Страница 1
"Сестра моя – жизнь"(1922) - лучший поэтический сборник Пастернака. Он включает в себя стихотворения, создававшиеся летом 1917 года, в частности такие шедевры, как "Памяти Демона", "Про эти стихи", "Сестра моя – жизнь и сегодня в разливе…""Определение поэзии", "Любимая-жуть! Когда любит поэт…" и др."Лето 1917 года было летом свободы, - напишет в 1926 году Пастернак М. Цветаевой, подразумевая "поэзию времени" и "свою". Лето составляет атмосферу книги, это апогей чувств поэта, то состояние природы и мира, когда все вещи, люди и события до конца выявляют свою скрытую сущность. Выявляют с помощью поэта, художника: "Я видел лето на земле, как бы не узнававшее себя, естественное. Как в откровении. Я составил о нем книгу. В ней я выразил все, что можно узнать о революции самого небывалого и неуловимого"("Охранная грамота", 1930).
Книга имеет двух адресатов: Елена Виноград и Михаил Юрьевич Лермонтов. Причем книга посвящена не памяти Лермонтова, а "самому поэту, как если бы он еще жил среди нас, - его духу, все еще действенному в литературе". Лермонтов для Пастернака был олицетворением "творческой смелости и открытий, основанием повседневного свободного поэтического утверждения жизни". Не случайно сборник открывается стихотворением "Памяти Демона".
Это посвящение свидетельствовало о непрочности связей поэта с футуристами, отказавшимися от литературных традиций и призывавших "сбросить" Пушкина и прочих классиков "с корабля современности", перешагнувших через прошлое и настоящее в умозрительное, ирреальное будущее. Пастернак же, комментируя смысл посвящения, писал Ю.М. Кейдену (1958): "Пушкиным началась наша современная культура… Пушкин возвел дом нашей духовной жизни, здание русского исторического самосознания. Лермонтов был его первым обитателем. В интеллектуальный обиход нашего времени Лермонтов ввел глубоко независимую тему личности, обогащенную впоследствии великолепной конкретностью Льва Толстого, а затем чеховской безошибочной хваткой и зоркостью к действительности…"
Эти же качества воспитывает в себе и Пастернак. Стихотворение "Памяти Демона" имеет для него программный характер. Ему двадцать семь. Столько же, сколько было Лермонтову в последний год жизни. Он понимает, что пора выходить на пик своей поэтической формы, освобождаться от "заигрывания" (письмо к К.Г. Локсу от 27.1. 1917 г) со своими "демонами"-как литературными, так и социально-идеологическими. Но, избавившись от демонов-искусителей, сотворить Демона идеального - олицетворение поэтической силы и любви. Поэтому от читателя требуется максимальная работа воображения; он вновь приглашается в соавторы, чтобы понять и почувствовать такие, например. строчки:
…И не слышал колосс,
Как седеет Кавказ за печалью.
"Сестра моя – жизнь"-книга о любви; Демон концентрирует ее в себе. Ему присуща более широкая палитра чувств (слышал, как седеет), более интенсивных, по сравнению с простыми смертными, сравнимых с горной лавиной. Почему "седеет Кавказ за печалью"? Очевидно, здесь расчет на визуальный эффект, ориентация на картину М.А. Врубеля "Демон(сидящий)", кстати написанную в год рождения Пастернака(1890). Печаль-это сам Демон. За ним - горы. Чувства Демона передаются природе(основное содержание книги - слияние души человека с мирозданием) Кавказ седеет от чувств Демона, который сам внешне не меняется. Но за "печалью" можно понять и как "после печали", "от печали", "вследствие печали": временная последовательность, причинно-следственная связь в воздействии Демона на природу, растворения его в ней. Лермонтовский и врубелевский Демон с оголенными руками оборачивается пастернаковским Демоном, "не сплетающим", как его предшественник, "исхлестанных, в шрамах"(от терний жизни земной и надземной) рук. "Стихотворение читается…как передача творческого состояния самого автора. Это к нему, к поэту, Демон "приходил по ночам…от Тамары" как воплощение живого духа Лермонтова" как связующее золотой век с серебряным.
Книга “Сестра моя – жизнь” – вторая (после “Поверх барьеров”) книга стихотворений Пастернака. Стихотворения, которые собраны в ней, объединены общей идеей, общими образами. Книга имеет собственную композицию: вступление, основную часть, состоящую из нескольких циклов, и ” послесловие “.
Интересно, что во многих своих произведениях Пастернак идет от музыки; это особенно характерно для данной книги (и следующей за ней – “Темы и вариации”) и заметно в одновременном присутствии одних и тех же образов в разных стихотворениях (“Девочка” и “Душистою веткою машу-чи…”, “Балашов” и “Давай ронять слова…”), причем в первом образ как бы заявляется, задается, получает свое развитие и разрешение. В первую очередь интересно в стихотворении “Про эти стихи”, где представлено мироощущение лирического героя книги.
В кашне, ладонью заслонясь;
Сквозь фортку крикну детворе:
“Какое, милые, у нас
Тысячелетье на дворе?”
