Важности церковнославянского языка для понимания современным человеком родного русского и вопросу перевода богослужения на русский язык посвящена статья доктора медицинских наук, профессора Ивановской государственной медицинской академии, заведующего кафедрой древних и новых языков Свято-Алексеевской Иваново-Вознесенской православной духовной семинарии игумена Агафангела (Гагуа).

На Руси церковнославянский язык укоренился более тысячи лет тому назад в результате Крещения Руси и дал замечательные образцы одухотворенного писания, к которым обращались многие поколения наших дедов и отцов.

Без церковнославянского, бытовавшего в Древней Руси, трудно представить развитие русского литературного языка во все эпохи его истории. Церковный язык был всегда опорой, гарантией чистоты и источником обогащения русского языка. Мы и сейчас, порой подсознательно, несем в себе частицы священного общеславянского языка и пользуемся им. Употребляя пословицу «Устами младенца глаголет истина», мы не задумываемся над тем, что «чисто» по-русски следовало бы сказать «Ртом ребенка говорит правда», а ощущаем лишь некоторый архаизм, книжность этого речения. Церковнославянский язык, обогащенный через переводы с греческого, в своем лексическом и синтаксическом строе имел благотворное влияние на русский литературный язык ХIХ века. Он влиял и на направление всей самобытной мысли русского народа и, кроме того, в духовном отношении объединяет все славянские племена.

Протоиерей Григорий Дьяченко в предисловии к своему «Словарю церковнославянского языка» приводит рассуждения по этому вопросу Михаила Васильевича Ломоносова, высказанные им в работах «О пользе чтения церковнославянских книг», «О пользе книг церковных в русском языке» и др. По воззрению нашего ученого одна из важнейших заслуг церковнославянского языка состоит в том, что он содействует поддержанию единства и духовной неразрывной связи как в самом русском народе, так и во всех славянских племенах православного вероисповедания. Такую же прочную связь представляет церковнославянский язык и в историческом отношении. Именно благодаря принятому нашей Церковью для богослужения и для богослужебных книг церковнославянскому языку, «российский язык от владения Владимирова до нынешняго веку, ...не столько отменился, чтобы стараго разуметь не можно было: так, как многие народы не учась, не разумеют языка, которым предки их за четыреста лет писали радивеликой его перемены, случившейся чрез то время» . Язык церковнославянский служит неиссякаемым источником обогащения живого литературного русского языка, содействуя развитию русской мысли и русского слова и слога.

Далее Михаил Васильевич, с искренним и горячим чувством истинного патриота и поэта говорит: «Рассудив такую пользу от книг церковных славянских в российском языке, всем любителям отечественного слова безпристрастно объявляю и дружелюбно советую, уверяясь собственным своим искусством, дабы с прилежанием читали все церковные книги, отчего к общей и ксобственной пользе воспоследуют» . В 1751 г. он писал: «старательным и осторожным употреблением сродного нам коренного славянского языка купно с российским отвратятся дикие и странные слова, нелепости, входящие к нам из чужих языков», - и пояснял, что «оные неприличности ныне небрежением чтения книг церковных вкрадываются к нам нечувствительно, искажают собственную красоту нашего языка, подвергают его всегдашней перемене и к упадку преклоняют... российский язык в полной силе, красоте и богатстве переменам и упадку не подвержен утвердится, коль долго церковь российская славословием Божиим на славянском языке украшаться будет» .

Таким образом, благоприятное будущее русского литературного языка М.В. Ломоносов видел в опоре на славянский язык, что и было подтверждено в начале ХIХ века. Слова М.В. Ломоносова звучат вполне злободневно и сейчас, когда наш язык испытывает натиск западной массовой культуры. Вместе с тем приведенные цитаты из трудов М.В. Ломоносова показывают, что и в его время уже нужны были специальные меры по укреплению знания церковнославянского языка в русском обществе, которое начинало больше ценить западную культуру, нежели собственное богослужение. В начале ХIХв. уже не все прихожане, особенно «образованного» сословия, понимали читаемое в храме, как показывает сложившаяся в дворянской среде поговорка: «Читай не так, как пономарь, а с чувством, с толком, с расстановкой». По-видимому, церковной манере чтения, которая не удовлетворяла новым эстетическим запросам дворянства, начинали предпочитать французскую декламацию. Церковнославянскому языку отказывали в «толке», то есть осмысленном употреблении. Церковнославянский обогащал русский литературный язык, но в некотором социальном слое сам как бы отходил на периферию.

И все же вплоть до конца ХIХ - начала ХХ вв. славянский воспринимался как язык живой не только на богослужении, но и вообще в церковной среде, а через нее - в значительных слоях общества. Достаточно вспомнить, насколько естественно входят цитаты из Священного Писания в труды святителя Игнатия Брянчанинова и других русских подвижников веры, и насколько их слог, близкий к церковнославянскому, способствует более глубокому постижению читателем предмета их рассуждений. Нынешняя читающая публика, заново открывая для себя их творения, именно благодаря их возвышенному языку приобщается к строю мыслей и чувств верующего христианина.

Для многих ревнителей благолепия русского языка церковнославянский был не только источником вдохновения и образцом гармонической завершенности, стилистической строгости, но и стражем, как это полагал М.В. Ломоносов, чистоты и правильности пути развития русского языка. И именно эту функциональную сторону древнего языка - языка, не отрешенного от современности - следует осознавать и воспринимать и в наше время.

В нынешней России церковнославянский многими ощущается как язык «мертвый», т.е. сохранившийся только в церковных книгах и службах; во всех иных случаях, даже при домашнем чтении Священного Писания, в ходу русский язык. Не так было в дореволюционные времена. Об этом свидетельствуют многочисленные источники. Закон Божий преподавался в учебных заведениях не менее десяти лет. Молитвы, Символ веры были исключительно на церковнославянском языке. Он звучал постоянно: Литургию многие знали наизусть; заповеди Моисея, заповеди Блаженства, молитвы, тропари, небольшие притчи из Евангелия также заучивались наизусть. Отдельные гимназисты прислуживали в церкви, читали часы, исполняли обязанности псаломщика. Церковнославянский язык звучал даже чаще, чем воспринимался зрительно.

Необходимо возродить интерес к церковнославянскому языку именно как к родному языку, которым владели наши предки. Нельзя русский и церковнославянский язык считать разными языками. Это две ветви на одном корне, но одна из них, русская, искусственно ломается, и к ней прививаются чужие отростки, а другая, церковнославянская, всячески поддается забвению и хоронится.

Охранитель устоев Святой Руси и ревнитель церковнославянского языка адмирал А.С. Шишков черпал сокровища из этого неиссякаемого родника. Защищая церковнославянский язык и веру отцов, он основал «Беседу любителей русского слова» и написал в 1803 г. «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка», где защищал невозможность разорвать узы церковнославянского и русского. В этих узах видел он спасение народной нравственности и веры: «Природный язык есть душа народа, зеркало нравов, верный показатель просвещения, неумолчный проповедник дел. Возвышается народ, возвышается язык; благонравен народ, благонравен язык. Никогда безбожник не может говорить языком Давида: слава небес не открывается ползающему в земле червю. Никогда развратный не может говорить языком Соломона: свет мудрости не озаряет утопающего в страстях и пороках...» О таком языке воскликнул однажды Иван Сергеевич Тургенев: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей Родины, - ты один мне поддержка и опора, о, великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!»

Могущество и величие придает русскому языку его церковнославянский пласт, обеспечивающий уникальное богатствосинонимических рядов. Свободный языкпредоставляет нам возможность свободы выбораслова из его огромнейшего богатства . А.С. Шишков рассматривает церковнославянский язык как средство возвращения к религиозно-нравственным истокам русской ментальности: «Отсюда все благозвучные и знаменательные слова наши, как-то: великолепие, велемудрие, присносущный, злокозненный, благобытность, громовержец, низринуть, возблистать.Не мудрено, что юношество наше, не приучаемое никогда к чтению священных книг, наконец, совсем отвыкли от силы и важности языка родного. Но если мы красоты подобных мест, как: Господь рече, да будет свет,и бысть,или; видех нечестиваго, высящася яко кедры ливанския, мимоидох, и се не бе,не станем чувствовать - горе народу!» .

В ХХ веке много внимания данной проблеме уделял известный наш русский философ-эмигрант Иван Александрович Ильин. Особенно глубоко волновала его проблема реформы языка, которая была проведена в первые годы советской власти. В 50-е годы ХХ века им был написан ряд статей: «О русском правописании», «О наших орфографических ранах», «Как же это случилось (заключительное слово о русском национальном правописании)» , где он с болью пишет об уничтожении «дивного орудия», которым является язык народа, о насильственном отторжении от него всего того, что связывало его с православной культурой.

И тем не менее для многих, в том числе и священнослужителей, людей церковных, церковнославянский язык в лучшем случае остается только языком богослужений, а для домашнего чтения, даже книг Священного Писания, используются переводы на современный русский язык.

Когда речь идет о переводе богослужебных текстов на русский язык, прежде всего, важно уяснить, действительно ли нашей Церкви необходима «облегченная» и «общедоступная», так сказать, «русифицированная» служба? И вместо того, чтобы сознательно отсекать современную Россию от необозримого живоносного пласта ее духовной культуры, не лучше ли и не проще ли усовершенствовать саму систему начального православного образования и принципиально расширить катехизаторскую деятельность Церкви? Религияозначает связь человека с Богом; связьэта и является языком. Нам для осуществления такой связи Бог даровал церковнославянский язык. В нем ярко выражена идея христианского вероучения. Он создавался для духовного просвещения славян, то есть для просветления их душ светом Истины. Идея перевода церковнославянских богослужебных текстов возникла в обновленческой среде. В 1919 г. священник Иоанн Егоров создал в Петербурге модернистскую группировку под названием «Религия в сочетании с жизнью». В своей приходской церкви он затевает самочинные нововведения: выносит Святой Престол из алтаря на середину храма; принимается за исправление богослужебных последований, пытается перевести богослужение на современный русский язык. Священник А. Боярский в Колпине под Петербургом организует еще одну обновленческую группировку «друзей церковной реформации» и т.д.

Эта идея - замены при богослужении церковнославянского языка русским - жива и сейчас. Но давайте посмотрим, что произойдет, если при переводе заменить только одно слово доброна хорошо.

В слове добропервоначальный корень доб-,то есть мир устроен у-доб-но, подходящим образом. И человек был задуман и создан как венец творения: по образу и по-доб-ию Божию, то есть так, что был у-доб-ен Богу, подходил, соответствовал Ему по красоте и доб-роте. Поэтому и называются пре-по-добнымисвятые люди, в высшей степени подобные Творцу. Ведь приставка пре-показывает высшую степень качества: пречистая, преславный.Слову доброблизкородственны доблий, доблестный -они характеризуют людей, совершающих подвиги во славу Божию. Слово же хорошоодиноко, нет у него словообразовательного гнезда типа «хорошота», «хорошетель»по типу «доброта», «добродетель» .

Конечно, происходящее в России в те годы не было случайностью. Это готовилось на протяжении столетий. Митрополит Вениамин (Федченков) писал: «Государство совсем не при большевиках стало безрелигиозным внутренне, а с того же Петра. Секуляризация, отделение их (Церкви и государства), - и юридическое, а тут еще более психологически жизненное, произошло более двухсот лет тому назад» . Октябрьский переворот лишь «законодательно» завершил то разъединение Церкви и общества, которое накапливалось постепенно. 11 декабря 1917 года постановлением Совета Народных Комиссаров республики из духовного ведомства в ведение Народного комиссариата по просвещению были переданы все учебные заведения, а затем специальным постановлением Наркомпроса во всех учебных заведениях отменилось преподавание церковных дисциплин (в том числе и церковнославянского языка) и упразднились должности законоучителей.

23 января 1918 года Совет Народных комиссаров обнародовал декрет «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», и новая власть с ожесточением повела борьбу за ликвидацию духовной основы жизни народа, за искоренение из его памяти прошлого, за уничтожение всех памятников его культуры. А носителем всего этого является язык народа, это «дивное орудие», которое, как пишет Иван Александрович Ильин, «создал себе русский народ, - орудие мысли, орудие духовного и душевного выражения, орудие устного и письменного общения, орудие права и государственности - наш чудесный, могучий и глубокомысленный русский язык» .

