Известные личности, подвергнутые гражданской казни:
12 ноября 1708 года — в Глухове прошла гражданская казнь гетмана Мазепы. В 1708 году Мазепа перешёл на сторону противника Российского государства в Северной войне — шведского короля Карла XII, почти за год до его разгрома русской армией. За измену присяге предан гражданской казни с лишением титулов и наград, которые он получил от царя. Русская православная церковь предала Ивана Мазепу анафеме. После поражения Карла XII под Полтавой (1709) бежал в Османскую империю и умер в городе Бендеры.
В ночь с 12 на 13 июля 1826 года — декабристы: 97 человек в Санкт-Петербурге и 15 морских офицеров в Кронштадте
12 декабря 1861 года — Михаил Михайлов. В конце 1850-х, начале 1860-х годов Михайлов был одним из видных деятелей революционного подполья России. Весной 1861 года выезжал в Лондон для печати прокламации «К молодому поколению». В 1861 году по возвращении из-за границы Михайлов был арестован по делу о распространении революционных прокламаций в Петербурге. Осуждён и приговорен к каторжным работам на 12,5 лет. В 1862 году сослан на каторгу в Сибирь.
19 мая 1864 года — Николай Чернышевский. 12 июня 1862 Чернышевский арестован и размещён в одиночную камеру под стражей в Алексеевском равелине Петропавловской крепости по обвинению в составлении прокламаций «Барским крестьянам от доброжелателей поклон». Поводом для ареста послужило перехваченное полицией письмо Герцена к Н. А. Серно-Соловьевичу, в котором упоминалось имя Чернышевского в связи с предложением издавать запрещенный «Современник» в Лондоне. Следствие продолжалось около полутора лет. Чернышевский вел упорную борьбу со следственной комиссией, опровергая фальшивые документы и ложные свидетельские показания, которые фабриковались по заданию комиссии (источник?) и приобщались к делу. В виде протеста против незаконных действий следственной комиссии Чернышевский объявил голодовку, которая продолжалась девять дней. 7 февраля 1864 года сенатом был объявлен приговор по делу Чернышевского: ссылка на каторжные работы сроком на четырнадцать лет, а затем поселение в Сибири пожизненно. Александр II уменьшил срок каторжных работ до семи лет, в целом Чернышевский пробыл в тюрьме и на каторге свыше двадцати лет. 19 мая 1864 в Петербурге на Конной площади состоялась гражданская казнь революционера. Был отправлен в Нерчинскую каторгу; в 1866 переведен в Александровский завод Нерчинского округа, в 1871 в Вилюйск.
15 мая 1868 года — Григорий Потанин. Летом 1865 года Потанин был арестован по делу «Общества независимости Сибири» и привлечён к суду по обвинению в стремлении отделить Сибирь от России. 15 мая 1868 года после трёхлетнего пребывания в Омском остроге Потанин был подвергнут гражданской казни, затем он был отправлен на каторгу в Свеаборг, где он находился до ноября 1871 года. После отбытия наказания был выслан в город Никольск Вологодской губернии.
21 декабря 1871 года - Иван Прыжов. 1 ноября 1869 года Прыжов принимает участие в убийстве студента Иванова. Арестован 3 декабря 1869 года; 5 марта 1870 года переводится в Петропавловскую крепость. На суде 1—5 июля 1871 года приговорён к лишению всех прав состояний, двенадцати годам каторжных работ и вечному поселению в Сибири. 15 сентября 1871 года переводится в петербургский тюремный замок. Гражданская казнь состоялась 21 декабря 1871 года на Конной площади. 14 января 1872 года Прыжов отправлен в виленскую каторжную тюрьму, затем в острог в Иркутске, и по этапу на Петровский железоделательный завод в Забайкальской области.
Инсценировка казни — вид пытки или психологического давления, заключающийся в имитации приготовлений к смертной казни человека, который подвергается давлению. В ряде случаев инсценировка устраивается с целью добиться каких-либо признаний: человеку завязывают глаза, заставляют рыть собственную могилу, приставляют ствол оружия к голове, ожидая, что страх смерти заставит его согласиться на те или иные требования пытающих. Иногда инсценировка казни производится над уже помилованным осуждённым, который этого не знает и готовится к смерти; такая психологическая травма выступает как бы дополнительной карой.
Один из самых известных случаев инсценировки казни (второго типа) был устроен над петрашевцами в 1849 году; к этой сцене в своих произведениях неоднократно возвращался самый известный из них — Ф. М. Достоевский.