Здесь проявляется свойственное Пастернаку отношение к истории; он воспринимает себя и мир принадлежащими истории, как “второй вселенной, воздвигаемой человечеством в ответ на явление смерти с помощью явлений времени и памяти” (“Доктор Живаго”); лирический герой воспринимает себя как звено времени; он “вечности заложник/ У времени в плену”. я г
Связь поколений и миров проявится еще в одном стихотворении книги – “Давай ронять слова…”.
Интересно стихотворение “Сестра моя – жизнь и сегодня в разливе…”, давшее название всей книге. В нем суть восприятия истории лирическим героем – равенство всех предметов и существ мира в ней.
Что в мае, когда поездов расписанье,
Камышинской веткой читаешь в купе,
Оно грандиозней Святого писанья
И черных от пыли и бурь канапе.
Это стихотворение – концентрация мироощущения лирического героя; здесь заявлено равенство человека и жизни, человека и мира, жизни и мира. Все сотворенное кем бы то ни было имеет право на существование; вещь сотворена, следовательно, вместе со своим возникновением она вошла в историю и стала равна ей.
В первый раз природа как реальное проявление жизни мира изображается в стихотворении “Плачущий сад”. Здесь заметен переход от ада к самому лирическому герою:
Ужасный! – Капнет и вслушивается,
Все он ли один на свете. Мнет ветку в окне, как кружевце,
Или есть свидетель…
К губам поднесу и прислушаюсь,
Все я ли один на свете…
Природа становится средством приобщения к истории.
В связи с образом сада можно рассмотреть стихотворения “Зеркало” и “Девочка”; интересно, что вначале стихотворение “Зеркало” носило название “Я сам”.
Дорожкою в сад, в бурелом и хаос
К качелям бежит трюмо…
Огромный сад тормошится в зале
В трюмо – не бьет стекла!
Отождествление себя с садом становится для лирического героя средством самовыражения; сад, как мир, характеризуется общностью существующей в нем жизни. Прямое отождествление себя и сада мы видим и в стихотворении “Девочка”:
Из сада, с качелей, – с бухты-барахты
Вбегает ветка в трюмо!
Родная, громадная, с сад, а характером –
Сестра! Второе трюмо!
В стихотворении “Душистою веткою машучи…”, где выражено единство всех явлений бытия:
Пусть ветер, по таволге веющий,
Ту капельку мучит и плющит.
Цела, не дробится…
Очень интересно стихотворение “Ты так играла эту роль! “, где, возможно, выражено восприятие лирическим героем жизни как игры (вспомним название книги Юрия Живаго – “Игра в людей”). Особенно характерны строки:
И, низко рея на руле
Касаткой об одном крыле,
Ты так! – ты лучше всех ролей
Играла эту роль!
Они дают возможность вспомнить “Чайку” Чехова; вообще в стихах Пастернака ассоциации играют значительную роль; так, например, они важны в “Балашове”:
Мой друг, ты спросишь, кто велит,
Чтоб жглась юродивого речь?
В природе лип, в природе плит,
В природе лета было жечь.
Здесь задан вопрос, но на него не дается ответа. Он дан в стихотворении “Давай ронять слова…”. Характерно, что эпиграфом к нему служат процитированные только что строки; все стихотворение является преддверием ответа:
Ты спросишь, кто велит? –
Всесильный бог деталей,
Всесильный бог любви,
Ягайлов и Ядвиг.
Это стихотворение, несмотря на то что оно не последнее, как бы заключает всю книгу – настолько исчерпывающе дан ответ. Здесь мы видим, кого Пастернак считает центром природы, культуры, мира; при этом подтверждается тождество всего созданного, сотворенного Богом:
Кому ничто не мелко,
Кто погружен в отделку
Кленового листа…
Характерным свойством книги “Сестра моя – жизнь” является очевидное присутствие в ней творящейся истории. Так, в стихотворении “Весенний дождь” мы видим:
Это не ночь, не дождь и не хором
Рвущееся: “Керенский, ура!”,
Это слепящий выход на форум
Из катакомб, безысходных вчера…
Наконец, последнее стихотворение, где хотелось бы заметить наибольшее сближение природы, мира и человека, – это “Наша гроза”:
Гроза, как жрец, сожгла сирень
И дымом жертвенным застлала
Глаза и тучи расправляй
Губами вывих муравья.
В книге есть цикл “Занятие философией”, включающий в себя “Определение поэзии”, “Определение души” и “Определение творчества”. Эти стихотворения по мысли как бы предваряют “Давай ронять слова…”. В “Определении поэзии” мы видим характерный предметный ряд:
…Это – ночь, леденящая лист,
Это – двух соловьев поединок…
Все, что ночи так важно сыскать…
Здесь ночь уподоблена центру жизни. “Определение творчества” же сводится к определению мироздания: “Мирозданье – лишь страсти разряды, человеческим сердцем накопленной”. Таким образом, антропоморфность мира ложится в основу определения самого этого мира.
Итак, мы видим, что книга “Сестра моя – жизнь” – единое произведение, где присутствует несколько развивающихся тем. Центральная – тема любви, от нее и зависят все остальные, сама же она выражена настолько полно в жизни природы и мира, что не может быть исчерпана.
