Краткое содержание судьба человека шолохов по главам. «Рассказ М. Шолохова «Судьба человека» это повесть о простом человеке на войне

М.А. Шолохов написал рассказ о судьбе бывшего военнопленного, о трагедии и силе характера человека, на долю которого выпали тяжелейшие испытания. Во время и сразу после Великой Отечественной войны солдат, вернувшихся из плена, считали предателями, им не доверяли, и для выяснения обстоятельств проводилась тщательная проверка. Рассказ "Судьба человека" стал таким произведением, которое позволяет увидеть и понять жестокую правду войны.

Слово «судьба» может быть истолковано как «история жизни» или использовано в значении «участь, доля, стечение обстоятельств». В рассказе Шолохова мы находим и то и другое, но только герой оказался не из тех, кто безропотно принимает предназначенную ему участь.

Автор показал, как достойно и мужественно вели себя русские в плену. Предателей, «трясущихся за свою шкуру», было немного. Они, кстати, в плен сдавались добровольно, при первом удобном случае. Герой рассказа «Судьба человека» во время боя был ранен, контужен и в беспомощном состоянии взят немцами в плен. В лагере для военнопленных Андрей Соколов вынес немало страданий: издевательства, избиение, голод, смерть товарищей, «нелюдские муки». Например, комендант Мюллер, обходя строй пленных, бил кулаком (а точнее, куском свинца, заложенного в перчатку) каждого второго в нос, «пускал кровь». Такой у него был способ выражения арийского превосходства, подчёркивающий ничтожность человеческой жизни представителей всех наций (в отличие от немцев).

Андрею Соколову довелось лично противостоять Мюллеру, и автор показал этот «поединок» в одном из кульминационных эпизодов рассказа.
Разговор пленного солдата с комендантом состоялся потому, что кто-то донёс немцам про сказанные Андреем накануне слова о порядках в концлагере. Едва живые пленники вручную долбили камень, и норма на человека была четыре кубометра в день. Однажды после работы, промокший, измученный, голодный, Соколов сказал: «Им по четыре кубометра выработки надо, а на могилу каждому из нас и одного кубометра через глаза хватит». За эти слова он и должен был ответить коменданту.

В кабинете Мюллера за столом сидело всё лагерное начальство. Немцы отмечали очередную победу на фронте, пили шнапс, закусывали салом и консервами. И Соколова, когда вошёл, едва не вырвало (сказывалось постоянное голодание). Мюллер, уточнив слова, сказанные Соколовым накануне, пообещал, что окажет ему честь и сам лично расстреляет его. Кроме того, комендант решил проявить великодушие и предложил пленному солдату выпить перед смертью и закусить. Андрей уже взял стакан и закуску, но комендант добавил, что пить надо за победу немцев. Это очень задело Соколова: «Чтобы я, русский солдат, да стал пить за победу немецкого оружия?!» Андрей уже не боялся смерти, поэтому поставил стакан и сказал, что он непьющий. И Мюллер, улыбаясь, предложил: «Не хочешь пить за нашу победу, тогда выпей за свою погибель». Солдат, которому терять было нечего, смело заявил, что за избавление от мук он выпьет. Опрокинул залпом стакан, а закуску отложил, хотя есть хотелось смертельно.

Какова же сила воли была у этого человека! Он не только не унижался из-за крошки сала и кусочка хлеба, но и не терял своё достоинство, чувство юмора, и это давало ему ощущение превосходства над немцами. Он предложил Мюллеру идти во двор, где немец его и «распишет», то есть подпишет смертельный приговор, расстреляет. Мюллер позволил Соколову закусить, но солдат заявил, что после первой не закусывает. И после второго стакана объявил, что не закусывает. Сам он понимал: эту отвагу он проявляет не столько для удивления немцев, сколько для себя самого, чтобы перед смертью не трусом выглядеть. Своим поведением Соколов рассмешил немцев, и комендант налил ему третий стакан. Андрей закусил как бы нехотя; очень хотелось ему доказать, что есть у него гордость, «что в скотину фашисты его не превратили».