Инсценировки с целью устрашения применялись и при советской власти. Когда арестованный в 1937 году по ложному обвинению К. К. Рокоссовский отказался признаваться даже под пытками, его дважды выводили на расстрел, но стреляли не в него, а в других приговорённых, находящихся рядом с ним.
В США инсценировка казни через утопление — пытка водой — до января 2009 г., когда администрация Барака Обамы отменила проведение допросов в ЦРУ, легально применялась сотрудниками ЦРУ в отношении подозреваемых в терроризме, что вызывало многочисленные протесты общественности и Конгресса, не поддерживавшиеся, однако, администрацией Дж. Буша. Случаи инсценировок казни отмечались среди пыток, предпринятых американскими военнослужащими над пленными иракцами в тюрьме Абу-Грейб в 2003—2004 годах.
Отлучение (от церкви) — практикуемая в некоторых религиях мера наказания за действия, несовместимые с одобряемым церковью образом жизни, за нарушение церковных правил, за отступничество (апостасию) или за ересь. Состоит в прерывании всяких отношений между церковью и отлучаемым. Религиозный смысл отлучения состоит в отказе церкви как бы то ни было отвечать за мысли, слова и действия отлучённого.
Отлучение практикуется во многих религиях, в частности, в христианстве и иудаизме. Практически, отлучение обычно состоит в том, что отлучённому запрещено участвовать в совершении общественных религиозных действий. Одним из первых известных примеров такой практики является описанное Юлием Цезарем в "Записках о Галльской войне" отлучение от жертвоприношений, принятое кельтскими друидами.
Христианская церковь практикует следующие виды отлучения:
Анафема (или великое отлучение, греч. ἀνάθεμα) — налагается высшей церковной инстанцией, применяется к отступникам и еретикам. Анафема имеет неопределённый срок действия и предусматривает запрет на любые связи церкви с отлучённым.
Запрещение (или малое отлучение, греч. ἀφορισμός) — налагается церковной властью регионального или местного уровня (в православии — епископом), главным образом, за нарушение церковных правил и за отступление от заповедей, состоит во временном запрете на участие в религиозных церемониях, на причащение и благословение.
Интердикт — применялся, главным образом, в западных христианских церквах. Представляет собой отлучение от церкви не отдельного прихожанина, а сразу большой группы: деревни, города, области, или даже государства. На территории, находящейся под интердиктом, не работали храмы, не проводились религиозные праздники, не отправлялись обряды (крещение, венчание, отпевание и прочее).
Позорящие наказания
Криминалист Д. М. Кахан в своих ранних работах утверждал, что «общество укрепляет свои фундаментальные ценности, наказывая преступников, оно делает это публично, когда использует позорящие наказания: тот, кто унижен публично, „не может скрыться, и его проступок выносится на суд других“. Более того, позорящие наказания имеют сильный устрашающий эффект и лучше соответствуют преступлению.». В своих поздних работах Д. М. Кахан «пересматривает свою позицию в отношении позорящих наказаний как замены тюремного заключения, утверждая, „что действительно не так с позорящими наказаниями, я считаю, так это то, что они глубоко пристрастны: когда общество избирает их, оно выбирает сторону тех, кто подчиняется нормам, скорее обеспечивающей стабильность общины и социальной дифференциации, нежели индивидуальность и равенство“».
Либералы, согласно Марте Нуссбаум, «утверждают, что западные правовые системы не могут поддерживать идею применения позорящих наказаний, поскольку они уже „артикулировали разницу между позором и виной. Позор <…> относится к чертам человеческого характера, в то время как вина характеризует действие“.» Соответственно, они выдвигают пять возражений против позорящих наказаний как санкции:
Цель позорящих наказаний — задеть человеческое достоинство: "они не наказывают за преступное деяние как таковое, скорее, они «обозначают девиантную идентичность для других, они унижают человека, характеризуя его как плохого и создавая „испорченную идентичность“». Позорящие наказания лишают индивида основной добродетели, превращая его в своеобразного под-индивида и лишая его возможности искупления вины и возвращения в общество."
Позорящие наказания являются видом «правосудия толпы, поскольку они подталкивают публику к наказанию преступника, и таким образом не могут считаться наказанием, заслуживающим доверия» (Джейсм Уитман).