(Пока оценок нет)
Другие сочинения:
- Борис Леонидович Пастернак родился и вырос в Москве. Отец его был живописцем, мать – пианисткой. Яркость впечатлений детства и отрочества определила его умение писать с натуры, которое он позднее называл субъективно-биографическим реализмом. В семье поэта царила творческая и деятельная атмосфера, Read More ......
- Природа это сфера, поглощающая пространство романа. Чтобы понять причины поведения Живаго в определенных ситуациях, нужно разобраться в значении для него природы и ее месте в произведении. Вся жизнь Живаго инстинктивное стремление раствориться в природе, не сопротивляться ей, вернуться в детство, Read More ......
- Николай Алексеевич Некрасов – поэт необыкновенно широкой палитры тем и сюжетов. Нет такого явления в жизни, на которое бы не откликнулся Николай Алексеевич. Поэт не искал легких путей в жизни и творчестве, а шел навстречу своей нелегкой судьбе с открытыми Read More ......
- Вот оно, высшее христианство, – даже на распятии понять, что твои палачи – это тоже жертвы, – писал Е. Евтушенко в обширной статье о Пастернаке. Пастернак оказался избранником истории, поставив историю любви выше истории как таковой. Мученикам догмата это показалось Read More ......
- Любовная лирика занимает большое место в творчестве Пастернака. Наверное, нет ни одного человека на земле, который бы никогда не испытывал этого чувства. Стихотворения о любви карактерны для творчества Пастернака 1930-х годов. Любовь понимается поэтом очень широко, в бытийном и философском Read More ......
- Имя Б. Пастернака стоит в ряду величайших художников слова 20 столетия. Его перу принадлежат как многие стихотворные шедевры, так и великолепные произведения в прозе. За свой роман “Доктор Живаго” Пастернак получил Нобелевскую премию. Но судьба этого писателя была трагична, как Read More ......
- С начала своего творческого пути Б. Пастернак был приверженцем правды. Пытаясь запечатлеть наиболее точно, во всей сложности то или иное мгновение жизни, он торопился воплотить всю сумятицу впечатлений в стихах, изредка незаботясь о том, чтобы они были поняты. Пафос молодого Read More ......
- Роман “Доктор Живаго” Пастернак считал главным делом своей жизни. Пережив ожесточенную травлю, он в декабре 1957 г. писал Е. А. Благининой, что, несмотря на испытания, его не покидает радость: “Мне посчастливилось высказаться полностью, и художник оказался и в моем случае Read More ......
Анна Ахматова и Борис Пастернак — яркие представители петербургской и московской школ в русской поэзии. У нее — строгость и гармония классической формы, у него — внешнее нагромождение образов в попытках «в пределах стихотворения воссоздать всеохватывающую атмосферу бытия»:
Как не в своем рассудке,
Как дети ослушанья,
Облизываясь, сутки
Шутя мы осушали.
<...>
И день вставал, оплеснясь,
В помойной жаркой яме
В кругах помойных лестниц,
Ушибленный дровами.
Это ранний Пастернак (1919 г.). После 1940 г. его стиль решительно изменится в сторону простоты и в формальном отношении станет близок стихам Ахматовой: та же внешняя простота и «прозрачность» в соединении со смысловой глубиной. Техника стиха у позднего Пастернака обретает такое качество, что уже перестает восприниматься как техника:
Снег идет, снег идет,
Словно падают не хлопья,
А в заплатанном салопе
Сходит наземь небосвод.
Словно с видом чудака,
Крадучись, играя в прятки,
Сходит небо с чердака.
<...>
(«Снег идет», 1956).
Но при всей разнице между «ранним» (до 1940 г.) и «поздним» (после 1940 г.) Пастернаком общность, цельность его поэтического мира несомненна. Уже сами названия сборников «Поверх барьеров» (1916) и «Сестра моя — жизнь» показательны, потому что характеризуют поэтическую манеру Пастернака. В чем же особенности мировосприятия и поэтического стиля Бориса Пастернака? Вот фрагмент его стихотворения 1918 г.:
Я понял жизни цель и чту
Ту цель, как цель, и эта цель —
Признать, что мне невмоготу
Мириться с тем, что есть апрель,
<...>
Что в берковец церковный зык,
Что взят звонарь в весовщики,
Что от капели, от слезы
И от поста болят виски.
Сквозь это почти косноязычное бормотание раннего Пастернака (одна только строчка «Ту цель, как цель, и эта цель...» чего стоит!) все же пробиваются его главная мысль и чувство — изумление поэта перед миром {«Мне невмоготу / Мириться с тем, что есть апрель...»). Берковец — старинная русская мера веса, равная десяти пудам; низкий звук колокола «ощутим на вес». Восхищение чудом жизни — вот то новое, что принес в поэзию Пастернак.
«Родство со всем, что есть», желание остановить, задержать, запечатлеть в слове каждый миг уходящего бытия — вот главное чувство, владеющее лирическим героем Пастернака.
Сестра моя — жизнь и сегодня в разливе
Расшиблась весенним дождем обо всех,
Но люди в брелоках высоко брюзгливы
И вежливо жалят, как змеи в овсе.
У старших на это свои есть резоны.
Бесспорно, бесспорно смешон твой резон,
Что в грозу лиловы глаза и газоны
И пахнет сырой резедой горизонт.
(«Сестра моя — жизнь...»)