Гордость, смелость и юмор русского солдата немцы, на удивление, оценили, и Мюллер объявил ему, что уважает достойных противников, а потому не будет расстреливать. За смелость Соколову дали буханку хлеба и кусок сала. Солдат не очень поверил в великодушие фашистов, ждал выстрела в спину и жалел, что не донесёт голодным сокамерникам неожиданно свалившееся угощение. И опять не о себе думал солдат, а о тех, кто от голода умирал. Ему удалось принести эти «гостинцы» пленным, и они разделили всё поровну.

В данном эпизоде Шолохов поднял простого человека на пьедестал героя, несмотря на то что это был военнопленный. Не было вины Соколова в его пленении, не собирался он сдаваться. И в плену не пресмыкался, не предавал своих, не менял убеждений. Он оставался преданным гражданином своей Родины и мечтал вернуться в строй, чтобы снова воевать против фашистов. Этот случай из жизни солдата оказался решающим в его судьбе: мог быть Соколов расстрелян, но сам спас себя, потому что смерти боялся меньше, чем позора. Вот и остался жив.

А «сверхчеловек» Мюллер вдруг увидел в русском солдате гордость, стремление сохранить человеческое достоинство, смелость и даже презрение к смерти, так как пленный не желал хвататься за жизнь ценой унижения и трусости. Это была одна из побед Андрея Соколова в тех обстоятельствах, какие преподносила судьба.

Каким же характером нужно обладать, чтобы не покоряться обстоятельствам? Привычки, ставшие чертами характера, были у Андрея самыми обычными для людей того времени: трудолюбие, великодушие, стойкость, мужество, умение любить людей и Родину, умение жалеть человека, сострадать ему. И был он доволен своей жизнью, потому что имел дом, работу, его дети росли и учились. Только жизнь и судьбу людей могут легко поломать политики и милитаристы, которым нужны власть, деньги, новые территории и доходы. Способен ли человек выжить в этой мясорубке? Оказывается, иногда это возможно.

Судьба была безжалостна к Соколову: в его дом в Воронеже попала бомба, погибли дочери и жена. Последнюю надежду на будущее (мечты о женитьбе сына и о внуках) он теряет в самом конце войны, когда узнаёт о гибели сына в Берлине.
Бесконечные удары судьбы не уничтожили этого человека. Он не озлобился, никого не возненавидел, понимая, что проклинать можно только фашистов, погубивших миллионы человеческих жизней по всей земле. Теперь враг побеждён, и надо жить дальше. Однако тяжёлыми были воспоминания, трудно думать о будущем. Боль долго не отпускала, и появлялось иногда желание забыться с помощью водки, но и с этим справился, переборол слабость.
Встреча Андрея Соколова с мальчишкой, сиротой бесприютным, многое изменила в его жизни. Сердце мужчины сжалось от боли, когда он увидел того, кому живётся ещё труднее и хуже, чем ему самому.

Писатель не просто показывает нам повороты судьбы, которые или ломают, или закаляют человека, Шолохов объясняет, почему его герой поступает таким образом, что может изменить свою жизнь. Андрей Соколов дарит тепло своего сердца тому, кто в этом нуждается, и тем самым выражает протест судьбе, приговорившей его к одиночеству. Возродились надежда и воля к жизни. Он может сказать себе: отбрось свои слабости, перестань жалеть себя, стань защитником и опорой более слабому. В этом особенность созданного М.А.Шолоховым образа человека с сильным характером. Его герой поспорил с судьбой, сумел перекроить жизнь, направив её в нужное русло.

Писатель Шолохов рассказал не только о жизни конкретной личности, гражданина Советского Союза Андрея Соколова. Он назвал своё произведение «Судьба человека», подчёркивая тем самым, что всякий человек, если он духовно богат и силён, как его герой, способен выдержать любые испытания, создать новую судьбу, новую жизнь, где у него будет достойная роль. Видимо, в этом и заключается смысл названия рассказа.
А в современной обострившейся обстановке мог бы М.А.Шолохов напомнить нынешним русофобам и нацистам, что Соколовы среди русских людей не перевелись.

Рецензии

М. Шолохов - Великий русский писатель, слов нет! "Судьба человека" - яркий тому пример. Просто рассказ, о простом русском мужике, но, как написан! И фильм С. Бондарчука по этому произведению тоже великолепен! Как он сыграл Соколова! Эта сцена, когда он гранёными стаканами пьёт водку, просто бесподобна! И встреча с мальчишкой-беспризорником вернула его к жизни, когда, казалось, и смысла жить дальше просто нет... Спасибо, Зоя! Р.Р.