В истории, согласно юристу и философу права Эрику Поснеру, позорящие наказания не оправдали целей, которые на них были возложены: «вместо наказания за совершённое преступление происходило наказание индивидов, бывших нонконформистами или маргиналами, от которых общество пыталось отгородиться и защититься.»
Согласно психологу Джеймсу Гиллигану (а также Дж. Брейтуэт, утверждающему, что именно стигматизация способствует рецидивному поведению), нельзя сказать, что «позорящие наказания имеют серьёзную устрашающую силу; люди, подвергшиеся публичному унижению, сталкиваются с большими трудностями при попытках вновь интегрироваться в общество, становятся отстранёнными от него и, вероятнее всего, снова совершат преступление. Они также солидаризируются внутри своей среды. Таким образом, использование позорящих наказаний скорее увеличивает количество преступлений, нежели сокращает их.»
Согласно криминалисту Стивену Шульхоферу, можно усомниться в том, «что позорящие наказания могли бы быть использованы вместо тюремного заключения за мелкие преступления, для малолетних преступников или в первый раз совершивших преступления. В действительности», «позорящие наказания будут использоваться против людей, которые освобождены от наказания вовсе или приговорены к штрафу либо условному сроку. Таким образом, позорящие наказания скорее будут способствовать ужесточению социального контроля.»[
Гражданская казнь в Российской империи и других странах — один из видов позорящего наказания, применяемого в XVIII—XIX вв. еков. Осужденного привязывали к позорному столбу и публично ломали шпагу над головой в знак лишения всех прав состояния (чинов, сословных привилегий, прав собственности, родительских и т. д. ). Например, 31 мая 1864 года в Петербурге на Конной площади состоялась «гражданская казнь» революционера Николая Чернышевского, после которой он был отправлен в Нерчинскую каторгу в Кадаинскую тюрьму.
Сегодня наш материал о том, кто еще из известных личностей в истории нашей страны был подвергнут такому позорящему виду наказания.
Николай Чернышевский
Раз начали с Николая Гавриловича, давайте с ним до конца и разберемся. Как мы уже отметили, гражданская казнь русского философа-материалиста и революционера-демократа прошла 31 мая 1864 года в Петербурге на Конной площади, затем он был отправлен в Нерчинскую каторгу в Кадаинскую тюрьму, потом переведён в Александровский Завод Нерчинского округа, а в 1867 году в Акатуйскую тюрьму. По окончании семилетней каторги его переводят в 1871 году в Вилюйск. Спустя три года в 1874 году ему официально предложено освобождение, но он отказывается подать прошение о помиловании. В 1875 году освободить его попытался Ипполит Никитич, но безуспешно. Лишь в 1883 году Чернышевскому дозволено вернутся в европейскую часть России, в Астрахань.
Мазепа
12 ноября 1708 года в Глухове была совершена символическая казнь бывшего гетмана, которая описывается следующим образом: «вынесли на площадь набитую чучелу Мазепы. Прочитан приговор о преступлении и казни его; разорваны князем Меншиковым и графом Головкиным жалованные ему грамоты на гетманский уряд, чин действительного тайного советника и орден святого апостола Андрея Первозванного и снята с чучелы лента. Потом бросили палачу сие изображение изменника; все попирали оное ногами, и палач тащил чучелу на веревке по улицам и площадям городским до места казни, где и повесил
».
Декабристы
Согласно приговору Верховного уголовного суда, подсудимые были разделены на 11 разрядов согласно степени их вины и приговорены к смертной казни «отсеченем головы» (1-й разряд), различным срокам каторжных работ (2−7 разряды), ссылке в Сибирь (8-й и 9-й разряды), разжалованию в солдаты (10-й и 11-й разряды). Осужденные с 1−10 разряды приговаривались также гражданской казни, которая произошла в ночь с 12 на 13 июля 1826 года: 97 человек были казнены в Санкт-Петербурге и 15 морских офицеров в Кронштадте. Кроме того, среди подсудимых была выделена особая группа «вне разрядов», в которую вошли П. И. Пестель, К. Ф. Рылеев, С. И. Муравьев-Апостол, М. П. Бестужев-Рюмин и П. Г. Каховский, приговоренные к смертной казни четвертованием.