В этих стихах все рядом и все перепуталось: в отсветах молний бушующей грозы глаза и газоны — одного, лилового, цвета; а горизонт не дальний, не темный и даже не зловещий (как молено было бы предположить), а — сырой и пахнет резедой, сорной травой, у которой особенно терпкий запах после дождя. Резон, газоны,резедой, горизонт — в этих словах «полно озона». Может быть, поэтому современник Пастернака О.Э.Мандельштам сказал о его поэзии: «Стихи Пастернака почитать — горло прочистить, дыханье укрепить, обновить легкие: такие стихи должны быть целебны от туберкулеза».
Название сборника «Сестра моя — жизнь» —лучший эпиграф ко всему творчеству поэта. В этом обращении одновременно и нежность, и благоговение, и дерзость («Поэзия вечной мужественности», — говорила М.И.Цветаева о Пастернаке), а в общем — крайняя интимность. Пастернак «на ты» с миром: «Казалось, альфой и омегой мы с жизнью на один покрой. Она жила, как альтер эго, и я назвал ее сестрой».
Итак, отличительная черта поэтического стиля Пастернака — сила и интенсивность контакта лирического героя с миром. Существует — и справедливо — мнение о сложности, затрудненности восприятия стихов раннего Пастернака. Во-первых, в словаре поэта — масса непонятных слов из самых разных пластов лексики: фольварки, брыжи и фижмы, центифолии, дебаркадер, гривны... ; во-вторых, восприятию мешает непоследовательный, затрудненный синтаксис (как найти конец предложения, подлежащее и сказуемое?) и, наконец, густая метафоричность, ассоциативные ряды образов. Такая сложность сама по себе не является ни достоинством, ни недостатком. Это своеобразие стиля, художественной манеры. Стиль же — не просто совокупность художественных приемов, он есть нечто объективное — выражение, отпечаток личности художника.
В замечательной рецензии на книгу «Сестра моя — жизнь» Марина Цветаева так формулирует основную причину непонимания Пастернака: она — «в нас... Между нами и вещью — наше (вернее, чужое) представление о ней, наша застилающая вещь привычка... все общие места литературы и опыта. Между нами и вещью наша слепость, наш порочный глаз. Между Пастернаком и предметом — ничего...»
У капель — тяжесть запонок,
И сад слепит, как плес,
Забрызганный, закапанный
Мильоном синих слез.
(«Ты в ветре, веткой пробующем...»)
Лирическое повествование Пастернак ведет «поверх барьеров» обычного (привычного, шаблонного) восприятия жизни. В его поэтической вселенной — «люди и вещи на равной ноге». Стерты границы: высокое — низкое, поэтическое — прозаическое, общее — частное. Нет ничего мелкого, незначительного, все сплетено в « существованья ткань сквозную ». Вещи сдвигаются со своих «насиженных мест» (тех, где мы привыкли их видеть) и приходят в бурное, порой хаотическое движение, призванное запечатлеть действительность в ее естественном беспорядке. Отсюда — импрессионизм поэтического письма Пастернака:
Нет времени у вдохновенья. Болота,
Земля ли иль море, иль лужа, —
Мне здесь сновиденье явилось, и счеты
Сведу с ним сейчас же и тут же.
Это строки о Петре I, замыслившем новую северную столицу. Но любая лирика — прежде всего о себе: «...счеты сведу... сейчас же и тут же». Та же мысль — в другом стихотворении: «И чем случайней, тем вернее / Слагаются стихи навзрыд».
«Мой сорт», кефир, менадо.
Чтоб разрыдаться, мне
Не так уж много надо, —
Довольно мух в окне.
(« Как усыпительна жизнь!..»)
Речь «взахлеб» и «навзрыд», переполненная громоздящимися и лезущими друг на друга словами; способность мыслить и говорить не отдельными строками, а целыми строфами, периодами, оборотами — характерные черты стиля Пастернака.
Разрывая кусты на себе, как силок,
Маргаритиных стиснутых губ лиловей,
Горячей, чем глазной маргаритин белок,
Бился, щелкал, царил и сиял соловей.
(«Маргарита»)
Это не описание соловьиного пения. Это его запись — запись эмоционального удара, нанесенного соловьиным пением. Вся последняя строка «бился, щелкал, царил и сиял соловей» — это словесный рисунок четырехколенчатой соловьиной рулады. Соловей аукается со словами силок — лиловей — белок, а белок — с бился и сиял. Звуковая ассоциативность накладывается на ассоциативность смысловую и образную. Сам Пастернак об этом сказал так: «Поэзия подыскивает мелодию природы среди шума словаря».
Поздний Пастернак это же соловьиное пение передаст одним глаголом:
И на пожарище заката
В далекой прочерни ветвей,
Как гулкий колокол набата,
Неистовствовал соловей.
Глагол неистовствовал захватывает огромное звуковое пространство. Музыка наступающей весны передана единственной строчкой: «С капелью говорит апрель...»
Такая особенность стихов Пастернака позволила исследователям говорить о звуковом колорите (колорит — соотношение красок по тону и интенсивности в живописном полотне) его поэзии. «Мир наполнил новым звоном / В пространстве новом отраженных строф», — с присущей ей меткостью определений сказала Ахматова о своем собрате по перу.