И этот «великий и могучий» новая власть в результате реформы 1918 года наполнила, по словам И.А. Ильина, неслыханно уродливыми, бессмысленными словами, слепленными из обломков и обмылков революционной пошлости, но еще особенно тем, что растерзала, изуродовала и снизила его письменное отличие. И эту искажающую, смысл убивающую, разрушительную для языка манеру писать, объявила новым правописанием». Прислушаемся далее к рассуждениям И.А. Ильина: «Человек даже стонет и вздыхает не зря и не бессмысленно. Но, если и стон его, и вздох его полны выражения, если они суть знаки его внутренней жизни, то тем более его членораздельная речь, именующая, разумеющая, указующая, мыслящая, обобщающая, доказывающая, рассказывающая, восклицающая, чувствующая и воображающая - полна живого смысла, жизненно драгоценного и ответственного. Весь язык служит этому смыслу, т. е. тому, что он хочет сказать и сообщить. Это есть самое важное в языке, все определяющее. Слова могут быть не только произнесены, но еще и начертаны буквами, тогда произносящий человек может отсутствовать, а речь его, если только она верно записана, может быть прочитана, воспроизведена и верно понята целым множеством людей, владеющим этим языком» . Понята, если только не изменился смысл ранее написанных слов и правил их написания. А реформа 1918 года, в значительной мере сузив или почти уничтожив исторические основы русского правописания и его связь с церковнославянским, сделала и саму возможность понимания проблематичной.

И.А. Ильин приводит примеры, когда одна единственная буква изменяет смысл слова. Например: «Не всякий совершонный (т. е. сделанный) поступок есть совершенный (т.е. безупречный) поступок». При погашении этого буквенного различия устраняется глубокий нравственный смысл этого изречения. Изъятие из русской гражданской азбуки ряда букв церковнославянского алфавита в 1918 году русский народ связал с гонением на Православную Церковь; появилась поговорка: «Фиту убрали - церкви рушить стали».

Вся ткань языка чрезвычайно впечатлительна, имеет огромное смысловое значение. Это особенно выясняется на омонимах, т. е. на словах с одинаковым звучанием, но с различным смыслом. Русский язык при старой орфографии победоносно справлялся со своими омонимами, вырабатывая для них различные начертания, но реформа погубила эту драгоценную языковую работу целых поколений.

Новая орфография отменила букву«i». И началась путаница. В понятие, которое ранее начерталось у нас буквами мiр, святые отцы изначально вкладывали все «земное торжище мiрское» как вместилище всечеловеческих страстей. По Евангелию, это и есть мiр, лежащий во зле.Предвечно же существует иной, мир - горний, как непрерывное и совершенное согласие и тишина, который присущ только Богу. Истинный мир мiра сего и может лишь посылаться Свыше - в Православную Церковь, по соборным ее молитвам. Мир оставляю вам, мир Мой даю вам: не так, как м iр дает, Я даю вам. (Ин.14, 27). Потому, как и прежде, от единого Начальника всемирной Тишины - Святая Церковь Православная стяжает дух мирен непрестанными молитвами и посылает мир всем, и призывает всех: миром(тишиною и согласием) Господу помолимся,чтоб возлюбить друг друга в единомыслии. Расставим же точки над «i»: человек либо стяжает смирение, дух мирен, либо накапливает в себе войну тайную или явную, которую неизбежно исторгает в окружающий мiр.

Буква «ять»была объявлена бессмысленной и заменена на «е». А ведь еще М.В. Ломоносов в «Российской грамматике» мотивированно предупредил, что не надо трогать букву «ять»: «Некоторые покушались истребить букву «ять» из азбуки российской. Но сие как не возможно, так и свойствам российского языка противно» .

Объявив упрощение письма, его усложнили. Раньше буква «ять» своим ярким видом «рисовала» для зрительной памяти корни, суффиксы и окончания, где обреталась, и которые вполне охватывались памятью. Она ненавязчиво развивала лингвистическое мышление. Теперь же педагоги рисуют опорные картинки, чтобы как-то разгрести кучу из многочисленных безударных Е,смешиваемых на письме с И.Однако известно, что и безударные звуки создают не только внешнюю форму и содержание слова, но и его древний, едва слышимый «вечерний звон» чувств, мелодий, настроений. Слово есть воссоздание внутри человека мира.

Наряду с изменением орфографии русского языка происходит и другая работа, которая менее заметна, а из-за этого и намного опаснее: подмена первоначального смысла слов или выбор из множества значений слова - одного, не используемого в Священном Писании и в богослужебных текстах. Орфография слова остается, а смысл написанного искажается, переворачивается. Например, полным ходом идет подмена смысла такого величайшего слова, как любовь.

«В любви должно быть благочестие», - говорит святитель Иоанн Златоуст. Любовьже современными людьми часто понимается лишь как извращение седьмой заповеди Моисея (Не прелюбодействуй), которое причинило много бед. Так, в древности города Гоморра и Содом за это были сожжены серным огнем, спадшим с неба, а в новые времена плотская любовь отвратила многих от любви к Богу.

Можно привести и другие примеры. Глагол глумитьсяимел два значения: 1) рассуждать, размышлять; 2) насмехаться над кем-то, издеваться. Первое значение исчезло из русского языка, а между тем пророк Давид очень часто использовал это слово в первом смысле. (Вернее, указанный глагол использовался при переводе псалмов). В псалме 118, стихе 14 читаем: «В заповедех Твоих поглумлюся, и уразумею пути Твоя». А стих 48 гласит: «Воздвигох руце мои к заповедем Твоим, яже возлюбих, иглумляхся во оправданиях Твоих». Тварьозначала «весь мир, сотворенный Богом, или (особенно) человек», сравним «Проповедуйте Евангелие всей твари»(Мк. 16, 15), то есть никого не исключая, всякому человеку. Сейчас же это слово превратилось в ругательство, оскорбление.

Противоположные метаморфозы произошли со словами, произведенными от слова лесть,первоначально «обман, коварство». Если лестный- это «обманчивый, коварный», то прелестный- то же, что и лестный,но в превосходной степени, а в современном русском языке синонимом этому слову стало слово прекрасный.И таких примеров можно привести множество.

Современный читатель, читающий старинные книги на церковнославянском языке, многие слова которого очень похожи на русские слова, нередко вводится в заблуждение. Ему уже непонятен смысл текста, а значит и образ мыслей наших предков. И если строители Вавилонской башни из-за своей гордыни перестали понимать друг друга, то так и мы перестаем понимать наших предков.

А.Л. Дворкин в своей книге о тоталитарных сектах нашего времени утверждает: «Кто контролирует язык человека, тот контролирует его сознание» . Одна грандиозная попытка замены языка известна: она совершилась после прихода к власти большевиков. У С.Я. Маршака есть стихотворение: любознательный пионер спрашивает удедушки, что такое царь, слуга, Бог,и тот отвечает, что да, были такие слова, но сейчас их нет, и какой ты счастливый, внучек, что тебе не нужно знать эти слова. Зато появились Рабкрин, зарплата, ВЦСПС, жилплощадь, конармеец.На этом жаргоне говорила целая страна, творили поэты. Конечно, до конца уничтожить русский язык и вытравить из него все христианские слова и понятия большевикам не удалось. Но во многом они преуспели. Сейчас советской власти больше нет, но пошел новый процесс: сегодня один «новояз» успешно заменяется другим .

Так получилось, что язык, на котором сегодня говорит наша страна, утерял многие понятия Православной Церкви. Люди сейчас или не понимают таких простых слов, как, например, покаяние, грех, ересь, таинство, молитва, спасение ит. п., или вкладывают в них совершенно иной смысл. Зато по телевизору говорят о карме,энергетике, чакрах, медитации,и эти слова падают на хорошо удобренную почву. А вот когда священник говорит, что нужно покаяться, нужно обратить взор внутрь себя, нужно молиться и участвовать в таинствах, - это непонятно, это намного труднее и далеко не так «комфортабельно».

А.Л. Дворкин указывает, что у американского движения «New Age» (Нью Эйдж) есть свой словарь, который встречается во всех наших СМИ: глобальная деревня, космический корабль Земля, новое мышление.Воспринимая эти термины, людиначинают мыслить соответствующими категориями. И эта новая атака на христианство куда более опасна, чем все предшествующие .

Борьба с обновленцами закончилась только после Великой Отечественной войны. Все храмы были возвращены Московскому Патриархату. Но желание изгнать из Церкви церковнославянский язык многими не оставляется и в настоящее время, причем это желание мотивируется якобы сложностью понимания хода богослужения. Разберемся в этом подробнее.

Богослужение - это целое (синтез), элементы которого - чтение, пение, архитектура храма, иконопись, язык и т. д. служат его гармонии. Здесь все не так, как в жилищах людей, но церковь есть дом Божий, а не жилище человеческое; в ней все подчинено идее богопочитания, и при свете этой идеи мы понимаем, что так и должно быть - в архитектуре, музыке, языке. По своему возвышенному характеру, по своей силе и звучности церковнославянский язык является наиболее совершенным средством для выражения религиозных настроений православного русского человека. Высшие стремления духа, отрешенные от земного и направленные к небесному, чистому и вечному, получают наиболее соответствующее выражение в этом языке, далеком от всего обычного, житейского. Церковнославянский язык создает для молитв и песнопений возвышенный стиль, являясь в этом отношении неисчерпаемым сокровищем .

На особый, наддиалектный характер церковнославянского языка (который лингвисты называют «старославянским» вслед за А. Мейе, употребившим этот термин в одной из своих работ) указывают современные исследователи: «...старославянский язык возник в процессе перевода... греческих богослужебных текстов и был по определению наддиалектным и нормированным образованием, первым славянским языком христианского культа, сознательно дистанцированным от языка бытового общения» .

Итак, церковнославянский язык лучше передает импульс религиозной жизни, глубже выражает молитвенные чувства. Древние языки вообще более приспособлены для выражения явлений и динамики духовной жизни. Это первая и главная причина необходимости их сохранения в православном богослужении. Второе основание - глубина самого перевода. Богослужебные тексты - это шедевры священной поэзии особого типа и порядка. Православные церковные службы называют опоэтизированным, иконографическим, поющим богословием. Переводчики, создавая тексты на церковнославянском языке, опирались на толкование Священного Писания отцами Церкви . Отсюда необычайное многообразие смыслов церковнославянских слов, обогащающих сознание временного человека. Так, А.В. Григорьев указывает, что исконное значение славянского слава- это «мнение». Под влиянием греческого языка и культуры данное слово начинает употребляться в значениях «хвала, почетная известность, совершенство, блеск, великолепие, сияние»; наконец, как название церковного песнопения» .

Третье основание - традиция. Это актуальное бытие прошлого в настоящем. Живая традиция сохранила нам дивное, неповторимое православное богослужение. Церковное богослужение - это синтез жизни Церкви в эпоху ее древнего расцвета. Древние языки имеют очень важное значение для сохранения в чистоте и внутренней целостности одного из видов Церковного предания - богослужебного канона. Славянский язык наряду с другими древними языками стал священным языком Церкви. Особо ценным представляется в этом отношении издание параллельных текстов Священного Писания на древних языках - древнееврейском, древнегреческом, латинском, церковнославянском. Образцом подобного учебного издания служит, например, осуществленное Греко-латинским кабинетом Ю.А. Шичалина издание Первого Псалма на древних и новых языках с приложенными толкованиями святых отцов .

Наконец, нельзя упустить из виду и тот факт, что в церковнославянском богослужении православные слышат молитвенный голос своих отцов и дедов - Святой Руси, Церкви Небесной и Торжествующей - и сливаются с ним в единстве молитвы всей России и всех славян, в единстве веры и любви. Церковнославянские песнопения живы и живительны. Они не только живых членов Церкви связуют воедино, но и тех, которые уже умерли для земной жизни. Наши святые угодники земли Русской - преподобный Антоний (+1073) и Феодосий (+1074) Киево-Печерские, преподобный Сергий Радонежский (+1392), преподобный Серафим Саровский (+1833); святые угодники земли Сербской, например, святой архиепископ Савва (+1237); святые чудотворцы Болгарские, например, преподобная Параскева (ХI в.), преподобный Иоанн Рыльский (+946), и множество других православных славянских святых, начиная со святых Кирилла (+869) и Мефодия (+885)- молились на этом же церковнославянском языке и теми же словами, какими и мы теперь молимся. Этой традицией следует бесконечно дорожить. Итак, православное богослужение на церковнославянском языке хранит в себе огромный потенциал духовных сил и энергии, ценный не только для нас, но и для будущих поколений.

Церковнославянский язык, обогащенный через переводы с греческого, в своем лексическом и синтаксическом строе имел благотворное влияние на русский литературный язык ХIХ века. Он и сейчас содействует поддержанию духовного единства как в самом русском народе, так и во всех славянских племенах православного вероисповедания. Церковнославянизмами проникнуты русские святоотеческие творения, и нынешняя читающая публика именно благодаря их возвышенному языку приобщается к строю мыслей и чувств верующего христианина.

Церковнославянский язык может рассматриваться как средство возвращения к религиозно-нравственным истокам русской ментальности. Он создавался для духовного просвещения славян, то есть для просветления их душ светом Истины. В церковнославянском богослужении православные слышат молитвенный голос своих отцов и дедов - Святой Руси, Церкви Небесной и Торжествующей. Церковнославянский язык, далекий от всего обычного, житейского, по своему возвышенному характеру является наиболее совершенным средством для выражения религиозных настроений православного русского человека. Овладеть этим сокровищем не только путем практическим (клиросного чтения и пения), но и теоретическим (методом историко-филологического анализа) - задача первостепенной важности.