Михаил Илларионович Михайлов
Гражданская казнь писателя Михаила Ларионовича Михайлова прошла 12 декабря 1861 года. Он был уличен в «злоумышленном распространении сочинения, в составлении коего он принимал участие и которое имело целью возбудить бунт против Верховной власти для потрясения основных учреждений Государства, но осталось без вредных последствий по причинам, от Михайлова не зависящим». Михайлова приговорили тогда к лишению всех прав состояния и шести годам каторги.
В тот день все было так, как обычно и случалось при таких казнях: Михайлова, облаченного в серую арестантскую одежду, на позорной колеснице доставили из Петропавловской крепости на Сытный рынок, возвели на эшафот, поставили на колени, прочли приговор, под барабанный бой переломили над головой шпагу. Поскольку власть, опасаясь демонстраций, сделала все, чтобы число зрителей было по возможности скромным, — даже объявление о предстоящей экзекуции появилось в «Ведомостях С. — Петербургской городской полиции» в тот же день, а саму экзекуцию назначили на 8 часов утра — публичной в полном смысле слова эта казнь не была.
Григорий Потанин
Летом 1865 года русский географ Потанин был арестован по делу «Общества независимости Сибири» и привлечён к суду по обвинению в стремлении отделить Сибирь от России. 15 мая 1868 года после трёхлетнего пребывания в Омском остроге Потанин был подвергнут гражданской казни, а затем отправлен на каторгу в Свеаборг, где находился до ноября 1871 года, после чего был отправлен в Тотьму.
Иван Прыжов
1 ноября 1869 года Прижов принимает участие в убийстве студента Иванова, после чего был арестован 3 декабря 1869 года. На суде 1—5 июля 1871 года приговорён к лишению всех прав состояний, двенадцати годам каторжных работ и вечному поселению в Сибири. 15 сентября 1871 года переводится в петербургский тюремный замок.
Гражданская казнь над ним состоялась 21 декабря 1871 года на Конной площади. 14 января 1872 года Прыжов отправлен в виленскую каторжную тюрьму, затем в острог в Иркутске, и по этапу на Петровский железоделательный завод в Забайкальской области. С 1881 года на поселении в Сибири. По словам русской писательницы Рашель Хин, «Пока была жива его жена, одна из тех неведомых русских героинь, жизнь которых представляет сплошное самоотвержение, Прыжов, несмотря на крайнюю нужду, ещё кое-как держался. После её смерти он окончательно пал духом, запил и умер на Петровском заводе в Забайкальской области 27 июля 1885 года, одинокий, больной, озлобленный не только против врагов, но и против друзей. О его кончине Н. И. Стороженко известил управляющий Петровского завода горный инженер Аникин ».
Для обуздания дерзких вольнодумцев всегда существовали проверенные и действенные средства. В царской России смертная казнь по возможности не применялась, разве что в исключительных случаях. Революционеров ожидали каторжные работы в Сибири. Но перед тем как особо опасный для властей осуждённый отправлялся по Владимирке (в начале этой дороги ныне ) в далёкий путь, он подвергался унизительной гражданской казни, предполагавшей лишение сословных, политических и гражданских прав. В историю вошли события, связанные с применением этой процедуры к , а через несколько десятилетий - и к Николаю Гавриловичу Чернышевскому.
Дорога на эшафот
Николай Чернышевский начал идти по опасной дороге ещё в студенческие годы. Именно тогда началась его революционная деятельность и появились первые литературные работы. Закрытых тем для него не было. Он писал литературно-критические и историко-литературные работы, освещал экономико-политические вопросы. Николай Гаврилович был ещё и идейным вдохновителем тайной молодёжной революционной организации «Земля и воля».
Источник: http://www.rewizor.ru
В 1862 году Чернышевский был арестован, а обвиняли его в составлении прокламации «Братским крестьянам от их доброжелателей поклон». Воззвание попало в руки Всеволода Костомарова, который оказался провокатором. Но уже до этого в служебной переписке между жандармерией и полицией Чернышевский назывался «врагом империи номер один». А непосредственно поводом для ареста, стало упоминание фамилии Чернышевского в письме эмигранта в связи с идеей издания «Современника» в случае его запрещения властями в Лондоне.
Источник: https://24smi.org
Следствие по делу Чернышевского затянулось, оно шло полтора года. Во время заключения Николай Гаврилович несколько раз объявлял голодовку и продолжал трудиться. Кроме статей, он завершил в тюрьме роман «Что делать», опубликованный в журнале «Современник». В феврале 1864 года вынесли приговор: ссылка на каторгу на четырнадцать лет и пожизненное поселение в Сибири. Император сократил каторгу до семи лет, но в целом Чернышевский провёл в царских учреждениях уголовно-исправительной системы более двадцати лет. В мае 1864 года состоялась гражданская казнь.