Михаил Александрович Шолохов

Судьба человека

СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА

Евгении Григорьевне Левицкой,

члену КПСС с 1903 года

Первая послевоенная весна была на Верхнем Дону на редкость дружная и напористая. В конце марта из Приазовья подули теплые ветры, и уже через двое суток начисто оголились пески левобережья Дона, в степи вспухли набитые снегом лога и балки, взломав лед, бешено взыграли степные речки, и дороги стали почти совсем непроездны.

В эту недобрую пору бездорожья мне пришлось ехать в станицу Букановскую. И расстояние небольшое - всего лишь около шестидесяти километров, - но одолеть их оказалось не так-то просто. Мы с товарищем выехали до восхода солнца. Пара сытых лошадей, в струну натягивая постромки, еле тащила тяжелую бричку. Колеса по самую ступицу проваливались в отсыревший, перемешанный со снегом и льдом песок, и через час на лошадиных боках и стегнах, под тонкими ремнями шлеек, уже показались белые пышные хлопья мыла, а в утреннем свежем воздухе остро и пьяняще запахло лошадиным потом и согретым деготьком щедро смазанной конской сбруи.

Там, где было особенно трудно лошадям, мы слезали с брички, шли пешком. Под сапогами хлюпал размокший снег, идти было тяжело, но по обочинам дороги все еще держался хрустально поблескивавший на солнце ледок, и там пробираться было еще труднее. Только часов через шесть покрыли расстояние в тридцать километров, подъехали к переправе через речку Еланку.

Небольшая, местами пересыхающая летом речушка против хутора Моховского в заболоченной, поросшей ольхами пойме разлилась на целый километр. Переправляться надо было на утлой плоскодонке, поднимавшей не больше трех человек. Мы отпустили лошадей. На той стороне в колхозном сарае нас ожидал старенький, видавший виды «виллис», оставленный там еще зимою. Вдвоем с шофером мы не без опасения сели в ветхую лодчонку. Товарищ с вещами остался на берегу. Едва отчалили, как из прогнившего днища в разных местах фонтанчиками забила вода. Подручными средствами конопатили ненадежную посудину и вычерпывали из нее воду, пока не доехали. Через час мы были на той стороне Еланки. Шофер пригнал из хутора машину, подошел к лодке и сказал, берясь за весло:

Если это проклятое корыто не развалится на воде, - часа через два приедем, раньше не ждите.

Хутор раскинулся далеко в стороне, и возле причала стояла такая тишина, какая бывает в безлюдных местах только глухою осенью и в самом начале весны. От воды тянуло сыростью, терпкой горечью гниющей ольхи, а с дальних прихоперских степей, тонувших в сиреневой дымке тумана, легкий ветерок нес извечно юный, еле уловимый аромат недавно освободившейся из-под снега земли.

Неподалеку, на прибрежном песке, лежал поваленный плетень. Я присел на него, хотел закурить, но сунув руку в правый карман ватной стеганки, к великому огорчению, обнаружил, что пачка «Беломора» совершенно размокла. Во время переправы волна хлестнула через борт низко сидевшей лодки, по пояс окатила меня мутной водой. Тогда мне некогда было думать о папиросах, надо было, бросив весло, побыстрее вычерпывать воду, чтобы лодка не затонула, а теперь, горько досадуя на свою оплошность, я бережно извлек из кармана раскисшую пачку, присел на корточки и стал по одной раскладывать на плетне влажные, побуревшие папиросы.

Был полдень. Солнце светило горячо, как в мае. Я надеялся, что папиросы скоро высохнут. Солнце светило так горячо, что я уже пожалел о том, что надел в дорогу солдатские ватные штаны и стеганку. Это был первый после зимы по-настоящему теплый день. Хорошо было сидеть на плетне вот так, одному, целиком покорясь тишине и одиночеству, и, сняв с головы старую солдатскую ушанку, сушить на ветерке мокрые после тяжелой гребли волосы, бездумно следить за проплывающими в блеклой синеве белыми грудастыми облаками.