Ильин И.А. Наши задачи, Историческая судьба и будущее России. Статьи 1948-1954 гг. В 2-х т. т. 2. М., 1992. С. 95-104, 118-122.

Там же. С. 53.

Там же. С. 54.

Овладеть этим сокровищем не только путем практическим (клиросного чтения и пения), но и теоретическим (методом историко-филологического анализа) - задача первостепенной важности. Одна из первых попыток такого рода предпринята в издании: Маршева Л. И. Шестопсалмие: учебно-лингвистический анализ (издание Сретенского монастыря). М. 2003.

Мейе А. Общеславянский язык, М., 1951.С. 7.

Ремнева М.Л. Древнерусский и церковнославянский //Древние языки в системе университетского образования. Исследование и преподавание. М., 2001. С. 237-238.

Григорьев АВ. К вопросу о коннотативном компоненте значения старославянского слова//Древние языки в системе университетского образования. Исследования и преподавание. М.. 2001. С. 110.

Там же. С. 106.

Первый Псалом. М., 2003.

Церковнославянский язык - это традиционный язык богослужения, употребляющийся в православных церквях России, Болгарии, Беларуси, Сербии, Черногории, Украины и Польши. В большей части храмов используется вместе с национальным языком.

История

Церковнославянский язык берет начало от южноболгарского диалекта, являющегося родным для Кирилла и Мефодия - создателей кириллицы, старославянского письменного языка.

Впервые его ввели в обиход в одном из славянских государств - Великой Моравии. Там создатели азбуки со своими учениками занимались переводом церковных книг с на старославянский, учили славян читать, писать и вести богослужения на старославянском.

После смерти Кирилла и Мефодия противники славянской грамоты добились запрета об использовании данного языка в церкви, а учеников создателей языка изгнали. Но они отправились в Болгарию, которая в конце девятого века стала центром распространения старославянского языка.

В десятом веке в Древнерусском государстве приняли христианство, после чего церковнославянский язык стали использовать как литературный.

Письменность и топографика

Церковнославянский язык, алфавит которого основывается на кириллице и состоит из 40 букв, имеет свои особенности и отличительные черты.

Есть несколько вариантов написания некоторых букв алфавита. Также существует множество надстрочных знаков: придыхание, ерок, краткая, три вида ударения, кендема, титло. Знаки препинания несколько отличаются от тех, что есть в русском языке. заменяется точкой с запятой; а точка с запятой - двоеточием.

Церковнославянский язык, алфавит которого схож с русским, повлиял на многие языки мира, особенно на славянские. В русском языке присутствует много заимствованных славянских слов, которые обусловили стилевую разницу в парах слов с одним корнем (полногласие-неполногласие), например: город - град, хоронить - хранить и т. п.

В этом случае заимствованные церковнославянские слова относятся к наиболее высокому стилю. В некоторых случаях русские и славянские варианты написания слов расходятся и не являются синонимами. Например, "горячий" и "горящий", "совершённый" и "совершенный".

Церковнославянский язык, как и используемая в медицине и биологии латынь, считается "мертвым" языком, который используется только в церкви. Первая книга, напечатанная на этом языке, была издана в конце пятнадцатого века в Хорватии.

Различия с русским языком

Церковнославянский язык и русский язык имеют ряд схожих признаков и ряд отличительных характеристик.

Как и в русском, звуки "ж", "ш", "ц" произносятся твердо, а звуки "ч", "щ" - мягко. Грамматические признаки также выражаются словоизменением.

Если в конце приставки стоит твердый согласный звук, а корень слова начинается с гласной "и", то она читается как "ы". Буква "г" на конце слова оглушается до звука "х".

В предложении есть подлежащее, которое стоит в именительном падеже, и сказуемое.

У глагола старославянского языка есть лицо, наклонение, число, время и залог.

В отличие от русского языка, в церковнославянском нет редуцированных гласных и буква "е" не читается как "ё". Буква "ё" в нем вообще отсутствует.

Окончания прилагательных читаются так же, как и пишутся.

В русском языке всего шесть падежей, а в церковнославянском - семь (добавляется еще звательный).

Церковнославянский язык имеет огромное значение в становлении многих современных языков, в том числе и русского. Хоть он и не используется в нашей речи, но его влияние на язык заметно, если глубоко заняться лингвистикой.

25.11.2014
Игумен Агафангел (Гагуа)

Важности церковнославянского языка для понимания современным человеком родного русского и вопросу перевода богослужения на русский язык посвящена статья доктора медицинских наук, профессора Ивановской государственной медицинской академии, заведующего кафедрой древних и новых языков Свято-Алексеевской Иваново-Вознесенской православной духовной семинарии игумена Агафангела (Гагуа) .

На Руси церковнославянский язык укоренился более тысячи лет тому назад в результате Крещения Руси и дал замечательные образцы одухотворенного писания, к которым обращались многие поколения наших дедов и отцов.

Без церковнославянского, бытовавшего в Древней Руси, трудно представить развитие русского литературного языка во все эпохи его истории. Церковный язык был всегда опорой, гарантией чистоты и источником обогащения русского языка. Мы и сейчас, порой подсознательно, несем в себе частицы священного общеславянского языка и пользуемся им. Употребляя пословицу «Устами младенца глаголет истина», мы не задумываемся над тем, что «чисто» по-русски следовало бы сказать «Ртом ребенка говорит правда», а ощущаем лишь некоторый архаизм, книжность этого речения. Церковнославянский язык, обогащенный через переводы с греческого, в своем лексическом и синтаксическом строе имел благотворное влияние на русский литературный язык ХIХ века. Он влиял и на направление всей самобытной мысли русского народа и, кроме того, в духовном отношении объединяет все славянские племена.

Протоиерей Григорий Дьяченко в предисловии к своему «Словарю церковнославянского языка» приводит рассуждения по этому вопросу Михаила Васильевича Ломоносова, высказанные им в работах «О пользе чтения церковнославянских книг», «О пользе книг церковных в русском языке» и др. По воззрению нашего ученого одна из важнейших заслуг церковнославянского языка состоит в том, что он содействует поддержанию единства и духовной неразрывной связи как в самом русском народе, так и во всех славянских племенах православного вероисповедания. Такую же прочную связь представляет церковнославянский язык и в историческом отношении. Именно благодаря принятому нашей Церковью для богослужения и для богослужебных книг церковнославянскому языку, «российский язык от владения Владимирова до нынешняго веку, ...не столько отменился, чтобы стараго разуметь не можно было: так, как многие народы не учась, не разумеют языка, которым предки их за четыреста лет писали ради великой его перемены, случившейся чрез то время» . Язык церковнославянский служит неиссякаемым источником обогащения живого литературного русского языка, содействуя развитию русской мысли и русского слова и слога.

Далее Михаил Васильевич, с искренним и горячим чувством истинного патриота и поэта говорит: «Рассудив такую пользу от книг церковных славянских в российском языке, всем любителям отечественного слова безпристрастно объявляю и дружелюбно советую, уверяясь собственным своим искусством, дабы с прилежанием читали все церковные книги, отчего к общей и к собственной пользе воспоследуют» . В 1751 г. он писал: «старательным и осторожным употреблением сродного нам коренного славянского языка купно с российским отвратятся дикие и странные слова, нелепости, входящие к нам из чужих языков», - и пояснял, что «оные неприличности ныне небрежением чтения книг церковных вкрадываются к нам нечувствительно, искажают собственную красоту нашего языка, подвергают его всегдашней перемене и к упадку преклоняют... российский язык в полной силе, красоте и богатстве переменам и упадку не подвержен утвердится, коль долго церковь российская славословием Божиим на славянском языке украшаться будет» .

Таким образом, благоприятное будущее русского литературного языка М.В. Ломоносов видел в опоре на славянский язык, что и было подтверждено в начале ХIХ века. Слова М.В. Ломоносова звучат вполне злободневно и сейчас, когда наш язык испытывает натиск западной массовой культуры. Вместе с тем приведенные цитаты из трудов М.В. Ломоносова показывают, что и в его время уже нужны были специальные меры по укреплению знания церковнославянского языка в русском обществе, которое начинало больше ценить западную культуру, нежели собственное богослужение. В начале ХIХ века уже не все прихожане, особенно «образованного» сословия, понимали читаемое в храме, как показывает сложившаяся в дворянской среде поговорка: «Читай не так, как пономарь, а с чувством, с толком, с расстановкой». По-видимому, церковной манере чтения, которая не удовлетворяла новым эстетическим запросам дворянства, начинали предпочитать французскую декламацию. Церковнославянскому языку отказывали в «толке», то есть осмысленном употреблении. Церковнославянский обогащал русский литературный язык, но в некотором социальном слое сам как бы отходил на периферию.

И все же вплоть до конца ХIХ - начала ХХ вв. славянский воспринимался как язык живой не только на богослужении, но и вообще в церковной среде, а через нее — в значительных слоях общества. Достаточно вспомнить, насколько естественно входят цитаты из Священного Писания в труды святителя Игнатия Брянчанинова и других русских подвижников веры, и насколько их слог, близкий к церковнославянскому, способствует более глубокому постижению читателем предмета их рассуждений. Нынешняя читающая публика, заново открывая для себя их творения, именно благодаря их возвышенному языку приобщается к строю мыслей и чувств верующего христианина.

Для многих ревнителей благолепия русского языка церковнославянский был не только источником вдохновения и образцом гармонической завершенности, стилистической строгости, но и стражем, как это полагал М.В. Ломоносов, чистоты и правильности пути развития русского языка. И именно эту функциональную сторону древнего языка - языка, не отрешенного от современности - следует осознавать и воспринимать и в наше время.

В нынешней России церковнославянский многими ощущается как язык «мертвый», т.е. сохранившийся только в церковных книгах и службах; во всех иных случаях, даже при домашнем чтении Священного Писания, в ходу русский язык. Не так было в дореволюционные времена. Об этом свидетельствуют многочисленные источники. Закон Божий преподавался в учебных заведениях не менее десяти лет. Молитвы, Символ веры были исключительно на церковнославянском языке. Он звучал постоянно: Литургию многие знали наизусть; заповеди Моисея, заповеди Блаженства, молитвы, тропари, небольшие притчи из Евангелия также заучивались наизусть. Отдельные гимназисты прислуживали в церкви, читали часы, исполняли обязанности псаломщика. Церковнославянский язык звучал даже чаще, чем воспринимался зрительно.

Необходимо возродить интерес к церковнославянскому языку именно как к родному языку, которым владели наши предки. Нельзя русский и церковнославянский язык считать разными языками. Это две ветви на одном корне, но одна из них, русская, искусственно ломается, и к ней прививаются чужие отростки, а другая, церковнославянская, всячески поддается забвению и хоронится.

Охранитель устоев Святой Руси и ревнитель церковнославянского языка адмирал А.С. Шишков черпал сокровища из этого неиссякаемого родника. Защищая церковнославянский язык и веру отцов, он основал «Беседу любителей русского слова» и написал в 1803 году «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка», где защищал невозможность разорвать узы церковнославянского и русского. В этих узах видел он спасение народной нравственности и веры: «Природный язык есть душа народа, зеркало нравов, верный показатель просвещения, неумолчный проповедник дел. Возвышается народ, возвышается язык; благонравен народ, благонравен язык. Никогда безбожник не может говорить языком Давида: слава небес не открывается ползающему в земле червю. Никогда развратный не может говорить языком Соломона: свет мудрости не озаряет утопающего в страстях и пороках...» О таком языке воскликнул однажды Иван Сергеевич Тургенев: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей Родины, - ты один мне поддержка и опора, о, великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!»

Могущество и величие придает русскому языку его церковнославянский пласт, обеспечивающий уникальное богатство синонимических рядов. Свободный язык предоставляет нам возможность свободы выбора слова из его огромнейшего богатства . А.С. Шишков рассматривает церковнославянский язык как средство возвращения к религиозно-нравственным истокам русской ментальности: «Отсюда все благозвучные и знаменательные слова наши, как-то: великолепие, велемудрие, присносущный, злокозненный, благобытность, громовержец, низринуть, возблистать. Не мудрено, что юношество наше, не приучаемое никогда к чтению священных книг, наконец, совсем отвыкли от силы и важности языка родного. Но если мы красоты подобных мест, как: Господь рече, да будет свет, и бысть, или; видех нечестиваго, высящася яко кедры ливанския, мимоидох, и се не бе, не станем чувствовать - горе народу!» .

В ХХ веке много внимания данной проблеме уделял известный наш русский философ-эмигрант Иван Александрович Ильин. Особенно глубоко волновала его проблема реформы языка, которая была проведена в первые годы советской власти. В 50-е годы ХХ века им был написан ряд статей: «О русском правописании», «О наших орфографических ранах», «Как же это случилось (заключительное слово о русском национальном правописании)» , где он с болью пишет об уничтожении «дивного орудия», которым является язык народа, о насильственном отторжении от него всего того, что связывало его с православной культурой.