Утро туманное
Гражданская казнь Чернышевского проходила на Мытнинской площади в Петербурге дождливым и туманным утром 31 мая 1864 года. Специально для экзекуции был сооружено возвышение, на котором стоял чёрный столб с цепями. Были приняты серьёзные меры безопасности. Вся площадь была оцеплена жандармами и городовыми, в толпе шныряли агенты в штатском. Чернышевского доставили на площадь в тюремной карете и подвели на возвышение. С него сняли фуражку и прочитали обвинение. После прочтения приговора Чернышевский был опущен на колени, а над его головой сломали шпагу. Дальше процедура предусматривала прикрепление его цепями к столбу. На грудь ему была прикреплена табличка с надписью «государственный преступник». Герцен откликнулся на это судилище следующими словами: «Это новую Россию Россия подлая показывала народу, выставляя Чернышевского на позор».
Собрание сочинений. Том 5.
Литературно-критические статьи и воспоминания.
Библиотека "Огонек". Изд-во "Правда", Москва, 1953.
В Нижнем-Новгороде в конце прошлого века умер врач А. В. Венский, "человек шестидесятых годов", школьный товарищ П. Д. Боборыкина и даже герой одного из романов этого писателя. Было известно, что он присутствовал в качестве очевидца при "гражданской казни" Чернышевского. В первую годовщину смерти Чернышевского кружок нижегородской интеллигенции решил устроить поминки и рядом сообщений восстановить в памяти младшего поколения этот яркий, значительный и страдальческий образ. Известный земский деятель А. А. Савельев предложил и Венскому сделать сообщение о событии, которого он был очевидцем. В то время собрание в память гонимого писателя не могло, разумеется, состояться вполне "легально", и Венский отказался в нем участвовать. Но он согласился дать письменные ответы на точно поставленные вопросы, которые и были прочитаны на нашем собрании. Листок этот остался у меня, и я восстановил ответы Венского в первом издании моей книжки ("Отошедшие").
Потом, в декабрьской книжке "Русского богатства" (1909 года) была напечатана заметка М. П. Сажина о том же событии. Пользуясь этой последней заметкой, как основанием, и дополняя ее некоторыми чертами из ответов А. В. Венского, -- мы можем теперь восстановить с значительной полнотой этот поистине символический эпизод из истории русской оппозиционной мысли и русской интеллигенции.
О времени экзекуции, -- говорит М. П. Сажин,-- "было объявлено в газетах за несколько дней. Я с двумя своими товарищами студентами-технологами в назначенный день рано утром отправился на Конную площадь. Здесь, на середине площади, стоял эшафот -- четырехугольный помост высотою аршина полтора--два от земли, выкрашенный черною краскою. На помосте высился черный столб, и на нем, на высоте приблизительно одной сажени, висела железная цепь. На каждом конце цепи находилось кольцо, настолько большое, что через него свободно могла пройти рука человека, одетого в пальто. Середина этой цепи была надета на крюк, вбитый в столб. Две-три сажени отступя от помоста, стояли в две или три шеренги солдаты с ружьями, образуя сплошное карре с широким выходом против лицевой стороны эшафота. Затем, отступя еще пятнадцать--двадцать сажен от солдат, стояли конные жандармы, довольно редко, а в промежутке между ними и несколько назад -- городовые. Непосредственно за городовыми расположилась публика ряда в четыре--пять, по преимуществу интеллигентная. Я с товарищами стоял на правой стороне площади, если встать лицом к ступеням эшафота. Рядом с нами стояли писатели: С. Максимов, автор известной книги "Год на Севере", Павел Иванович Якушкин, этнограф-народник, и А. Н. Моригеровский, сотрудник "Русского слова" и "Дела". Всех троих я знал лично.