Вскоре я увидел, как из-за крайних дворов хутора вышел на дорогу мужчина. Он вел за руку маленького мальчика, судя по росту - лет пяти-шести, не больше. Они устало брели по направлению к переправе, но, поравнявшись с машиной, повернули ко мне. Высокий, сутуловатый мужчина, подойдя вплотную, сказал приглушенным баском:

Здорово, браток!

Здравствуй. - Я пожал протянутую мне большую, черствую руку.

Мужчина наклонился к мальчику, сказал:

Поздоровайся с дядей, сынок. Он, видать, такой же шофер, как и твой папанька. Только мы с тобой на грузовой ездили, а он вот эту маленькую машину гоняет.

Глядя мне прямо в глаза светлыми, как небушко, глазами, чуть-чуть улыбаясь, мальчик смело протянул мне розовую холодную ручонку. Я легонько потряс ее, спросил:

Что же это у тебя, старик, рука такая холодная? На дворе теплынь, а ты замерзаешь?

С трогательной детской доверчивостью малыш прижался к моим коленям, удивленно приподнял белесые бровки.

Какой же я старик, дядя? Я вовсе мальчик, и я вовсе не замерзаю, а руки холодные - снежки катал потому что.

Сняв со спины тощий вещевой мешок, устало присаживаясь рядом со мною, отец сказал:

Беда мне с этим пассажиром. Через него и я подбился. Широко шагнешь он уже на рысь переходит, вот и изволь к такому пехотинцу приноравливаться. Там, где мне надо раз шагнуть, - я три раза шагаю, так и идем с ним враздробь, как конь с черепахой. А тут ведь за ним глаз да глаз нужен. Чуть отвернешься, а он уже по лужине бредет или леденику отломит и сосет вместо конфеты. Нет, не мужчинское это дело с такими пассажирами путешествовать, да еще походным порядком. - Он помолчал немного, потом спросил: - А ты что же, браток, свое начальство ждешь?

Мне было неудобно разуверять его в том, что я не шофер, и я ответил:

Приходится ждать.

С той стороны подъедут?

Не знаешь, скоро ли подойдет лодка?

Часа через два.

Порядком. Ну что ж, пока отдохнем, спешить мне некуда. А я иду мимо, гляжу: свой брат-шофер загорает. Дай, думаю, зайду, перекурим вместе. Одному-то и курить, и помирать тошно. А ты богато живешь, папироски куришь. Подмочил их, стало быть? Ну, брат, табак моченый, что конь леченый, никуда не годится. Давай-ка лучше моего крепачка закурим.

Он достал из кармана защитных летних штанов свернутый в трубку малиновый шелковый потертый кисет, развернул его, и я успел прочитать вышитую на уголке надпись: «Дорогому бойцу от ученицы 6-го класса Лебедянской средней школы».

Мы закурили крепчайшего самосада и долго молчали. Я хотел было спросить, куда он идет с ребенком, какая нужда его гонит в такую распутицу, но он опередил меня вопросом:

Ты что же, всю войну за баранкой?

Почти всю.

На фронте?

Ну, и мне там пришлось, браток, хлебнуть горюшка по ноздри и выше.

Он положил на колени большие темные руки, сгорбился. Я сбоку взглянул на него, и мне стало что-то не по себе… Видали вы когда-нибудь глаза, словно присыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть? Вот такие глаза были у моего случайного собеседника.

Выломав из плетня сухую искривленную хворостинку, он с минуту молча водил ею по песку, вычерчивая какие-то замысловатые фигуры, а потом заговорил:

Иной раз не спишь ночью, глядишь в темноту пустыми глазами и думаешь: «За что же ты, жизнь, меня так покалечила? За что так исказнила?» Нету мне ответа ни в темноте, ни при ясном солнышке… Нету и не дождусь! - И вдруг спохватился: ласково подталкивая сынишку, сказал: - Пойди, милок, поиграйся возле воды, у большой воды для ребятишек всегда какая-нибудь добыча найдется. Только, гляди, ноги не промочи!