И тем не менее для многих, в том числе и священнослужителей, людей церковных, церковнославянский язык в лучшем случае остается только языком богослужений, а для домашнего чтения, даже книг Священного Писания, используются переводы на современный русский язык.

Когда речь идет о переводе богослужебных текстов на русский язык , прежде всего, важно уяснить, действительно ли нашей Церкви необходима «облегченная» и «общедоступная», так сказать, «русифицированная» служба? И вместо того, чтобы сознательно отсекать современную Россию от необозримого живоносного пласта ее духовной культуры, не лучше ли и не проще ли усовершенствовать саму систему начального православного образования и принципиально расширить катехизаторскую деятельность Церкви? Религия означает связь человека с Богом; связь эта и является языком. Нам для осуществления такой связи Бог даровал церковнославянский язык. В нем ярко выражена идея христианского вероучения. Он создавался для духовного просвещения славян, то есть для просветления их душ светом Истины.

Идея перевода церковнославянских богослужебных текстов возникла в обновленческой среде . В 1919 г. священник Иоанн Егоров создал в Петербурге модернистскую группировку под названием «Религия в сочетании с жизнью». В своей приходской церкви он затевает самочинные нововведения: выносит Святой Престол из алтаря на середину храма; принимается за исправление богослужебных последований, пытается перевести богослужение на современный русский язык. Священник А. Боярский в Колпине под Петербургом организует еще одну обновленческую группировку «друзей церковной реформации» и т.д.

Эта идея - замены при богослужении церковнославянского языка русским - жива и сейчас. Но давайте посмотрим, что произойдет, если при переводе заменить только одно слово добро на хорошо .

В слове добро первоначальный корень доб-, то есть мир устроен у-доб- но, подходящим образом. И человек был задуман и создан как венец творения: по образу и по-доб-ию Божию, то есть так, что был у-доб-ен Богу, подходил, соответствовал Ему по красоте и доб-роте. Поэтому и называются пре-по-добными святые люди, в высшей степени подобные Творцу. Ведь приставка пре- показывает высшую степень качества: пречистая, преславный. Слову добро близкородственны доблий, доблестный - они характеризуют людей, совершающих подвиги во славу Божию. Слово же хорошо одиноко, нет у него словообразовательного гнезда типа «хорошота», «хорошетель» по типу «доброта», «добродетель» .

Конечно, происходящее в России в те годы не было случайностью. Это готовилось на протяжении столетий. Митрополит Вениамин (Федченков) писал: «Государство совсем не при большевиках стало безрелигиозным внутренне, а с того же Петра. Секуляризация, отделение их (Церкви и государства), - и юридическое, а тут еще более психологически жизненное, произошло более двухсот лет тому назад» . Октябрьский переворот лишь «законодательно» завершил то разъединение Церкви и общества, которое накапливалось постепенно. 11 декабря 1917 года постановлением Совета Народных Комиссаров республики из духовного ведомства в ведение Народного комиссариата по просвещению были переданы все учебные заведения, а затем специальным постановлением Наркомпроса во всех учебных заведениях отменилось преподавание церковных дисциплин (в том числе и церковнославянского языка) и упразднились должности законоучителей.

23 января 1918 года Совет Народных Комиссаров обнародовал декрет «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», и новая власть с ожесточением повела борьбу за ликвидацию духовной основы жизни народа, за искоренение из его памяти прошлого, за уничтожение всех памятников его культуры. А носителем всего этого является язык народа, это «дивное орудие», которое, как пишет Иван Александрович Ильин, «создал себе русский народ, - орудие мысли, орудие духовного и душевного выражения, орудие устного и письменного общения, орудие права и государственности - наш чудесный, могучий и глубокомысленный русский язык» .

И этот «великий и могучий» новая власть в результате реформы 1918 года наполнила, по словам И.А. Ильина, «неслыханно уродливыми, бессмысленными словами, слепленными из обломков и обмылков революционной пошлости, но еще особенно тем, что растерзала, изуродовала и снизила его письменное отличие. И эту искажающую, смысл убивающую, разрушительную для языка манеру писать, объявила новым правописанием». Прислушаемся далее к рассуждениям И.А. Ильина: «Человек даже стонет и вздыхает не зря и не бессмысленно. Но, если и стон его, и вздох его полны выражения, если они суть знаки его внутренней жизни, то тем более его членораздельная речь, именующая, разумеющая, указующая, мыслящая, обобщающая, доказывающая, рассказывающая, восклицающая, чувствующая и воображающая - полна живого смысла, жизненно драгоценного и ответственного. Весь язык служит этому смыслу, т.е. тому, что он хочет сказать и сообщить. Это есть самое важное в языке, все определяющее. Слова могут быть не только произнесены, но еще и начертаны буквами, тогда произносящий человек может отсутствовать, а речь его, если только она верно записана, может быть прочитана, воспроизведена и верно понята целым множеством людей, владеющим этим языком» . Понята, если только не изменился смысл ранее написанных слов и правил их написания. А реформа 1918 года, в значительной мере сузив или почти уничтожив исторические основы русского правописания и его связь с церковнославянским, сделала и саму возможность понимания проблематичной.

И.А. Ильин приводит примеры, когда одна единственная буква изменяет смысл слова. Например: «Не всякий совершонный (т. е. сделанный) поступок есть совершенный (т.е. безупречный) поступок». При погашении этого буквенного различия устраняется глубокий нравственный смысл этого изречения. Изъятие из русской гражданской азбуки ряда букв церковнославянского алфавита в 1918 году русский народ связал с гонением на Православную Церковь; появилась поговорка: «Фиту убрали - церкви рушить стали».

Вся ткань языка чрезвычайно впечатлительна, имеет огромное смысловое значение. Это особенно выясняется на омонимах, т.е. на словах с одинаковым звучанием, но с различным смыслом. Русский язык при старой орфографии победоносно справлялся со своими омонимами, вырабатывая для них различные начертания, но реформа погубила эту драгоценную языковую работу целых поколений.

Новая орфография отменила букву «i» . И началась путаница. В понятие, которое ранее начерталось у нас буквами мiр, святые отцы изначально вкладывали все «земное торжище мiрское» как вместилище всечеловеческих страстей. По Евангелию, это и есть мiр, лежащий во зле. Предвечно же существует иной, мир - горний, как непрерывное и совершенное согласие и тишина, который присущ только Богу. Истинный мир мiра сего и может лишь посылаться Свыше - в Православную Церковь, по соборным ее молитвам. Мир оставляю вам, мир Мой даю вам: не так, как мiр дает, Я даю вам (Ин.14, 27). Потому, как и прежде, от единого Начальника всемирной Тишины - Святая Церковь Православная стяжает дух мирен непрестанными молитвами и посылает мир всем , и призывает всех: миром (тишиною и согласием) Господу помолимся, чтоб возлюбить друг друга в единомыслии. Расставим же точки над «i»: человек либо стяжает смирение, дух мирен, либо накапливает в себе войну тайную или явную, которую неизбежно исторгает в окружающий мiр.

Буква «ять» была объявлена бессмысленной и заменена на «е». А ведь еще М.В. Ломоносов в «Российской грамматике» мотивированно предупредил, что не надо трогать букву «ять»: «Некоторые покушались истребить букву “ять” из азбуки российской. Но сие как не возможно, так и свойствам российского языка противно» .

Объявив упрощение письма, его усложнили. Раньше буква «ять» своим ярким видом «рисовала» для зрительной памяти корни, суффиксы и окончания, где обреталась, и которые вполне охватывались памятью. Она ненавязчиво развивала лингвистическое мышление. Теперь же педагоги рисуют опорные картинки, чтобы как-то разгрести кучу из многочисленных безударных Е , смешиваемых на письме с И . Однако известно, что и безударные звуки создают не только внешнюю форму и содержание слова, но и его древний, едва слышимый «вечерний звон» чувств, мелодий, настроений. Слово есть воссоздание внутри человека мира.

Наряду с изменением орфографии русского языка происходит и другая работа, которая менее заметна, а из-за этого и намного опаснее: подмена первоначального смысла слов или выбор из множества значений слова - одного, не используемого в Священном Писании и в богослужебных текстах. Орфография слова остается, а смысл написанного искажается, переворачивается. Например, полным ходом идет подмена смысла такого величайшего слова, как любовь.

«В любви должно быть благочестие», - говорит святитель Иоанн Златоуст. Любовь же современными людьми часто понимается лишь как извращение седьмой заповеди Моисея (Не прелюбодействуй), которое причинило много бед. Так, в древности города Гоморра и Содом за это были сожжены серным огнем, спадшим с неба, а в новые времена плотская любовь отвратила многих от любви к Богу.

Можно привести и другие примеры. Глагол глумиться имел два значения: 1) рассуждать, размышлять; 2) насмехаться над кем-то, издеваться. Первое значение исчезло из русского языка, а между тем пророк Давид очень часто использовал это слово в первом смысле. (Вернее, указанный глагол использовался при переводе псалмов). В псалме 118, стихе 14 читаем: «В заповедех Твоих поглумлюся , и уразумею пути Твоя». А стих 48 гласит: «Воздвигох руце мои к заповедем Твоим, яже возлюбих, и глумляхся во оправданиях Твоих». Тварь означала «весь мир, сотворенный Богом, или (особенно) человек», сравним «Проповедуйте Евангелие всей твари» (Мк. 16, 15), то есть никого не исключая, всякому человеку. Сейчас же это слово превратилось в ругательство, оскорбление.

Противоположные метаморфозы произошли со словами, произведенными от слова лесть, первоначально «обман, коварство». Если лестный - это «обманчивый, коварный», то прелестный - то же, что и лестный, но в превосходной степени, а в современном русском языке синонимом этому слову стало слово прекрасный. И таких примеров можно привести множество.

Современный читатель, читающий старинные книги на церковнославянском языке, многие слова которого очень похожи на русские слова, нередко вводится в заблуждение. Ему уже непонятен смысл текста, а значит и образ мыслей наших предков. И если строители Вавилонской башни из-за своей гордыни перестали понимать друг друга, то так и мы перестаем понимать наших предков.

А.Л. Дворкин в своей книге о тоталитарных сектах нашего времени утверждает: «Кто контролирует язык человека, тот контролирует его сознание» . Одна грандиозная попытка замены языка известна: она совершилась после прихода к власти большевиков. У С.Я. Маршака есть стихотворение: любознательный пионер спрашивает у дедушки, что такое царь, слуга, Бог, и тот отвечает, что да, были такие слова, но сейчас их нет, и какой ты счастливый, внучек, что тебе не нужно знать эти слова. Зато появились Рабкрин, зарплата, ВЦСПС, жилплощадь, конармеец. На этом жаргоне говорила целая страна, творили поэты. Конечно, до конца уничтожить русский язык и вытравить из него все христианские слова и понятия большевикам не удалось. Но во многом они преуспели. Сейчас советской власти больше нет, но пошел новый процесс: сегодня один «новояз» успешно заменяется другим .

Так получилось, что язык, на котором сегодня говорит наша страна, утерял многие понятия Православной Церкви. Люди сейчас или не понимают таких простых слов, как, например, покаяние, грех, ересь, таинство, молитва, спасение и т.п., или вкладывают в них совершенно иной смысл. Зато по телевизору говорят о карме, энергетике, чакрах, медитации, и эти слова падают на хорошо удобренную почву. А вот когда священник говорит, что нужно покаяться, нужно обратить взор внутрь себя, нужно молиться и участвовать в таинствах, - это непонятно, это намного труднее и далеко не так «комфортабельно».

А.Л. Дворкин указывает, что у американского движения «New Age» (Нью Эйдж) есть свой словарь, который встречается во всех наших СМИ: глобальная деревня, космический корабль Земля, новое мышление. Воспринимая эти термины, люди начинают мыслить соответствующими категориями. И эта новая атака на христианство куда более опасна, чем все предшествующие .

Борьба с обновленцами закончилась только после Великой Отечественной войны. Все храмы были возвращены Московскому Патриархату. Но желание изгнать из Церкви церковнославянский язык многими не оставляется и в настоящее время, причем это желание мотивируется якобы сложностью понимания хода богослужения. Разберемся в этом подробнее.

Богослужение - это целое (синтез), элементы которого - чтение, пение, архитектура храма, иконопись, язык и т.д. служат его гармонии. Здесь всё не так, как в жилищах людей, но церковь есть дом Божий, а не жилище человеческое; в ней всё подчинено идее богопочитания, и при свете этой идеи мы понимаем, что так и должно быть - в архитектуре, музыке, языке. По своему возвышенному характеру, по своей силе и звучности церковнославянский язык является наиболее совершенным средством для выражения религиозных настроений православного русского человека. Высшие стремления духа, отрешенные от земного и направленные к небесному, чистому и вечному, получают наиболее соответствующее выражение в этом языке, далеком от всего обычного, житейского . Церковнославянский язык создает для молитв и песнопений возвышенный стиль, являясь в этом отношении неисчерпаемым сокровищем .