Утро было хмурое, пасмурное (шел мелкий дождь). После довольно долгого ожидания появилась карета, въехавшая внутрь карре к эшафоту. В публике произошло легкое движение: думали, что это Н. Г, Чернышевский, но из кареты вышли и поднялись на эшафот два палача. Прошло еще несколько минут. Показалась другая карета, окруженная конными жандармами с офицером впереди. Карета эта также въехала в карре, и вскоре мы увидели, как на эшафот поднялся Н. Г. Чернышевский в пальто с меховым воротником и в круглой шапке. Вслед за ним взошел на эшафот чиновник в треуголке и в мундире в сопровождении, сколько помнится, двух лиц в штатском платье. Чиновник встал к нам лицом, а Чернышевский повернулся спиной. Над затихшей площадью послышалось чтение приговора. До нас, впрочем, долетали лишь отдельные слова. Когда чтение кончилось, палач взял Н. Г. Чернышевского за плечо, подвел к столбу и просунул его руки в кольцо цепи. Так, сложивши руки на груди, Чернышевский простоял у столба около четверти часа.
В этот промежуток времени около нас разыгрался следующий эпизод: Павел Иванович Якушкин (одетый по своему обыкновению в красной кумачной рубахе, в плисовых шароварах, заправленных в простые смазные сапоги, в крестьянском армяке из грубого коричневого сукна с плисовой оторочкой и в золотых очках) вдруг быстро проскочил мимо городовых и жандармов и направился к эшафоту. Городовые и конный жандарм бросились за ним и остановили его. Он стал горячо объяснять им, что Чернышевский близкий ему человек и что он желает с ним проститься. Жандарм, оставив Якушкина с городовыми, поскакал к полицейскому начальству, стоявшему у эшафота. Навстречу ему уже шел жандармский офицер, который, дойдя до Якушкина, стал убеждать его: "Павел Иванович, Павел Иванович, это невозможно". Он обещал ему дать свидание с Николаем Гавриловичем после.
На эшафоте в это время палач вынул руки Чернышевского из колец цепи, поставил его на середине помоста, быстро и грубо сорвал с него шапку, бросил ее на пол, а Чернышевского принудил встать на колени; затем взял шпагу, переломил ее над головою Н. Г. и обломки бросил в разные стороны. После этого Чернышевский встал на ноги, поднял свою шапку и надел ее на голову. Палачи подхватили его под руки и свели с эшафота.
Через несколько мгновений карета, окруженная жандармами, выехала из карре. Публика бросилась за ней, но карета умчалась. На мгновение она остановилась уже в улице и затем быстро поехала дальше.
Когда карета отъезжала от эшафота, несколько молодых девушек на извозчиках поехали вперед. В тот момент, когда карета нагнала одного из этих извозчиков, в Н. Г. Чернышевского полетел букет цветов. Извозчика тотчас же остановили полицейские агенты, четырех барышень арестовали и отправили в канцелярию генерал-губернатора князя Суворова. Бросившая букет, как тогда передавали, была Михаэлис, родственница жены Н. В. Шелгунова. Рассказ о цветах я слышал от одной из четырех барышень, которая тоже была арестована и препровождена к Суворову.
Последний, впрочем, ограничился выговором. Дальнейших последствий история, кажется, не имела".
К этому описанию "ответы Венского" прибавляют характерную черту, рисующую поведение Чернышевского на эшафоте и отношение к нему разных категорий зрителей.
"Вокруг эшафота расположились кольцом конные жандармы, сзади них публика, одетая прилично (много было литературной братии и женщин, -- в общем не менее четырехсот человек){Венский дает следующую приблизительную схему: расстояние публики от эшафота было сажен восемь или девять, а "толщина кольца не менее одной сажени".}. Позади этой публики -- простой народ, фабричные и вообще рабочие. "Помню,-- говорит Венский, -- что рабочие расположились за забором не то фабрики, не то строящегося дома, и головы их высовывались из-за забора. Во время чтения чиновником длинного акта, листов в десять, -- публика за забором выражала неодобрение виновнику и его злокозненным умыслам. Неодобрение касалось также его соумышленников и выражалось громко. Публика, стоявшая ближе к эшафоту, позади жандармов, только оборачивалась на роптавших.
Чернышевский, -- блондин, невысокого роста, худощавый, бледный (по природе), с небольшой клинообразной бородкой, -- стоял на эшафоте без шапки, в очках, в осеннем пальто с бобровым воротником. Во время чтения акта оставался совершенно спокойным; неодобрения зазаборной публики он, вероятно, не слыхал, так же как, в свою очередь, и ближайшая к эшафоту публика не слыхала громкого чтения чиновника. У позорного столба Чернышевский смотрел все время на публику, раза два-три снимая и протирая пальцами очки, смоченные дождем".