Еще когда мы в молчании курили, я, украдкой рассматривая отца и сынишку, с удивлением отметил про себя одно, странное на мой взгляд, обстоятельство Мальчик был одет просто, но добротно: и в том, как сидела на нем подбитая легкой, поношенной цигейкой длиннополая курточка, и в том, что крохотные сапожки были сшиты с расчетом надевать их на шерстяной носок, и очень искусный шов на разорванном когда-то рукаве курточки - все выдавало женскую заботу, умелые материнские руки. А отец выглядел иначе: прожженный в нескольких местах ватник был небрежно и грубо заштопан, латка на выношенных защитных штанах не пришита как следует, а скорее наживлена широкими, мужскими стежками; на нем были почти новые солдатские ботинки, но плотные шерстяные носки изъедены молью, их не коснулась женская рука… Еще тогда я подумал: «Или вдовец, или живет не в ладах с женой».

Но вот он, проводив глазами сынишку, глухо покашлял, снова заговорил, и я весь превратился в слух.

Поначалу жизнь моя была обыкновенная. Сак я уроженец Воронежской губернии, с тысяча девятьсотого года рождения. В гражданскую войну был в Красной Армии, в дивизии Киквидзе. В голодный двадцать второй год подался на Кубань, ишачить на кулаков, потому и уцелел. А отец с матерью и сестренкой дома померли от голода. Остался один. Родни - хоть шаром покати, - нигде, никого, ни одной души. Ну, через год вернулся с Кубани, хатенку продал, поехал в Воронеж. Поначалу работал в плотницкой артели, потом пошел на завод, выучился на слесаря. Вскорости женился. Жена воспитывалась в детском доме. Сиротка. Хорошая попалась мне девка! Смирная веселая, угодливая и умница, не мне чета. Она с детства узнала, почем фунт лиха стоит, может, это и сказалось на ее характере. Со стороны глядеть - не так уж она была из себя видная, но ведь я-то не со стороны на нее глядел, а в упор. И не было для меня красивее и желанней ее, не было на свете и не будет!

Евгении Григорьевне Левицкой

члену КПСС с 1903 года

Если это проклятое корыто не развалится на воде, - часа через два приедем, раньше не ждите.

Неподалеку, на прибрежном песке, лежал поваленный плетень. Я присел на него, хотел закурить, но, сунув руку в правый карман ватной стеганки, к великому огорчению, обнаружил, что пачка «Беломора» совершенно размокла. Во время переправы волна хлестнула через борт низко сидевшей лодки, по пояс окатила меня мутной водой. Тогда мне некогда было думать о папиросах, надо было, бросив весло, побыстрее вычерпывать воду, чтобы лодка не затонула, а теперь, горько досадуя на свою оплошность, я бережно извлек из кармана раскисшую пачку, присел на корточки и стал по одной раскладывать на плетне влажные, побуревшие папиросы.

Здорово, браток!

Здравствуй. - Я пожал протянутую мне большую, черствую руку.

Мужчина наклонился к мальчику, сказал:

Что же это у тебя, старик, рука такая холодная? На дворе теплынь, а ты замерзаешь?

С трогательной детской доверчивостью малыш прижался к моим коленям, удивленно приподнял белесые бровки.

Какой же я старик, дядя? Я вовсе мальчик, и я вовсе не замерзаю, а руки холодные - снежки катал потому что.

Сняв со спины тощий вещевой мешок, устало присаживаясь рядом со мною, отец сказал:

Беда мне с этим пассажиром! Через него и я подбился. Широко шагнешь - он уже на рысь переходит, вот и изволь к такому пехотинцу приноравливаться. Там, где мне надо раз шагнуть, - я три раза шагаю, так и идем с ним враздробь, как конь с черепахой. А тут ведь за ним глаз да глаз нужен. Чуть отвернешься, а он уже по лужине бредет или леденику отломит и сосет вместо конфеты. Нет, не мужчинское это дело с такими пассажирами путешествовать, да еще походным порядком. - Он помолчал немного, потом спросил: - А ты что же, браток, свое начальство ждешь?

Мне было неудобно разуверять его в том, что я не шофер, и я ответил:

Приходится ждать.

С той стороны подъедут?

Не знаешь, скоро ли подойдет лодка?

Часа через два.