На особый, наддиалектный характер церковнославянского языка (который лингвисты называют «старославянским» вслед за А. Мейе, употребившим этот термин в одной из своих работ) указывают современные исследователи: «…старославянский язык возник в процессе перевода… греческих богослужебных текстов и был по определению наддиалектным и нормированным образованием, первым славянским языком христианского культа, сознательно дистанцированным от языка бытового общения» .

Итак, церковнославянский язык лучше передает импульс религиозной жизни, глубже выражает молитвенные чувства. Древние языки вообще более приспособлены для выражения явлений и динамики духовной жизни. Это первая и главная причина необходимости их сохранения в православном богослужении. Второе основание - глубина самого перевода. Богослужебные тексты - это шедевры священной поэзии особого типа и порядка. Православные церковные службы называют опоэтизированным, иконографическим, поющим богословием. Переводчики, создавая тексты на церковнославянском языке, опирались на толкование Священного Писания отцами Церкви . Отсюда необычайное многообразие смыслов церковнославянских слов, обогащающих сознание временного человека. Так, А.В. Григорьев указывает, что исконное значение славянского слава - это «мнение». Под влиянием греческого языка и культуры данное слово начинает употребляться в значениях «хвала, почетная известность, совершенство, блеск, великолепие, сияние»; наконец, как название церковного песнопения» .

Третье основание - традиция. Это актуальное бытие прошлого в настоящем. Живая традиция сохранила нам дивное, неповторимое православное богослужение. Церковное богослужение - это синтез жизни Церкви в эпоху ее древнего расцвета. Древние языки имеют очень важное значение для сохранения в чистоте и внутренней целостности одного из видов Церковного предания - богослужебного канона. Славянский язык наряду с другими древними языками стал священным языком Церкви. Особо ценным представляется в этом отношении издание параллельных текстов Священного Писания на древних языках - древнееврейском, древнегреческом, латинском, церковнославянском. Образцом подобного учебного издания служит, например, осуществленное Греко-латинским кабинетом Ю.А. Шичалина издание Первого Псалма на древних и новых языках с приложенными толкованиями святых отцов .

Наконец, нельзя упустить из виду и тот факт, что в церковнославянском богослужении православные слышат молитвенный голос своих отцов и дедов - Святой Руси, Церкви Небесной и Торжествующей - и сливаются с ним в единстве молитвы всей России и всех славян, в единстве веры и любви. Церковнославянские песнопения живы и живительны. Они не только живых членов Церкви связуют воедино, но и тех, которые уже умерли для земной жизни. Наши святые угодники земли Русской - преподобный Антоний (†1073) и Феодосий (†1074) Киево-Печерские, преподобный Сергий Радонежский (†1392), преподобный Серафим Саровский (†1833); святые угодники земли Сербской, например, святой архиепископ Савва (†1237); святые чудотворцы Болгарские, например, преподобная Параскева (ХI в.), преподобный Иоанн Рыльский (†946), и множество других православных славянских святых, начиная со святых Кирилла (†869) и Мефодия (†885) - молились на этом же церковнославянском языке и теми же словами, какими и мы теперь молимся. Этой традицией следует бесконечно дорожить. Итак, православное богослужение на церковнославянском языке хранит в себе огромный потенциал духовных сил и энергии, ценный не только для нас, но и для будущих поколений.

Церковнославянский язык, обогащенный через переводы с греческого, в своем лексическом и синтаксическом строе имел благотворное влияние на русский литературный язык ХIХ века. Он и сейчас содействует поддержанию духовного единства как в самом русском народе, так и во всех славянских племенах православного вероисповедания. Церковнославянизмами проникнуты русские святоотеческие творения, и нынешняя читающая публика именно благодаря их возвышенному языку приобщается к строю мыслей и чувств верующего христианина.

Церковнославянский язык может рассматриваться как средство возвращения к религиозно-нравственным истокам русской ментальности. Он создавался для духовного просвещения славян, то есть для просветления их душ светом Истины. В церковнославянском богослужении православные слышат молитвенный голос своих отцов и дедов - Святой Руси, Церкви Небесной и Торжествующей. Церковнославянский язык, далекий от всего обычного, житейского, по своему возвышенному характеру является наиболее совершенным средством для выражения религиозных настроений православного русского человека. Овладеть этим сокровищем не только путем практическим (клиросного чтения и пения), но и теоретическим (методом историко-филологического анализа) - задача первостепенной важности.

Каждый язык, существующий на Земле, –это бесценный дар Божий, данный, чтобы славить Творца вселенной.

Псалмопевец Давид восклицает: «Всякое дыхание да хвалит Господа»,-призывает все природные явления и все народы молитвенно предстоять пред Господом.

Языки даны человечеству для святой цели. Особое значение имеют те из них, с помощью которых были просвещены светом Христовой истины многочисленные народы. К числу таких судьбоносных языков принадлежит Церковнославянский язык (ЦСЯ), объединяющий молитвенно православные народы России и Сербии, Украины и Болгарии, Беларуси и Македонии.

ЦСЯ создавался святыми равноапостольными Мефодием и Кириллом, учителями славенскими, прежде всего как язык общения с Богом, как язык величественного богослужения и богословской литературы. В этом своем качестве он пережил 1000-летнюю историю и сохраняется по сей день. Кроме этого ЦСЯ вплоть до XVIII века оставался языком науки, светской литературы, а зачастую и юридической письменности. Пришедший на Русь с христианизацией, богослужебный язык стал языком высокой книжности, приобрел авторитет и престиж, включив в сферу своего влияния нарождавшуюся древнерусскую и балканские национальные культуры.

На протяжении многих веков любой грамотный человек в России или в Балканских странах свободно владел ЦСЯ, как отмечал это автор русской грамматики, изданной в 1696 г. в Оксфорде, Г.Лудольф: «Русские говорят по-русски, а пишут по-славянски. Для русского же знание славянского языка необходимо потому, что не только Св. Библия и остальные книги существуют только на славянском языке, но невозможно ни писать, ни рассуждать по каким-нибудь вопросам науки или образования, не пользуясь славянским языком» .

Особенностью ЦСЯ в России и на Балканах, по сравнению с латынью в Западной Европе, было то, что для славян он был близкородственным, обладал способностью приспосабливаться к местным условиям и воспринимался народом как унормированный, требующий соблюдения определенных правил и предписаний литературный вариант родного языка.

Размышляя о судьбах первого литературного языка на Руси, А. С. Пушкин подчеркивал его преемственность по отношению к греческому-языку богатейшей богословской и философской традиции: «Язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива. В XI веке древний греческий язык вдруг открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи; словом, усыновил его, избавя таким образом от медленных усовершенствований времени. Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность» .

Эту же особенность ЦСЯ отмечал в своих лингвистических трудах и М. В. Ломоносов: «Сие богатство больше всего приобретено купно с Греческим христианским законом, когда церковные книги переведены были с Греческого языка на Славенский для славословия Божия. Отменная красота, изобилие, важность и сила Еллинского слова как высоко почитается… Ясно сие видеть можно вникнувшим в книги церковные на Славенском языке» .

Древний церковнославянский язык не был результатом какого-либо естественного развития одного из живых славянских языков той эпохи, но стал, по Промыслу Божию, итогом творческих богословско-филологических усилий святых Солунских братьев и их учеников, в результате чего легший в основу древне-болгарский диалект был наполнен богословскими смыслами, отразил достижения книжного греческого языка в области лексики, синтаксического строя, утонченной стилистики.

Тексты древнейших славянских памятников отличает тщательная обработка, тонкое филологические чутье переводчиков, глубокое знание ими богословской и литургической терминологии, ясность в выражении мысли, дословная верность греческим оригиналам. Поистине, первыми славянскими переводчиками был проделан огромный труд, давший толчок и положивший начало чудесному распространению общего богослужебного и литературного языка православных славянских народов. IX век-Великоморавия; Х век-Болгарское царство; XI век-Киевская Русь-таковы этапы становления славянской переводческой традиции.

Со временем в этих странах наблюдается взаимовлияние богослужебного и местных разговорных языков, в результате чего древний церковнославянский язык приобретает свои региональные особенности, в первую очередь в области фонетики и лексики. Они отражаются уже в памятниках XI века, например, в широкоизвестном Остромировом Евангелии. С этого времени можно говорить о возникновении болгарской, македонской, сербской, древнерусской редакций или изводов единого ЦСЯ.

Кроме богослужебной литературы большой популярностью на Руси у образованных слоев общества пользовалась богословская литература: переводы греческих отцов Церкви (особенно святителя Иоанна Златоуста), сборники житий святых, притч, переводные исторические хроники. Они послужили образцами жанров для древнерусских литературных памятников. С XI века ЦСЯ становится также языком переводной канонической, деловой и юридической письменности: «Закона судного людем», «Мерила праведного», Устава Студийского, договоров русских князей с греками, отраженных в летописных сводах. Появлялась на ЦСЯ и литература светского содержания.

Таким образом, древний ЦСЯ обладал важным свойством литературного языка-как многофункциональностью, так как обслуживал разнообразные потребности духовной и светской культурной жизни славянских народов.

В зависимости от жанра памятников, от церковного или светского их характера ЦСЯ выступал в двух своих нормативных вариантах: более строгой или сниженной нормы. Причем в оригинальных древнерусских произведениях элементы местного восточнославянского языка отражаются в большей степени, а в списках переводных памятников переписчики весьма старательно придерживались норм книжного ЦСЯ.

До появления первых грамматик ЦСЯ единственным средством нормативного употребления слов и грамматических форм были образцовые тексты, пользовавшиеся общественным признанием и освященные традицией многовекового использования.

Причем каждый из жанров имел свой набор норм и признаков, так что в целом ЦСЯ сферой своего применения был противопоставлен неунормированному, склонному постоянно изменяться языку общения и бытовой переписки.

Теоретический интерес к ЦСЯ в Московской Руси развился в связи с работой по исправлению и унификации церковных книг, развернувшейся в начале XVI века и возглавленной святым преподобным Максимом Греком, и в последствии признававшимся авторитетом в грамматических вопросах.

Но первые печатные учебные пособия по ЦСЯ с изложением систематизированных материалов по грамматике появились в конце XVI-начале XVII столетий за пределами Московской Руси-в Западно-русских землях, где острее назрела потребность в сочинениях подобного содержания. Объясняется это острой религиозно-политической ситуацией в связи с насильственной попыткой заключения унии с Римом в православных землях Великого княжества Литовского и угрозой потери народом национального самосознания, воспитанного религией предков. В эти десятилетия в Беларуси и на Украине ЦСЯ служил знаменем борьбы за восточнославянскую духовную культуру. Необходимость защиты ее вызвала к деятельности многочисленные городские православные братства, занятые среди прочего распространением церковного образования и подготовкой наставников славяно-греческих братских училищ.

С 90-ых годов XVI века их типографии в Львове, Вильно, Киеве, Остроге, Луцке, Могилеве активно издают антиуниатскую полемическую литературу на староукраинском и старобелорусском языках и учебно-образовательную литературу на церковнославянском языке, в первую очередь грамматики и словари богослужебного славянского языка.

В Западно-русских землях одно за другим выходят печатные издания грамматического характера, начатые Львовским «Букварем» Ивана Феодорова 1584 года. Это греко-славянская грамматика «Адельфотис», изданная Львовским братством в 1591 г., «Грамматика» Лаврентия Зизания 1596 г., знаменитая грамматика Мелетия Смотрицкого 1619 г. (неоднократно переиздававшаяся в России), позже-Кременецкая 1634 и Почаевская 1773 г. грамматики.

Еще одной заботой братств было распространение переводных словарей с кратким толкованием малопонятных слов. Известны славяно-русские печатные словари Л. Зизания 1596 г. и Памвы Берынды (Киев, 1627 г., переиздание-Кутеинский монастырь, 1653 г.). О значении подобных изданий свидетельствует тот факт, что в старинных книжных описях словари и грамматики помещались сразу за церковно-богослужебными книгами.

Все восточнославянские печатные грамматики излагают материал по схемам западноевропейской лингвистической науки, построенной по античным образцам. Но заслуга наших соотечественников Л. Зизания и М. Смотрицкого состоит не только в том, что они первыми на Руси использовали греческую грамматическую теорию, но и в том, что они описали и осмыслили специфически славянские языковые явления, унифицировали написание, устранив накопившуюся за века поливариантность грамматических форм. Таким образом, они расчистили путь к назревшей книжной справе в России в XVII веке.

Грамматики, издававшиеся православными братствами, базировались на славянском языке Священного Писания и учили всесторонне понимать церковный язык.

Отношение к ЦСЯ у старобелорусских печатников напрямую зависело от их конфессиональной принадлежности.