Часто образ Пастернака — образ не статичный, а движущийся, показанный в развитии. «Поэт стремится выразить свою мысль, свое впечатление, описывая предмет со всех концов разом. Будто торопясь зафиксировать, охватить быстрым очерком поток явлений... пропускает несущественное, прерывая, нарушая логические взаимосвязи, и заботится прежде всего о передаче атмосферы, настроения или состояния в их подлинности...» — пишет исследователь творчества Б.Пастернака Н.Банников.
Попытаемся прочесть с этой точки зрения стихотворение «Девочка» из «Сестры моей — жизни»:
Из сада, с качелей, с бухты-барахты
Вбегает ветка в трюмо!
Огромная, близкая, с каплей смарагда
На кончике кисти прямой.
Сад застлан, пропал за ее беспорядком,
За бьющей в лицо кутерьмой.
Родная, громадная, с сад, а характером —
Сестра! Второе трюмо!
Но вот эту ветку вносят в рюмке
И ставят к раме трюмо.
Тюремной людской дремой?
Пространственное положение лирического героя — внутри дома, в комнате, где в зеркале трюмо отражается сад за окном. Вдруг неожиданно («с бухты-барахты») одна-единственная ветка, «вбежавшая в трюмо» (порыв ветра?), заслонила собой целый сад:
Громадная, с сад, а характером —
Сестра! Второе трюмо!
Внимание останавливает последняя строка. Сестра — кому? саду? Но определение «второе трюмо», в котором одна ветка приравнена к целому саду (сад — это «первое трюмо») отсылает к названию сборника — «Сестра моя — жизнь». «Огромная, близкая, родная, громадная» ветка-девочка в этом стихотворении — образ жизни.
В третьей строфе в комнате оказывается уже не отражение ветки, а она сама — ее «вносят в рюмке и ставят к раме трюмо». Теперь уже будто не лирический герой, а ветка, неожиданно оказавшаяся в «тюрьме комнаты», удивленно глядит на то, что предстало ее взору:
Кто это, — гадает, — глаза мне рюмит
Тюремной людской дремой?
Слово трюмо, фонетически повторенное в последовательности в рюмке — к раме трюмо — рюмит тюремной дремой, — звуковой портрет ветки, отразившейся в зеркале трюмо. Образ «лепится» при помощи звука. В целом же стихотворение рождает у читателя ощущение яркого весеннего утра с бьющим в глаза солнцем и горячим шелестом листвы за окном (несмотря на отсутствие «прямых» деталей, указывающих на «солнечность» и «утро»).
О подобной манере художественного письма, когда важно передать не только увиденное, но и впечатление от него, сам Пастернак писал: «Исскуство есть запись смещения действительности, производимого чувствами».
Свои образы Пастернак выстраивает по ассоциативному принципу.
И сады, и пруды, и ограды,
И кипящее белыми воплями
Мирозданье — лишь страсти разряды,
Человеческим сердцем накопленной.
Сады — пруды — ограды. — мирозданье — страсти образуют цепь ассоциаций, из которых только первые три звена обычно сопоставимы в нашем сознании; добавленные к ним мирозданье — страсти нарушают автоматизм восприятия текста, заставляют работать мысль читателя. Сближение отдаленного делает образ необычным, побуждает нас — вслед за поэтом — открывать новые связи в мире. Вот пастернаковские «Ландыши », на которые набредаешь в прохладной тени березняка жарким майским полднем:
Но ты уже предупрежден:
Вас кто-то наблюдает снизу:
Сырой овраг сухим дождем
Росистых ландышей унизан.
Шурша, неслышно, как парча,
Льнут лайкою его початки,
Весь сумрак рощи сообща
Их разбирает на перчатки.
Разберемся в прилагательных: «Сырой овраг сухим дождем / Росистых ландышей унизан». По сравнению с настоящим дождем дождь ландышей, хотя и не успевших еще обсохнуть от росы, конечно, сухой. Определения как бы отрицают друг друга: сырой — сухим -- росистых. Но через это отрицание утверждается единство, рождается образ. Зрительный образ обогащен звуковым («шурша, неслышно, как парча» — ш- с- пч: шум молодой весенней листвы) и осязательным («льнут лайкою его початки»): нежные, глянцевитые листья молодых ландышей напоминают прикосновение кожи перчаток к рукам. Как руки прячутся в перчатки, так с наступлением темноты закрываются широкие ладони-листья ландышей («весь сумрак рощи сообща / их разбирает на перчатки). Это стихотворение — пример того, как далекие ряды образов сдвигаются, освещая друг друга, входя в новые, непривычные сочетания.
Не знаю, решена ль
Загадка зги загробной,
Но жизнь, как тишина
Осенняя, — подробна.
(«Давай ронять слова...»)
Осеняя прозрачность и тишина — особенные: видно и слышно далеко — «во все концы света» (словом хрустальный передал Ф.И.Тютчев такое состояние природы: «Весь день стоит как бы хрустальный...»). Сравнение жизни и тишины у Пастернака идет по неожиданному ассоциативному признаку — подробности. В нашей жизни значительно не только главное, подчас мелочи важнее — это хорошо знал поэт, чей покровитель — «всесильный бог деталей». У Пастернака особое, жадное, неистовое пристрастие к деталям. Их тончайшее, точнейшее воспроизведение — его специальность. («Искусство — дерзость глазомера, влеченье, сила и захват».) Пастернак — художник, которому «ничто не мелко», ибо только в подробностях, частностях оживает панорама бытия.