Порядком. Ну что ж, пока отдохнем, спешить мне некуда. А я иду мимо, гляжу: свой брат-шофер загорает. Дай, думаю, зайду, перекурим вместе. Одному-то и курить и помирать тошно. А ты богато живешь, папироски куришь. Подмочил их, стало быть? Ну, брат, табак моченый, что конь леченый, никуда не годится. Давай-ка лучше моего крепачка закурим.

Ты что же, всю войну за баранкой?

Почти всю.

На фронте?

Ну, и мне там пришлось, браток, хлебнуть горюшка по ноздри и выше.

Еще когда мы в молчании курили, я, украдкой рассматривая отца и сынишку, с удивлением отметил про себя одно, странное на мой взгляд, обстоятельство. Мальчик был одет просто, но добротно: и в том, как сидела на нем подбитая легкой, поношенной цигейкой длиннополая курточка, и в том, что крохотные сапожки были сшиты с расчетом надевать их на шерстяной носок, и очень искусный шов на разорванном когда-то рукаве курточки - все выдавало женскую заботу, умелые материнские руки. А отец выглядел иначе: прожженный в нескольких местах ватник был небрежно и грубо заштопан, латка на выношенных защитных штанах не пришита как следует, а скорее наживлена широкими, мужскими стежками; на нем были почти новые солдатские ботинки, но плотные шерстяные носки изъедены молью, их не коснулась женская рука… Еще тогда я подумал: «Или вдовец, или живет не в ладах с женой».

Михаил Александрович Шолохов

Судьба человека

СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА

Евгении Григорьевне Левицкой,

члену КПСС с 1903 года

Если это проклятое корыто не развалится на воде, - часа через два приедем, раньше не ждите.

Здорово, браток!

Здравствуй. - Я пожал протянутую мне большую, черствую руку.

Мужчина наклонился к мальчику, сказал:

Что же это у тебя, старик, рука такая холодная? На дворе теплынь, а ты замерзаешь?

С трогательной детской доверчивостью малыш прижался к моим коленям, удивленно приподнял белесые бровки.

Какой же я старик, дядя? Я вовсе мальчик, и я вовсе не замерзаю, а руки холодные - снежки катал потому что.

Сняв со спины тощий вещевой мешок, устало присаживаясь рядом со мною, отец сказал:

Мне было неудобно разуверять его в том, что я не шофер, и я ответил:

Приходится ждать.

С той стороны подъедут?

Не знаешь, скоро ли подойдет лодка?

Часа через два.

Муниципальное общеобразовательное учреждение

"Основная общеобразовательная школа села Зипуново".

по литературе.

Выполнил

ученик 9 класса

Пешин Александр.

Бабкина Евгения Николаевна.

Председатель экзаменационной комиссии

Ассистент

2007-2008 уч. год.

1. Введение. стр. 3

2. Изображение русского народного характера

в рассказе М.Шолохова "Судьба человека".

2.1 Особенности композиции произведения. стр. 5

2.2 В образе Андрея Соколова сосредоточены лучшие черты

характера русского человека. стр. 7

2.3 Сила главного героя – в тесном единении с народом. стр. 10

3. Заключение. стр. 11

4. Литература. стр. 12

5. Приложение. стр. 13

Итоговая аттестационная работа

по литературе.

Изображение русского народного характера в рассказе М.Шолохова "Судьба человека".

Да, вот они, русские характеры.

Кажется, прост человек,

а придет суровая беда,

в большом или малом, и

поднимается в нем великая сила – человеческая красота.

А. Н. Толстой.

Введение.

В Великую Отечественную войну основным героем большинства произведений становится простой человек, вчерашний герой труда, сражавшийся за свободу и независимость своей Родины.

Война для советских людей стала их жизнью, их тяжким, но необходимым трудом. И потому-то он, русский человек, извечный труженик, не дрогнул перед суровым ликом испытаний.

Рассказы и повести, создававшиеся в ходе Великой Отечественной войны, буквально впитывали в себя дыхание документа, а то и оперативную сводку с места событий. Нередко домысел уступал место жгучей правде, которая к тому же была выше любой фантазии. Чувство историзма, донельзя обостренное в художнике, позволяло переплавить документ, оперативную сводку, информацию в художественное свидетельство жизни народа в огне войны.