Известно, что обучавшийся в Западной Европе Ф. Скорина, при всем стремлении облегчить читателю восприятие Библейского текста, не дерзнул в своих изданиях отказаться от ЦСЯ, ограничившись переводом некоторых слов. Особенная верность языку православного богослужения проявляется в его Виленских изданиях «Апостола» и «Малой подорожной книжицы» с канонами и акафистами.

В предисловии к книге «Псалтирь» Скорина свидетельствует: «Повелел есми Псалтырю тиснути рускыми словами (т.е. буквами), а словенскым языком» .

Деятели протестантизма в Беларуси, печатники С. Будный и В. Тяпинский, демонстративно разрывают в своих изданиях с традицией использования ЦСЯ, целью их было-дать единоверцам Св. Писание на разговорном языке.

Но все православные авторы конца XVI-начала XVII веков проявили благоговейное отношение к ЦСЯ как народному наследию и знамени защиты Православия. Хотя в братских изданиях тексты проповедей представлены в основном на «простой мове» (например, проповеди св. Афанасия Филипповича, Леонтия Карповича, Мелетия Смотрицкого), но Св. Писание ими обильно цитируется только по-славянски.

Следует подчеркнуть, что даже шрифт изданий Ивана Феодорова максимально приближен к традиционно славянскому рукописному шрифту, в отличие от других печатников XVI столетия.

Острожская Библия 1581 г. Ивана Феодорова, явившаяся печатным изданием Геннадиевской Библии, сыграла выдающуюся роль в сохранении ЦСЯ в качестве основного языка книжной культуры Западно-Русских земель. С ней считались и издатели Церковнославянской Библии в России (на ее основе в 1751 г. была издана двухтомная Петровско-Елизаветинская Библия и современные славянские издания Библии).

Острожская Библия Ивана Феодорова послужила источником грамматических примеров для знаменитой грамматики Мелетия Смотрицкого, являвшейся в свою очередь главным нормативным руководством по ЦСЯ на протяжении XVII-XVIII веков. Фактически она пропагандировала церковнославянский язык, каким он представлен в Острожской Библии.

Оба этих памятника объективно выполняли великие задачи: Острожская Библия противостояла реформационным попыткам поверхностного перевода Библии на народные языки, а грамматика М. Смотрицкого являлась крупнейшей филологической акцией в защиту надэтнического богослужебного языка Православной Церкви у восточнославянских народов.

Церковнославянизмы активно использовались и в бытовом старобелорусском языке, а в книжной светской сфере смешение норм обоих языков воспринималось как нормальный высокий слог своего языка. Только с середины XVII века славянский и просторечный слоги стали осмысливаться как два разных, хотя и родственных, языка. Прискорбно, что в XVIII веке, когда на народной основе формировался новобелорусский язык, влияния на него со стороны книжно-славянского языка практически не наблюдалось. В униатскую эпоху произошел разрыв как с богословской, так и с языковой традицией этих исконно православных земель.

Совсем другая картина во взаимоотношениях церковного и народного языков в XVII-XVIII веках наблюдается в России. Хотя в Петровскую эпоху и возникает необходимость в создании светского литературного языка, ориентированного на унормированную русскую разговорную речь, преемственное взаимодействие с ЦСЯ остается основным процессом в становлении национального русского языка, на который он оказал большее влияние, чем на языки балканских славян. Хотя генетически Церковнославянский язык связан с Балканами и в его основе лежат болгаро-македонские диалекты, для русского народного и церковного сознания церковнославянские слова органичны, близки исконнорусским, их иноязычность не ощущается. Объяснение этому мы находим в исторической судьбе России. Когда после падения Византии центр Православия переместился на славянский Восток, именно русская Церковь и Российское государство оказались главными хранителями церковнославянской книжно-культурной традиции. По словам князя Н. С. Трубецкого, «церковнославянская литературно-языковая традиция утвердилась и развилась в России не столько потому, что была славянской, сколько потому, что была церковной» .

Создатель «Российской грамматики» М. В. Ломоносов в работе «Предисловие о пользе книг церковных в российском языке», открывающей собрание его сочинений, изданное в 1757 г., свидетельствует: «По времени ж рассуждая, видим, что российский язык от владения Владимирова до нынешнего веку, больше семисот лет, не столько отменился, чтобы старого разуметь не можно было» . В этом он видит заслугу церковнославянизмов, которые цементировали книжный русский язык, не позволяли ему изменяться настолько, насколько обновлялись неунормированные бытовые говоры и диалекты. Осознавая, что литературный язык не может совпасть со словарем разговорного языка, в своей знаменитой теории о трех штилях языка Ломоносов отводит значительное место церковнославянизмам в сферах деловой, научной и особенно поэтической русской речи, что заметно и в наши дни. Русский язык вобрал в себя огромное количество Библейских образов и выражений, (например: вавилонское столпотворение, в поте лица, во время оно, ждать манны небесной, запретный плод, злоба дня, как зеницу ока, краеугольный камень, на сон грядущий, не от мира сего, плоть от плоти, святая святых, соль земли, строить на песке, суета сует, хлеб насущный и множество других).

Через посредство церковнославянского языка в русский пришли богатейшие лексические и синтаксическое возможности выражения мыслей, созданные переводчиками Священных текстов. Сотни таких слов используются в языке повседневно; (например: власть, здравствовать, невежда, нравиться, одежда, праздник, рождение, сладость, страница, среда и т. д.). Для многих слов, пришедших из церковнославянского языка, характерен стилистический оттенок торжественности, (например: глава, гражданин, здравый, краткий, учреждать и т. д.). По славянской словообразовательной модели в современном русском языке образованы и собственные «славянизмы» (как здравоохранение, кровообращение, млекопитающее и т. д.). Таким образом, заимствования из ЦСЯ и создание нео-церковнославянизмов стали главным источником книжной лексики и специальной научной терминологии в современном русском языке.

Без многовекового синтеза этих языков невозможным оказалось бы знаменитое пафосное высказывание И. С. Тургенева о великом и могучем русском языке:

«Берегите наш язык, наш прекрасный русский язык, этот клад, это достояние, преданное нам нашими предшественниками!… Обращайтесь почтительно с этим могущественным орудием; в руках умелых оно в состоянии совершать чудеса» .

ЦСЯ, сыграв определяющую роль в предшествующей истории развития русской культуры, не может не оставаться надежной опорой духовно-культурной жизни православных славянских народов как в сегодняшний день, так и в будущем.

На основании всего вышеизложенного можно сделать следующие выводы:

1. По мере становления славянской государственности начинается уникальное шествие ЦСЯ по славянским странам.

2. Созданный для нужд церковного богослужения этот язык с XI по XVIII века являлся книжно-литературным языком славянских народов, принявших Православную веру от Византии.

3. Он был полифункциональным, грамматически унормированным, насыщенным богословскими смыслами языком церковной и светской литературы, противопоставленным в сферах своего употребления неунормированному бытовому языку повседневного общения.

4. Всю историю формирования русского литературного языка ЦСЯ оказывал на него сильное и благотворное влияние.

5. Величественность и поэтичность ЦСЯ ощущались во все времена его бытования.

6. Церковнославянский язык является могучим средством молитвенного объединения православных славян во всех уголках христианского мира.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Цит. по кн.: Ремнева М. Л. Церковнославянский язык. М. 1999. – С. 8.
4 Пушкин А. С. О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова // Московский телеграф. 1825. (Цит.по кн: Мечковская Н. Б. Язык и религия. М. 1998 – С. 267).
3 Ломоносов М. В. Предисловие о пользе книг церковных в российском языке. М. 1757. (Цит. по кн: Мечковская Н. Б. Язык и религия. М.1998. – С. 269.)
4 Скорина Ф. Псалтирь. Предисловие.// Скарына i яго час. Энцыклапедычны даведнiк. Мiнск. 1990.
5 Трубецкой Н. С. Общеславянский элемент в русской культуре // Вопросы языкознания. 1990. № 2. – С. 134.
6 Ломоносов М. В. Указ. соч.
7 Тургенев И. С. Сочинения. 1880. Т. 1. – С. 108.

Источники и литература

1. Алипий (Гаманович), иером. Грамматика церковнославянского языка. М. 1991.
2. Богослужебный язык Русской Церкви. Сретенский монастырь, 1999.
3. Дьяченко Г., прот. Полный церковно-славянский словарь. М. 2000.
4. Король А. В. Исторические особенности употребления церковнославянского языка у православных народов. Жировичи, 1999.
5. Кривчик В. Ф., Можейко Н. С. Старославянский язык. Минск, 1985.
6. Мечковская Н. Б. Язык и религия. М. 1998.
7. Ремнева М. Л. Церковнославянский язык. М. 1999.
8. Супрун А. Е. Введение в славянскую филологию. Минск. 1989.
9. Трубецкой Н. С. Общеславянский элемент в русской культуре // Вопросы языкознания. 1990. № 2, № 3.
10. Тургенев И. С. Сочинения. 1880. Т. 1.
11. Ушков А. В. Язык славян. 2002.

В работе собрания приняли участие ректор Минской духовной семинарии архиепископ Новогрудский и Слонимский Гурий, секретарь Ученого совета протодиакон Георгий Пшенко, заведующий кафедрой церковной истории протоиерей Александр Романчук и проректор по научной работе доцент А.В. Слесарев.

ОБРАЗОВАНИЕ И РАЗВИТИЕ
ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКОГО ЯЗЫКА

Для правильного отображения страницы скачайте и ус-тановите шрифты:

о второй половине IX века в жизни славянских народов произошло событие, которое на многие столетия определило особенности культуры славянского мира. Святыми брать-ями Кириллом и Мефодием с группой учеников была создана новая письмен-ность, специально предназначенная для записи славянской речи. Более того, их труда-ми по переводу с греческого языка богослужебных книг был создан новый ли-тературный язык, который в ту пору назывался славянским (или словенским), а в наше время – старославянским.

П од пером писателей и переводчиков, пользо-вавшихся им как орудием духовной культуры, старославянский язык развивал-ся и по-разному видоизменялся у разных славянских народов, что вело к появ-лению местных редакций (или изводов) языка, созданию национальных литера-турных языков, таких как болгарский, русский, сербский и др. Кирилло-мефодиевские традиции первых переводов по-разному отражались в этих изво-дах, и, собственно, церковнославянский язык богослужебных текстов является результатом развития этой традиции на Руси. Говоря о развитии любого лите-ратурного языка, необходимо учитывать, что это – “проблема не только и даже не столько лингвистическая, сколько историко-культурная…” Для возникно-вения литературного языка недостаточно только создания азбуки или новой лексики, для него крайне необходимо быть выразителем духовной культуры, стремлений и чаяний народа, или, говоря словами Н.С. Трубецкого: “Настоя-щий литературный язык является орудием духовной культуры и предназначен для разработки, развития не только изящной литературы, но и научной, фило-софской, религиозной и политической мысли. В силу этих причин ему прихо-дится иметь совершенно иной словарь и иной синтаксис, чем те, которые упот-ребляются в разговорном языке”.

Д ля возникновения сла-вянского литературного языка существенную роль сыграло то обстоятельство, что создатели его, святые Кирилл и Мефодий, были родом из Солунской облас-ти, где проживало множество славян. И даже если оставить в стороне спорный вопрос о национальной принадлежности святых братьев, можно с уверенно-стью сказать, что они с детства владели одним из местных диалектов: “Ведь вы – солуняне, а солуняне чисто говорят по-славянски”.

Н ачать свое дело святому Кириллу пришлось с создания славянской азбуки, ибо письмо, которым пользо-вались славяне в докирилловскую эпоху, а именно латинский и греческий ал-фавиты, не могло в полной мере отражать фонетические особенности славян-ской речи. Как отмечает Г.А. Хабургаев, характеризуя азбуку св. Кирилла: “… старославянская азбука закрепила систему говоров Македонии, к которым в структурном отношении принадлежал и солунский диалект; к этим говорам восходит и ряд морфологических особенностей старославянского языка”. Эта гипотеза о происхождении славянского языка впервые была выдвинута в конце XIX века В. Облаком (1864-1896) как альтернатива паннонской теории Миклошича. Гипотеза о македонской диалектной основе старославянского язы-ка была подтверждена также исследованиями М. Фасмера (1886-1963), который показал, что “некоторые грецизмы в славянских памятниках отражены в такой форме, в какой они могли быть заимствованы только народной речью”.