Ахматова, по воспоминаниям современников, очень возмущалась строкой Пастернака: «вошла со стулом». Безусловно, для ее поэтической системы, где все строго и классично, как летящие линии петербургских зданий, такая строка невозможна. Но не для Пастернака, москвича по рождению и мироощущению. В его мире сказать так — естественно:
О неженка, во имя прежних
И в этот раз твой
Наряд щебечет, как подснежник
Апрелю: «Здравствуй!»
Грех думать — ты не из весталок:
Вошла со стулом,
Как с полки жизнь мою достала
И пыль обдула.
(«Из суеверья»).
Литературовед Лев Озеров так поясняет ассоциативную образность поэта: «Пастернак сам вовлекается и увлекает за собой читателя в лабиринты образов и мыслей, выражая сложность человеческой психики, ее многоплановость, в известной мере ее нерасчлененность, бесконтурность. Между предметами и явлениями внешнего и внутреннего мира нет перегородок...» Мысль Л. Озерова продолжает А.Д.Синявский: «Пастернак склонен на самые высокие темы объясняться без обиняков, по-домашнему, в тоне фамильярной бытовой беседы. Его своеобразие в том и состоит, что он поэтизирует мир с помощью прозаизмов*. Вот какой увидел поздний Пастернак весну:
Это она, это она,
Это ее чародейство и диво.
Это ее телогрейка за ивой,
Плечи, косынка, стан и спина.
Это Снегурка у края обрыва.
Это о ней из оврага со дна
Льется без умолку бред торопливый
Полубезумного болтуна.
(«Опять весна»)
Чародейство и диво аукаются с телогрейкой за ивой — в этом весь Пастернак. Итак, еще раз коротко суммируем основные черты поэтического стиля Бориса Пастернака:
— эмоциональный, экстатический подход к жизни и к миру: поэзия — это « общение восторга с обиходом », отсюда — импрессионизм стиля;
— лирический «напор»: стремительное и бурное движение стиха, захватывающего в свой поток все, что попадается на пути;
— сгущенная метафоричность, ассоциативные ряды образов;
— смещение привычных значений предметов и понятий (экспрессионизм стиля).
Талант Бориса Пастернака органически соединил, синтезировал в себе те дары, которые поэт получил от своих родителей: отца — художника, «гения мгновения», как его называли современники, и матери — виртуозной пианистки. Живопись и музыка слились в поэтическом слове. Об этом сокровенном единстве сказал Пастернак в стихотворении «Зима приближается»:
Октябрь серебристо-ореховый,
Блеск заморозков оловянный.
Осенние сумерки Чехова,
Чайковского и Левитана.
В одной строфе — и русская «негромкая» осень с ее щемящей грустью, и вечерняя заря русской классической культуры.
В тематическом плане в лирике Пастернака можно выделить стихи о природе, о творчестве и о любви, хотя, разумеется, всякая классификация поэзии условна. «Природа всю жизнь была его единственной полноправной Музой, его тайной собеседницей, его невестой и Возлюбленной, его Женой и Вдовой — она была ему тем же, чем была Россия Блоку. Он остался ей верен до конца, и она по-царски награждала его». «Природа» в процитированных словах Ахматовой о Пастернаке — синоним все той же «сестры моей — жизни». Человек и мироздание у Пастернака даны в одном измерении и масштабе; и человек, и природа одинаково одушевлены и одухотворены. В этом плане его поэзия является гармоническим развитием драматически-напряженной тютчевской линии в русской литературе.
Весна, я с улицы, где тополь удивлен,
Где даль пугается, где дом упасть боится,
Где воздух синь, как узелок с бельем
У выписавшегося из больницы...
Такую особенность Пастернака хорошо объяснила М.И.Цветаева в уже цитированной статье «Световой ливень»: «... его дождь — слишком близок, больше бьет нас, чем тот из тучи, к которому привыкли. Мы дождя со страницы не ждали, мы ждали стихов о дожде. [До Пастернака] как изумительно ни писали природу, но все о, никто ее: самое: в упор... Он дает пронзить себя листу, лучу, что уже не он, а: лист, луч». Разумеется, от читателя подобная манера письма требует работы ума и сердца, труда души. Пастернак весь — на читательском творчестве.
Поэзия! Греческой губкой в присосках
Будь ты, и меж зелени клейкой
Тебя б положил я на мокрую доску
Зеленой садовой скамейки.
Расти себе пышные брыжи и фижмы,
Вбирай облака и овраги,
А ночью, поэзия, я тебя выжму
Во здравие жадной бумаги.
(«Что почек, что клейких заплывших огарков...»)
Поэзия — часть самой жизни, природы, чьей живительной влагой и питается душа поэта — «греческая губка в присосках». Мотив единства жизни и творчества — один из ведущих в лирике Пастернака. В его зрелых стихах восхищение красотой « общей лепки мира» соединяется с осознанием ответственности художника перед жизнью и временем. Именно творчество (в том числе и творчество собственной жизни, о чем — роман «Доктор Живаго») оправдывает существование человека на этой земле:
Зачем же плачет даль в тумане
И горько пахнет перегной?