Эпизод с цветами Венский рассказывает следующим образом:
"Когда Чернышевский был сведен с эшафота и посажен в карету, то из среды интеллигентной публики полетели букеты цветов; часть их попала в карету, а большая часть мимо. Произошло легкое движение публики вперед. Лошади тронулись. Дальнейших комментарий со стороны толпы не было слышно... Дождь пошел сильнее"...
Наконец, г. Захарьин-Якунин в "Руси" говорит об одном венке, который был брошен на эшафот в то время, когда палач ломал над головой Чернышевского шпагу. Бросила этот букет девушка, которая тут же была арестована. Очень может быть, что тут нет противоречия, и каждый из трех рассказчиков передает лишь разные ими замеченные моменты.
Это было сорок лет назад {Писано в 1904 г.}. Народ, только что освобожденный от крепостной зависимости, считал, вероятно, Чернышевского представителем "господ", недовольных освобождением. Как бы то ни было, история старушки, в святой простоте принесшей вязанку хвороста на костер Гуса, повторилась, и картина, нарисованная бесхитростными рассказами "очевидцев", вероятно, еще не раз остановит на себе внимательный взгляд художника и историка... Это пасмурное утро с мелким петербургским дождиком... черный помост с цепями на позорном столбе... фигура бледного человека, протирающего очки, чтобы взглянуть глазами философа на мир, как он представляется с эшафота... Затем узкое кольцо интеллигентных единомышленников, сжатое между цепью жандармов и полиции, с одной стороны, и враждебно настроенным народом -- с другой, и... букеты, невинные символы сочувственного исповедничества. Да, это настоящий символ судеб и роли русской интеллигенции в тот период нашей общественности...
Едва ли можно сомневаться, что теперь отношение даже простой публики к гражданской казни автора "Писем без адреса" было бы много сложнее...
Александр Иностранцев, минералог, в своих мемуарах (случайно попавшихся) описывает, как он студентом смотрел гражданскую казнь Чернышевского. Первым делом думаешь, разумеется - а читал ли это Набоков? Сходства большого, честно сказать, нет - Иностранцев стоял далеко и толком ничего не разглядел - кроме "вероятно, раньше подпиленной шпаги", которую лукавый Набоков превратил в "плохо подпиленную". Описание казни в Даре, говорят нам комментаторы, большей частью заимствовано у Стеклова ("Чернышевский, его жизнь и деятельность" 1909 года в двух томах, в сети нет, есть какие-то тени на гуглбукс, и там Иностранцев не находится. А Стеклов этот никакой не Стеклов, говорит нам болтливая википедия, а Овший Нахамкис, в том же 1909 принял христианство - внезапно! Чернышевский его, что ли, вдохновил? - писал в Правде, отмечен Лениным, арестован в 1938 году, умер в Саратовской тюрьме НКВД в 1941 от дизентерии и крайнего истощения, кто бы сомневался). Но зато в биографии Чернышевского из ЖЗЛ 1955 года сцена гражданской казни по всем сюжетным и дескриптивным точкам совпадает с набоковским описанием. ЖЗЛ-автор Николай Вениаминович Богословский (тут что-то один Николай с семинарской фамилией и библейским отчеством начинает путаться с другим, Владимир Владимирович толкает под руку спорадического полуночного исследователя) ссылается на некоего очевидца, слушателя Военной академии, оставившего описание в своем дневнике. Кто это? Думаю, Богословский взял его из того же Стеклова, откуда взял своё и Набоков. Небось, Alexander Dolinin давно всё это знает, ему не до "тех чрезвычайных впечатлений, которые среди ночи сажают юношу в одном белье за дневник".
Вот описание Иностранцева, а Дар всякий найдет сам:
"Осенью этого года мне пришлось быть свидетелем одного события, которое произвело на меня крайне тяжелое впечатление, — это гражданская казнь Чернышевского. Как новичок в Университете я, приглядываясь к порядкам, невольно прислушивался и к разным толкам и слухам, в нем ходившим, и узнал, что сходка, на которой я не был, постановила, чтобы все студенты собрались на другой день рано утром на Конную площадь для протеста против гражданской казни Чернышевского. По долгу товарищества я счел необходимым тоже присутствовать. С Песков на Конную площадь близко, но я все-таки просил дома меня разбудить в 5 часов, чтобы быть вовремя на месте казни. Когда я пришел на Конную площадь, она утопала в грязи, так как время было сильно дождливое и холодное.