С вою языкотворческую деятельность святые братья начали с создания славянской азбуки, время воз-никновения которой относится, как указывает Черноризец Храбр, к 6363 году от сотворения мира или 855 году от Рождества Христова. Общепризнано, что первой славянской азбукой является глаголица, о которой и говорит Чернори-зец Храбр как о единственной славянской азбуке, созданной Константином Фи-лософом. В пользу большей древности глаголицы говорят несколько свиде-тельств. Во-первых, памятники, написанные глаголицей, связаны с Моравией и Паннонией, а также с Хорватией и Македонией. Кириллические же памятники написаны на востоке Балканского полуострова, где непосредственного влияния солунских братьев не было. Во-вторых, памятники, написанные глаголицей, имеют более древний строй языка, чем кириллические тексты. Глаголица менее совершенна по составу букв, чем кириллица, и, как полагает В.А. Истрин, явля-ется, судя по своеобразию букв, продуктом индивидуального творчества. Считается, что автором глаголицы является св. Константин Философ. Этот ал-фавит был создан с учетом того, что книги, написанные им, будут иметь хри-стианское содержание. Первая буква глаголицы изображает крест, а запись имени Христа глаголицей, как указывает Р. Оти, является симметричной. Кириллица же, по согласному мнению большинства ученых, является развити-ем на славянской почве византийского унциала с добавлением букв глаголицы для звуков, которые характерны только для славянской речи. Впоследствии ки-риллица, как более совершенная и удобная для написания азбука, вытеснила глаголицу, так что даже некоторые глаголические пергаменты выскабливались и заново переписывались кириллическим письмом.

Д ля создания литератур-ного языка, как мы указывали выше, недостаточно создания одной лишь азбу-ки. Необходимо создание определенной культурной ситуации, которая требо-вала бы развития в стране литературного языка. Не менее важно также создание новой лексики, выражающей высокие понятия православной веры, философии, науки. И здесь на помощь приходили языки высокой культуры того времени: греческий и латынь. В древнеславянских текстах можно наблюдать большое количество заимствований греческой и латинской лексики. Однако чаще всего славянские первоучители, а вслед за ними и их ученики “стремились перевести греческое слово – даже если оно еще не имело в то время собственно славян-ского словарного эквивалента”. Очень часты случаи калькирования, или поморфемного перевода иноязычных слов. Так встречающиеся в Библии и си-нонимичные слова omnipotens и παντοκρατορ в славянском языке выражены двумя словами: вьсемогаи и вьседьржитель . Одним из характерных способов создания новой лексики явилось словосложение, при котором сложные слова греческих текстов переводились на славянский язык также сложным словом: ευ-δοκια - благоволение .

В период миссионерской деятельности солунских братьев в Паннонии и Моравии старославянский язык обогащает свою лексику словами из местных диалектов, которые в литературе обычно именуются “моравизмами”. Известно, что в этих областях задолго до прихода туда свв. Кирилла и Мефодия вели свою миссионерскую деятельность латинские миссионеры, и многие христианские названия стали уже привычны населению в их латинских версиях. Кирилл и Мефодий внесли эти слова в бо-гослужебные тексты, и они сохранились в них до наших дней, например: попъ, постъ, олътарь .

Р азвитие и совершенст-вование языка письменности славян в этот период заключалось в приспособле-нии его к выражению тех сложных идей и понятий, которые необходимо было передать в переводах соответствующих греческих текстов. Е.М. Верещагин указывает на то, что истоки русской философской терминологии находятся в кирилло-мефодиевской языкотворческой деятельности. Отмечая высокую фи-лософскую и филологическую образованность св. Кирилла, он пишет: “Во-шедшая в пословицу высокая точность кирилло-мефодиевских переводов вы-держивает самый пристрастный суд. Она есть следствие всей жизненной судь-бы человека, которому не раз и не два приходилось быть предельно вниматель-ным к слову, сознавать свою полную ответственность за произнесенное рече-ние и тем более за написанную фразу”.

Э то столь внимательное отношение к написанному слову, предложению побуждало к внесению в строй славянского языка оборотов, которые не были характерны для разговорной ре-чи, а очень часто были заимствованы из древнегреческого языка. Например, славянскому дательному самостоятельному, который переводится на русский язык придаточным предложением, в греческом языке соответствует родитель-ный самостоятельный. Для переводчиков текстов греческий язык был языком великой византийской культуры, языком просвещения, богословия, и поэтому естественно то, что витийство греческого слова переводчики стремились пере-дать калькированием конструкций греческого синтаксиса. Вместе с тем Г.А. Хабургаев отмечает в старославянском языке черты латинского синтаксиса и предполагает, что свв. Кирилл и Мефодий обращались также и к латинским священным текстам.

П о смерти святых брать-ев языкотворческая деятельность была продолжена многочисленными их уче-никами, которые создали школы книжности в различных областях Славии. В связи с этим возникла проблема локализации древнеславянских переводов, и как отмечает исследователь А.М. Молдован: “интерес к этой проблеме опреде-ляется, как известно, преобладанием переводных памятников в древнем книж-ном репертуаре православных славян”. Например, в Чехии в X веке был создан глаголический миссал, отрывки которого (“Киевские листки”) считают-ся старейшим из сохранившихся славянских памятников. Школа славянской книжности существовала также до 1097 г. в Сазавском монастыре под Прагой, но была уничтожена католическим духовенством.

Н е случайно речь сейчас пошла о школах книжности, ведь именно в них развивался и совершенствовал-ся церковнославянский язык. Однако в плане истории развития литературного языка наибольший интерес представляет развитие кирилло-мефодиевской тра-диции в I Болгарском царстве, откуда славянская книжность через посредство Византии перешла на Русь.

П осле кончины св. Ме-фодия ученики его, гонимые немецким католическим духовенством, посели-лись в Болгарии вблизи Охридского озера и создали здесь школу книжности, которая дала толчок к появлению самостоятельной болгарской литературы и значительного количества южнославянских переводов, сыгравших огромную роль в становлении и развитии церковнославянского языка и литературы на Ру-си. В Болгарии работа книжной школы под руководством св. Климента Охрид-ского заключалась в подготовке необходимых условий для перевода всего кру-га богослужения на церковнославянский язык, распространение славянской грамотности среди духовенства и знати, которые составляли в то время куль-турную элиту болгарского общества. Все это позволило болгарам в 893 году на Преславском соборе объявить старославянский язык официальным языком го-сударства и Церкви. С Охридской школой книжности принято связывать древ-неболгарские глаголические рукописи, такие как Зографское и Мариинское Евангелия, которые сохранили систему норм языка первоучителей (например, традиции паннонско-моравской орфографии), в отличие от синхронных им по времени восточноболгарских рукописей, являющихся кириллическими и отра-жающих местные изводы церковнославянского языка. Для Охридской школы характерна архаичность орфографии и морфологии языка, например: розьство вместо древнеболгарского рождьство и др. Как указывает Г.А. Хабурга-ев, по всей видимости на первом этапе распространения книжности в Болгарии “не происходило приспособления кирилломефодиевских норм к местным усло-виям”.

В Восточной Болгарии язык славянских переводов подвергся основательной переработке. Здесь про-изошло введение новой азбуки, созданной на основе византийского унциала с добавлением букв глаголицы, отражавших фонетические особенности славян-ской речи. Однако, как указывает Г.А. Хабургаев, это была не просто смена графики, а реформа книжно-литературного языка. Более того, он утвержда-ет, что здесь мы имеем “прецедент творческого вмешательства в систему норм старославянского языка, что в конечном счете и предопределило формирование его местных изводов”. Почему же произошла смена азбуки? Дело в том, что в Восточной Болгарии была очень распространена запись славянской речи гре-ческими буквами, что после крещения страны поддерживалось богослужением на греческом языке.

К огда же в стране появи-лись ученики апостолов славян, возникла проблема, какой из азбук отдать предпочтение. В результате огромной работы, совместно проделанной привер-женцами той или другой стороны, возникла кириллица. Разбирая обе азбуки, исследователи пришли к выводу, что кириллица как специальная славянская азбука могла сложиться только при активном участии книжников, имевших опыт практического пользования глаголицей. Обе азбуки не входили в проти-воречие и борьбу друг с другом, но просуществовали в Болгарии совместно около двух столетий, причем обе школы книжности, Охридская и Преславская, взаимно обогащали друг друга.

П ервоначально кирилли-ца использовалась как “простое” письмо для записи документов и светской ли-тературы, глаголица же употреблялась исключительно для записи богослужеб-ных текстов. Впоследствии кириллица, как более удобная в написании, вытес-нила глаголицу, однако последняя использовалась в Моравии и Паннонии как тайное письмо до XVIII века. Уже отмечавшаяся выше архаичность языка гла-голических текстов по сравнению с кириллическими, по мнению Г.А. Хабур-гаева, указывает на то, что к концу X века в Охридской и Преславской школах книжности сложилось разное понимание отношений между нормами литера-турного языка и разговорной речи: “Реформа, осуществленная в симеоновской Болгарии, означала перестройку прежнего отношения к письменно-языковой традиции”. Результатом этого явилось появление местных изводов церков-нославянского языка.

С имеоновская Болгария явилась центром возникновения самостоятельной славянской письменности, которая представлена такими высокими образцами, как сочинение Черноризца Храбра “О письменах”, “Азбучная молитва” и “Проглас к Евангелию” св. Кон-стантина Преславского, который, по мнению Г.А. Ильинского, является созда-телем кириллицы. “Проглас к Евангелию” епископа Константина представляет собой “вдохновенный призыв к целому славянскому народу, чтобы он слушал Божие Слово, которое просветляет души и подготовляет к вечной жизни, не на чужом языке, который подобен кимвалу звенящему, а на своем родном языке, который возвышает его ум и облагораживает его нравы”. Недаром век царя Симеона называют “золотым веком” староболгарской литературы. Св. Кон-стантин Преславский обогатил славянский язык новыми художественными средствами, создал новые, не существовавшие прежде, философские термины и понятия. Его труды были широко распространены по всей славии, о чем свиде-тельствуют ранние русские и сербские переводы.

В лияние Болгарской книжности на возникновение книжной культуры на Руси столь очевидно, что многие историки говорили о непосредственном заимствовании книжных тра-диций прямо из Болгарии. Между тем, как указывает Г.А. Хабургаев, это про-тиворечит той политической ситуации, которая сложилась в этот период между Болгарией, Византией и Русью. Прямое влияние болгарской книжности было попросту невозможно, и уже совершенно невероятно участие в распростране-нии книжности на Руси болгарских “учителей” Тем не менее кириллическое письмо на Руси было хорошо известно еще до ее крещения. Тексты договоров князя Игоря с греками, содержащиеся в “Повести временных лет” Нестора, от-ражают церковнославянские языковые традиции. Существуют также и дру-гие свидетельства и археологические находки, говорящие о том, что кириллица в X веке широко использовалась на Руси для письма делового и даже бытового. Однако, как считает Т.В. Рождественская, социолингвистическая ситуация на Руси IX-X вв. “не создавала еще необходимых условий для появления письмен-ных текстов, а следовательно, и развитого литературного языка”.

Р азвитие тесных куль-турно-исторических связей с Византией и Болгарией после крещения Руси спо-собствовало изменению социально-языковой ситуации. Собственно активное развитие церковнославянской книжности на Руси началось со времени Яросла-ва Мудрого, который специально заботился о развитии языковой культуры. Ис-следователи обычно выделяют 4 этапа в развитии культурных связей в эпоху средневековья, или, как отмечает А.А. Турилов: “…отдельные периоды отли-чаются друг от друга абсолютным преобладанием одного из направлений куль-турного воздействия – с юга на север или с севера на юг (“первое южнославян-ское влияние” (болгарское), конец X-XI вв., “первое восточнославянское влия-ние” XII-XIII вв., “второе южнославянское влияние” конец XIV-XV вв., “второе восточнославянское влияние” – XVI-XVIII вв”.

Н а Руси в основном раз-вивалась кириллическая письменность, которой обучали в школах, глаголиче-ское же письмо стало известно русским книжникам несколько позднее, и зна-ние его было следствием восприятия той же болгарской литературы. Русские книжники обращались с церковнославянским языком как со своим достоянием, изменяя орфографию согласно фонетическим особенностям древнерусского языка, внося восточнославянскую лексику, используя восточнославянские окончания. Вообще, как указывает Гиппиус А.А.: “В истории образования русского извода церковнославянского языка частично повторяются процессы, уже имевшие место в древнейшей истории церковнославянского”. Литера-турный язык славян впитывал в себя как синтаксические конструкции грече-ской религиозной литературы, так и живого древнерусского языка. Например, весьма характерная конструкция “да + present” была заимствована из живого разговорного языка.

В книжно-славянском языке Древней Руси XI-XIII вв. можно наблюдать тот же набор временных форм глагола, что и в других славянских языках. Как отмечает М.Л. Ремнева: “Писцы и создатели оригинальных сочинений пользуются языковой системой, чуждой носителям языка восточнославянской народности. В культурную жизнь восточного славянства было привнесено объективно чуждое живому восточно-славянскому языку явление”. Дело в том, что в разговорном языке присут-ствовала только одна форма прошедшего времени в форме причастия на –л , Вследствие этого в книжно-славянском языке Древней Руси XIII века различные формы прошедших времен оказываются синонимичными. Т.Л. Ми-ронова обнаружила, что в церковнославянском языке русского извода аорист и перфект являлись полными грамматическими синонимами.