На то ведь и мое призванье,
Чтоб не скучали расстоянья,
Чтобы за городскою гранью
Земле не тосковать одной.
Для этого весною ранней
Со мною сходятся друзья,
И наши вечера — прощанья,
Пирушки наши — завещанья,
Чтоб тайная струя страданья
Согрела холод бытия.
Художник — уполномоченный вечности, глашатай высших начал, и его деятельность — это непрерывно, неустанно творимый подвиг:
Не спи, не спи, художник,
Не предавайся сну.
Ты — вечности заложник
У времени в плену.
Творчество для Пастернака — это способ выйти за грань земного бытия; вырвавшись из оков пространства и времени, приблизиться к высшему, божественному началу в себе.
Искусство истолковывается в поэзии Пастернака как подвиг, любовь — тоже подвиг: « Быть женщиной — великий шаг, сводить с ума — геройство». Преклонение перед женщиной для лирического героя Пастернака сродни преклонению перед жизнью:
Мирами правит жалость,
Любовью внушена
Вселенной небывалоеть
И жизни новизна.
У женщины в ладони,
У девушки в горсти
Рождений и агоний
Начала и пути.
(«Под открытым небом»).
Ведущий мотив любовной лирики Пастернака — благодарность и восхищение, даже в ситуации «разрыва» и прощания любящих. Смысл искусства Борис Пастернак видел в том, чтобы «выразить величие жизни и неизмеримую ценность человеческого существования».
О, если бы я только мог
Хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти.
<...>
Я б разбивал стихи, как сад,
Всей дрожью жилок,
Цвели бы липы в них подряд,
Гуськом в затылок...
Книга “Сестра моя – жизнь” – вторая (после “Поверх барьеров”) книга стихотворений Пастернака. Стихотворения, которые собраны в ней, объединены общей идеей, общими образами. Книга имеет собственную композицию: вступление, основную часть, состоящую из нескольких циклов, и ” послесловие “.
Интересно, что во многих своих произведениях Пастернак идет от музыки; это особенно характерно для данной книги (и следующей за ней – “Темы и вариации”) и заметно в одновременном присутствии одних и тех же образов в разных стихотворениях (“Девочка” и “Душистою веткою машучи…”, “Балашов” и “Давай ронять слова…”), причем в первом образ как бы заявляется, задается, получает свое развитие и разрешение. В первую очередь интересно в стихотворении “Про эти стихи”, где представлено мироощущение лирического героя книги.
В кашне, ладонью заслонясь;
Сквозь фортку крикну детворе:
“Какое, милые, у нас
Тысячелетье на дворе?”
Здесь проявляется свойственное Пастернаку отношение к истории; он воспринимает себя и мир принадлежащими истории, как “второй вселенной, воздвигаемой человечеством в ответ на явление смерти с помощью явлений времени и памяти” (“Доктор Живаго”); лирический герой воспринимает себя как звено времени; он “вечности заложник/ У времени в плену”. я г
Связь поколений и миров проявится еще в одном стихотворении книги – “Давай ронять слова…”.
Интересно стихотворение “Сестра моя – жизнь и сегодня в разливе…”, давшее название всей книге. В нем суть восприятия истории лирическим героем – равенство всех предметов и существ мира в ней.
Что в мае, когда поездов расписанье,
Камышинской веткой читаешь в купе,
Оно грандиозней Святого писанья
И черных от пыли и бурь канапе.
Это стихотворение – концентрация мироощущения лирического героя; здесь заявлено равенство человека и жизни, человека и мира, жизни и мира. Все сотворенное кем бы то ни было имеет право на существование; вещь сотворена, следовательно, вместе со своим возникновением она вошла в историю и стала равна ей.
В первый раз природа как реальное проявление жизни мира изображается в стихотворении “Плачущий сад”. Здесь заметен переход от ада к самому лирическому герою:
Ужасный! – Капнет и вслушивается,
Все он ли один на свете. Мнет ветку в окне, как кружевце,
Или есть свидетель…
К губам поднесу и прислушаюсь,
Все я ли один на свете…
Природа становится средством приобщения к истории.
В связи с образом сада можно рассмотреть стихотворения “Зеркало” и “Девочка”; интересно, что вначале стихотворение “Зеркало” носило название “Я сам”.
Дорожкою в сад, в бурелом и хаос
К качелям бежит трюмо…
Огромный сад тормошится в зале
В трюмо – не бьет стекла!
Отождествление себя с садом становится для лирического героя средством самовыражения; сад, как мир, характеризуется общностью существующей в нем жизни. Прямое отождествление себя и сада мы видим и в стихотворении “Девочка”:
Из сада, с качелей, – с бухты-барахты
Вбегает ветка в трюмо!..
Родная, громадная, с сад, а характером –
Сестра! Второе трюмо!
В стихотворении “Душистою веткою машучи…”, где выражено единство всех явлений бытия:
Пусть ветер, по таволге веющий,
Ту капельку мучит и плющит.