На площади был выстроен эшафот, окруженный довольно густою цепью войска, которого было собрано значительное количество, ибо ожидалась, как я узнал позднее, попытка похищения Чернышевского. Хотя я и пришел очень рано, но все-таки проникнуть даже близко к войску не мог, а потому наблюдать за событиями пришлось издалека. Толпа собралась громадная; до цепи войска площадь еще больше стала наполняться народом, среди которого преобладала молодежь обоего пола. Довольно долго, под дождем, мы ожидали прибытия. Наконец раздался в толпе крик; «Везут!» — и действительно показалась карета, запряженная парою лошадей, которая при въезде на площадь завязла в грязи, и лошади никак не могли сдвинуть ее с места... Необыкновенно быстро на помощь лошадям из толпы бросилась масса молодежи, и, кто толкая карету сзади, кто помогая лошадям спереди, довольно скоро доставили карету к цепи войска, где благодаря этому последнему уже грязь была значительно утоптана, и лошади могли подвести карету уже прямо к эшафоту, а помогающих быстро оттеснили. При появлении кареты на площади на эшафот поднялось несколько человек, кто в форменном штатском, кто в военном платье. Когда остановилась карета, то первыми вышли из нее два жандарма, а за ними и Чернышевский; жандармы сейчас же обнажили палаши, стали по обе стороны Чернышевского и так его сопровождали на эшафот. По дальности расстояния рассмотреть выражение лица Чернышевского я не мог. Как только доставили Чернышевского на эшафот, вышел один из находящихся на нем в штатской форме и стал читать бумагу; голос его я слышал, но разобрать, что он читает, по дальности расстояния я не мог.
Затем Чернышевского заставили встать на колени, перед ним стал палач, держа в руках шпагу, которую, вероятно, раньше подпиленную, довольно скоро над самой головой наказуемого сломал. Этим обряд и закончился. Снова повели Чернышевского к карете, усадили с жандармами, а часть последних верхом на лошадях окружили карету, и поезд тронулся обратно. Везти обратно было уже легко, так как толпа отчасти утоптала грязь площади. Когда карета выехала из цепи войск, то на площади послышались довольно многочисленные крики и сочувствующие Чернышевскому возгласы, а карета довольно быстро удалялась, увозя казненного. Никакой попытки освобождения Чернышевского я не видел.
Самый процесс казни, только за один литературный труд, при отсутствии каких-либо других обвинений, произвел на меня крайне угнетающее впечатление, и, в значительной мере озлобленный, я вместе с толпою отправился обратно. Обернувшись как-то случайно, я заметил, что недалеко за мною возвращается с казни мой отец, разговаривая с каким-то господином. Я невольно обратил внимание на то, что на голове отца было кепи, окруженное по тулье широким золотым галуном, тогда как обыкновенно он носил из военной формы только одну фуражку. Такой головной убор на отце, очевидно, им был надет для большей внушительности; он, очевидно, боялся, что какие-то выходки с моей стороны подвергнут меня аресту и он будет меня выручать. Так один за другим мы пришли домой к утреннему чаю.
Через день после гражданской казни, когда я хотел, под свежим впечатлением, записать подробности ее в свою тетрадь, мне вспомнилось, что она у отца. Дело в том, что во время моего посещения, еще гимназистом, брата-доктора я из ряда запрещенных книг делал в особо заведенную мною тетрадь in 4=°21 выписки, некоторые стансы переписывал, а стихи Огарева не только все были в этой тетради, но многие из них я знал наизусть. Как-то у брата я получил и портрет Герцена, который и наклеил снаружи на твердый переплет тетради. Незадолго до дня казни отец по какому-то делу зашел ко мне в комнату и увидел эту тетрадь. Узнав от меня, что в ней находится, отец попросил меня дать ему прочесть, что я и исполнил. Вспомнив об этой тетради, я спустился вниз к отцу с просьбою вернуть мне эту тетрадь хотя бы на время, но отец заявил мне, что он ее сжег. В свое оправдание отец сообщил мне, что ему достоверно было известно, что перед казнью Чернышевского были усиленные обыски и аресты студенчества и что он очень боялся, чтобы, как он выразился, из-за такой глупости, как эта тетрадь, я бы не пострадал. Он также сообщил мне, что для моей защиты он ходил на казнь Чернышевского. Таким путем исчезла моя тетрадь, а с ней в значительной мере и мой либерализм того времени".