В ообще, как полагает В.Н. Топоров, перфект не был грамматической формой в языке Кирилла и Ме-фодия. Постепенно употребительность перферкта возрастает, так что в совре-менных славянских языках прошедшие времена представлены только формой перфектного причастия на –л . Увеличение количества форм перфекта и замена им других прошедших времен в церковнославянском языке обусловлены прямым влиянием разговорной речи, где иных форм прошедшего времени не существовало. Такие явления в языке прослеживаются до XVII ве-ка.

В XIV-XV вв. началось так называемое “второе южнославянское влияние”, которое внесли в язык Церкви прибывшие на Русь болгарские и сербские выходцы. В этот период произошла некоторая архаизация церковнославянского языка. “С этого време-ни, - как пишет А. Бем, - укоренились в русском правописании некоторые цер-ковнославянские формы, не соответствовавшие живому русскому произноше-нию, как например, окончания -ый , -ий в имени-тельном и винительном падежах единственного числа имен существитель-ных…” Эти флексии были характерны для болгарского извода церковно-славянского.

В этот период мы встре-чает таких выдающихся творцов славянской письменности как Пахомий Лого-фет и Епифаний Премудрый. Последний писал житие св. Стефана Пермского в таком изощренном стиле, который, по словам А. Бема, свидетельствует не только о большой его начитанности, но и об исключительном богатстве его языка, в котором имелся большой запас отвлеченных понятий, требовавших от автора и соответствующего духовного развития”. Болгарские церковносла-вянские тексты, оказывавшие столь значительное влияние на литературный язык Руси в этот период, “отличает почти полное отсутствие более поздних на-родно-разговорных вкраплений”. Эталоном церковнославянского языка в этот период, по мнению А.С. Герда, являлась Тырновская школа книжности, которая заключала в своей морфологической системе минимальное число на-родно-разговорных элементов.

В XVII веке церковно-славянский язык продолжает употребляться как литературный, и в этот период происходит его кодификация, создаются первые восточнославянские граммати-ки. М. Смотрицкий создал учебник грамматики церковнославянского языка, предписания которого стали нормой литературного языка. Церковнославянский язык выступает в этот период как язык литературы, учености. Влияние его ста-новится настолько значительным, что он начинает использоваться даже в пись-мах. Многие русские тексты стремятся приблизить к норме славянского языка. Другой особенностью развития его в этот период является то, что в XVII веке появляется “упрощенный” вариант церковнославянского. Им написана Псалтирь в переводе Авраамия Фирсова. Этот текст имеет существенное коли-чество элементов живого русского языка.

В о второй половине XVII века церковнославянский язык начинает использоваться для выражения форм делового языка и просторечия, что было нехарактерно да и неприемлемо в предшествующую эпоху.

О дним из важных этапов в развитии церковнославянского языка явилась реформа патриарха Никона и связанное с ней исправление богослужебных книг по греческим образцам. Примечательна в этом роль справщика книг, монаха Чудова монастыря Евфи-мия, ученика Епифания Славинецкого. В своей переводческой практике Евфи-мий “следует системе пословного перевода с однозначным соответствием пере-водимых и переводящих лексем, с поморфемным калькированием терминоло-гической и общенаучной лексики, с сильно выраженной тенденцией к “греци-зации” на всех уровнях результирующего текста”.

Е вфимий считал, что гре-ческий язык намного превосходнее славянского, а потому очень часто оставлял в тексте греческие слова без перевода. Как пишет И.И. Шевченко: “Евфимий был так глубоко вовлечен в работу по формированию церковнославянского языка своего времени на греческий манер, что в 1690 году он был отрешен от должности справщика по причине “нововводных странных речений”. Одна-ко словотворческая деятельность Евфимия имела не только отрицательную сторону; многие слова, употребляемые сейчас нами, вошли в лексику церков-нославянского и русского языка, например: синод, паримия, евнух, хи-ротония, математика и др. Обобщая, можно сказать, что Евфи-мий стремился продолжать переводческие традиции, идущие еще от славянских первоучителей, стремился максимально приблизить славянский перевод к гре-ческому оригиналу.

С появлением в XVI веке на Руси книгопечатания лексика и морфология церковнославянского языка приобретают более устойчивые формы. Тексты исключают возможность внесе-ния элементов разговорного языка при списывании книг. Закрепление нормы славянского языка в грамматиках М. Смотрицкого и Л. Зизания завершило раз-витие церковнославянского языка, однако влияние его на русский язык и на русскую культуру не прекратилось.

Э то краткое описание ис-тории церковнославянского языка, конечно, не исчерпывает всей, связанной с ней, проблематики. В заключение необходимо сказать несколько слов о значе-нии церковнославянского языка для русской культуры и Православной Церкви. Замечательно сказал об этом один из наших русских литературоведов А.Л, Бем, имя которого на долгие годы было забыто в нашей стране: “Нельзя недооцени-вать того огромного значения, которое имел тот факт, что на самой заре нашей образованности мы имели уже в своем распоряжении книжный язык, стоявший на высокой степени совершенства и способный выразить новые понятия хри-стианской нравственности”.

В ыдающийся ученый и один из создателей русского литературного языка М.В. Ломоносов о церковно-славянском языке говорил как об источнике, из которого мы “умножаем до-вольство российского, которое и собственным достоинством велико и к приня-тию греческих красот посредством славенского сродно”. И еще вырази-тельней: “Польза наша, что мы приобрели от книг церковных богатство к силь-ному изображению идей важных и высоких”. Для Ломоносова отказ от сла-вянизмов был бы нигилистическим отказом от нескольких столетий русской культуры, во многих своих проявлениях, выраженной в формах славянской ре-чи, был бы отказом от множества идей, воплощенных русским народом в эти формы, наконец, от связей с традициями античной и византийской культуры, воплощенных для Ломоносова в славянской стихии русского языка.

О рганическую связь рус-ского литературного языка с Православной Церковью Ломоносов с исключи-тельной силой передал в следующих словах: “Российский язык в полной силе, красоте и богатстве переменам и упадку неподвержен утвердится, коль долго Церковь Российская славословием Божиим на славянском языке украшаться будет”. Церковнославянский язык как язык Церкви имеет по сравнению с другими два существенных преимущества. Во-первых, этот язык находится в ближайшем родстве с народными языком, что делает его понятным для всего церковного народа. Вместе с тем, не являясь языком разговорной речи, церков-нославянский язык лучше передает священный смысл богослужения. Важность церковнославянского языка для православного богослужения очевидна, но все же мне хотелось бы привести слова ученого, который богословом не является, но который достаточно глубоко понял значение языка для религии: “Не все в сфере сакрального может быть выражено средствами языка, здесь существен-ное место принадлежит тому, что издревле мыслилось как неизреченное, а в терминах нового времени связывается с невербальным интеллектом. Но и мо-гущее быть выраженным словами далеко не безразлично к тому, на каком из языков оно выражается – древнем или новом, родном или чужом для этноса, внутри которого возникла данная религия. Смена языка ее священнодействий сопровождается неизбежными смысловыми деформациями, ведь абсолютно точных переводов не бывает”.

Ц ерковнославянский язык как язык богослужебных книг был постоянным источником обновления традиционной церковной стихии русского языка. Русский язык с проникнове-нием в него церковнославянских слов как бы возвышался до уровня церковно-славянского языка. Г.П. Федотов писал: “Этот язык для нас – источник живой, вдохновляющей поэзии. Он постоянно обогащает, оплодотворяет язык русский. С забвением его самое понимание русской поэзии и даже художественной про-зы потерпело бы жестокий урон. Так сохранение славянского языка диктуется и высшими интересами русской культуры”. Когда в годы советской власти закрывались церкви и насаждалось безбожие, то не думали о том, что разрушая Церковь, не только подрывают нравственные основы народа, но и в корне под-резывают тот язык, на котором держатся образованность и культура. Нынешнее оскудение русского языка непосредственно связано с тем долгим отвержением церковной жизни, которое было в России на протяжении более семидесяти лет. Хочется надеяться, что и сейчас при помощи Церкви и ее богослужебного язы-ка церковнославянского поднимется наш, уже так сильно засоренный ненуж-ными словами и бессмысленными заимствованиями, все еще великий и могу-чий русский язык.

1. Рождественская Т.В. О социолингвистической ситуации на Руси в IX-X вв.// Традиции древнейшей славянской письменности и языковая культура восточных славян. – М., Наука, 1991. – С. 188.
2. Трубецкой Н.С. Общеславянский элемент в русской культуре// Цит. По: Хабургаев Г.А. Первые столетия славян-ской письменной культуры: Истоки древнерусской книжности. – М., Изд. МГУ, 1994. – С. 12.
3. Повесть о Мефодии// Родник злато-струйный: Памятники болгарской литературы IX-XVIII веков. – М., Худож. Лит.,1990. – С. 128.
4. Хабургаев Г.А. Цит. Соч. – С. 26-27.
5. Хабургаев Г.А. Старославянский язык. – М., Просвещение, 1986. – С. 273-274.
6. Черноризец Храбр. Сказание о бук-вах// Родник златоструйный. – С. 148.
7. Там же. – С. 145-146.
8. Истрин В.А. 1100 лет славянской аз-буки. – М., Наука, 1988. – С. 147.
9. Хабургаев Г.А. Первые столетия сла-вянской письменной культуры: Истоки древнерусской книжности.– С. 108.
10. Хабургаев Г.А. Старославянский язык. – С. 114
11. Хабургаев Г.А. Первые столетия славянской письменной культуры: Истоки древнерусской книжности. – С. 85.
12. Хабургаев Г.А. Старославянский язык. – С. 115.
13. Верещагин Е.А. “Въ малехъ слове-сехъ великъ разоумъ…” Кирилло-мефодиевские истоки русской философской терминологии// Традиции древнейшей славянской письменности и языковая культура славян. – М., Наука, 1991. – С. 9.
14. Хабургаев Г.А. Первые столетия славянской письменной культуры: Истоки древнерусской книжности.– С. 83.
15. Молдован А.М. Критерии локали-зации древнеславянских переводов// Славяноведение. – 1994. - № 2. – С. 69.
16. Хабургаев Г.А. Первые столетия славянской письменной культуры: Истоки древнерусской книжности.– С. 104.
17. Там же. – С. 105.
18. Там же. – С. 109.
19. Там же. – С. 113.
20. Поптодоров Радко, проф., прот. Преломното значение на покръстването и на основането на Българската църква в 870 г. в културния живот на българския народ през време Първата Българска държава// Годишник на Духовната Академия “св. Климент Охридски”. – София, Синодальное изда-тельство, 1971. – Т. XIX. – С. 143.
21. Там же. – С. 144.
22. Хабургаев Г.А. Первые столетия…. – С. 157.
23. Там же. – С. 135.
24. Рождественская Т.В. О социолин-гвистической ситуации на Руси в IX-X вв.// Традиции древ-нейшей славянской письменности и языковая культура восточных славян. – М., Наука, 1991. – С. 199.
25. Турилов А.А. Болгарские литера-турные памятники эпохи первого царства в книжности Мос-ковской Руси XV-XVI вв.// Славяноведение. – 1995. - № 3. – С. 32.
26. Ремнева М.Л. Литературный язык Древней Руси. – М., Изд. МГУ, 1988. – С. 5.
27. Гиппиус А.А. Из истории взаимо-действия региональных изводов церковнославянского в древ-нейшую эпоху// Славяноведение. – 1990. - № 1. – С. 67.
28. Ремнева М.Л. Цит. Соч. – С. 53.
29. Там же. – С. 71.
30. Там же. – С. 7.
31. Там же. – С. 73.
32. Бем А. Церковь и русский литера-турный язык// Логос. – Брюссель, “Жизнь с Богом”, 1988. – № 46. – С. 58.
33. Там же. С. 60.
34. Герд А.С. К реконстрnbsp;Эукции эталон-ной модели церковнославянского языка// Славяноведение. – 1991. - № 3. – С. 69.
35. Там же.
36. Ремнева М.Л. Цит. Соч. – С. 81.
37. Исаченко-Лисовая Т.А. О перево-дческой деятельности Евфимия Чудовского// Христианство и церковь в России феодального периода (материалы). – Новосибирск, Наука. Сиб отд., 1989. – С. 201.
38. Шевченко И.И. У истоков русского византиноведения: Переводы стихотворений Мануила Фи-ла (XIV в.) Евфими-ем Чудовским// Славяноведение. – 1995. – С. 4.
39. Исаченко-Лисовая Т.А. Цит. Соч. – С. 202.
40. Бем А.Л. Цит. Соч. – С. 51.
41. Цит. По: Бем А.Л. Цит. Соч. – С. 84.
42. Там же. – С. 86.
43. Там же. – С. 108.
44. Мурьянов М.Ф. У истоков христи-анства у славян// Славяноведение. – 1992. – № 2. – С. 44.
45. Федотов Г.П. Мать-земля. К рели-гиозной космологии русского народа. – Путь, 1935. - № 46. – С. 4.