Цела, не дробится…
Очень интересно стихотворение “Ты так играла эту роль!..”, где, возможно, выражено восприятие лирическим героем жизни как игры (вспомним название книги Юрия Живаго – “Игра в людей”). Особенно характерны строки:
И, низко рея на руле
Касаткой об одном крыле,
Ты так! – ты лучше всех ролей
Играла эту роль!
Они дают возможность вспомнить “Чайку” Чехова; вообще в стихах Пастернака ассоциации играют значительную роль; так, например, они важны в “Балашове”:
Мой друг, ты спросишь, кто велит,
Чтоб жглась юродивого речь?
В природе лип, в природе плит,
В природе лета было жечь.
Здесь задан вопрос, но на него не дается ответа. Он дан в стихотворении “Давай ронять слова…”. Характерно, что эпиграфом к нему служат процитированные только что строки; все стихотворение является преддверием ответа:
Ты спросишь, кто велит? –
Всесильный бог деталей,
Всесильный бог любви,
Ягайлов и Ядвиг.
Это стихотворение, несмотря на то что оно не последнее, как бы заключает всю книгу – настолько исчерпывающе дан ответ. Здесь мы видим, кого Пастернак считает центром природы, культуры, мира; при этом подтверждается тождество всего созданного, сотворенного Богом:
Кому ничто не мелко,
Кто погружен в отделку
Кленового листа…
Характерным свойством книги “Сестра моя – жизнь” является очевидное присутствие в ней творящейся истории. Так, в стихотворении “Весенний дождь” мы видим:
Это не ночь, не дождь и не хором
Рвущееся: “Керенский, ура!”,
Это слепящий выход на форум
Из катакомб, безысходных вчера…
Наконец, последнее стихотворение, где хотелось бы заметить наибольшее сближение природы, мира и человека, – это “Наша гроза”:
Гроза, как жрец, сожгла сирень
И дымом жертвенным застлала
Глаза и тучи расправляй
Губами вывих муравья.
В книге есть цикл “Занятие философией”, включающий в себя “Определение поэзии”, “Определение души” и “Определение творчества”. Эти стихотворения по мысли как бы предваряют “Давай ронять слова…”. В “Определении поэзии” мы видим характерный предметный ряд:
…Это – ночь, леденящая лист,
Это – двух соловьев поединок…
Все, что ночи так важно сыскать…
Здесь ночь уподоблена центру жизни. “Определение творчества” же сводится к определению мироздания: “Мирозданье – лишь страсти разряды, человеческим сердцем накопленной”. Таким образом, антропоморфность мира ложится в основу определения самого этого мира.
Итак, мы видим, что книга “Сестра моя – жизнь” – единое произведение, где присутствует несколько развивающихся тем. Центральная – тема любви, от нее и зависят все остальные, сама же она выражена настолько полно в жизни природы и мира, что не может быть исчерпана.
- Пушкин и философско-историческая мысль 19 века …Пушкин явился именно в то время, когда только что сделалось возможным явление на Руси поэзии как искусства. Двадцатый год...
- Введение Любовная лирика как разновидность письменной литературы появилась в России в 18 веке. Конечно же, в русском фольклоре существовала любовная песня. Но древнерусская литература не...
- Введение М. Ю. Лермонтов – очень сложное явление в истории литературной жизни России. Поэт, проживший всего 26 лет и оставивший относительно небольшое литературное наследство, до...
- В феврале 1990 года мир отмечал 100-летие со дня рождения Бориса Леонидовича Пастернака – выдающегося поэта ХХ столетия. По решению ЮНЕСКО 1990 г. был объявлен...
- Анна Ахматова: жизнь и творчество На рубеже прошлого и нынешнего столетий, хотя и не буквально хронологически, накануне революции, в эпоху, потрясенную двумя мировыми войнами, в...
- Борису Пастернаку, в отличие от большинства его современников, которых, “дробясь” и “измельчая”, стремительно нес поток времени, часы и дни были неведомы. С рождения ему была...
- План. Введение………………………………………………………. ………………………….. 3 Глава I Характеристика мировоззрения Достоевского. 1. Морально-этические и религиозные взгляды художника; вопрос о “природе” человека…………………………12 2. Отношение писателя к Библии; роль...
- Тютчев и Фет, обусловившие развитие русской поэзии второй половины XIX века, вошли в литературу как поэты “чистого искусства”, выражающие в своем творчестве романтическое понимание духовной...
- Гений Пушкина уникален в мировой истории. И хотя рядом с ним были выдающиеся поэты, никто из них заменить Пушкина, конечно, не мог. Ни Жуковский, ни...
- В каждой развитой национальной литературе есть имена, являющиеся свидетельством ее вершины, дающие на века этой литературе духовно-эстетический идеал. В Италии это Петрарка, в Англии –...
- Основные темы и мотивы поэзии Некрасова определились уже в сборнике 1856 года. В соответствии с тематикой он включал четыре раздела. Первый раздел содержал стихотворения, посвященные...
- Методика анализа Эта заметка представляет собой вступительную лекцию к небольшому курсу “Анализ поэтического текста” – о технике монографического разбора отдельных стихотворений. В 1960-1980-е гг. это... Тема вольности является одной из главных тем в лирике А. С. Пушкина. В разные периоды своего творчества поэт по-разному трактует понятие свободы, понимает значение его...