В будничном и внешне неприметном факте, явлении, событии открывалось то значимое и значительное, особенное и непреходящее, что составляло сущность нашей жизни.

Органично связан с такими произведениями и вместе с тем качественно отличен от них рассказ Михаила Александровича Шолохова «Судьба человека», созданный писателем спустя десять лет после победного завершения Великой Отечественной войны. Рассказ запечатлел войну в новом ее измерении и осознании, когда на первый план выдвинулась не задача мобилизации духа соотечественников в схватке с врагом, а искреннее сострадание народной беде, разделенной на частные человеческие судьбы. Рядовой человек в рассказе Шолохова оказывается главной фигурой, героем времени и народной трагедии. Исполненный высокого гуманизма и сострадания, рассказ-исповедь стал выдающимся явлением в отечественной литературе.

А история его создания, по разным свидетельствам, предстает таковой.

Прибыв в субботу 8 декабря 1956 года в Москву, Михаил Александрович прямо с вокзала позвонил в «Правду» и предупредил, что скоро приедет в редакцию со своим новым рассказом. В шесть часов вечера в кабинете главного редактора он стал читать собравшимся сотрудникам начало рассказа. Прервав неожиданно чтение, заметил: «Это то, что успел написать… А дальше будет так…» И он продолжил связный рассказ уже без текста, по памяти. Пообещав завершить рассказ до Нового года, он сдержал свое слово. 29 декабря 1956 года Шолохов прочитал сотрудникам «Правды» рассказ целиком. А уже через день – 31 декабря 1956 года – в «Правде» вышла первая половина рассказа, а 1 января 1957 года – его окончание.

Сам же замысел возник в первый послевоенный год, когда писатель встретился с прототипом Андрея Соколова. С ним был мальчик, которого он звал сынком. И в минуты ожидания парома через Дон у них – у автора, принятого новым знакомым за «брата-шофера», и у встреченного им сутуловатого человека – завязалась беседа, из которой и вызрел в душе художника рассказ «Судьба человека».

Цель моей аттестационной работы .

Изучение творческой истории рассказа М.А.Шолохова «Судьба человека» и характеристика значительного, весомого образа Человека, Воина и Труженика.

Задачи:

а) отметить особенности шолоховского мастерства – умение передавать самые сложные душевные переживания человека, переносящего лишения и невзгоды, через внешние, подчас еле заметные проявления – жест, мимику, короткое слово;

б) выявив смысл заглавия рассказа, проанализировать мужество, стойкость, цепкость в борьбе за жизнь, умение любить и дружить воина и труженика Андрея Соколова.

Особенности композиции произведения.

Своеобразна композиция шолоховского произведения. По своей форме оно представляет рассказ в рассказе.

Повествование рассказчика обрамляется авторским зачином и краткой концовкой. Основной драматизм повествования заключен в центральной части произведения – в рассказе Андрея Соколова. Авторский зачин носит черты эпического повествования, а концовка является своеобразным лирическим отступлением, в котором автор выражает кровную связь с судьбой своих героев.

Рассказ от первого лица придает произведению характер исповеди и позволяет писателю, сохраняя колорит обыденности, проникнуть в глубину духовного мира героя.

Обрамление, в котором звучит голос повествователя, подготавливает встречу с героем, ставившим нас на определенную точку зрения, заставляет увидеть в жизни и людях то, что может быть, в других обстоятельствах не привлекло бы к себе внимания. Заметим также, что повествователь время от времени прерывает рассказчика то репликой, то небольшим лирическим отступлением, то зарисовкой природы, – как бы своеобразным лирическим аккомпанентом к рассказу.

Разбирая вступительную часть произведения, обратим внимание на суховатое, почти деловое его начало. Дело происходит в послевоенную весну, в конце марта 1946 года. Автор едет в станицу Букановскую, за шестьдесят километров. Выезжает с товарищем до восхода солнца на паре лошадей. Через шесть часов путники добрались до переправы через речку Еланку, которая возле хутора Моховского разлилась на целый километр. Еще через час путешествия на ветхой лодочке повествователь переправился на другой берег Еланки. Присев на поваленный плетень, сунул руку в правый карман ватной стеганки, обнаружил размокшую пачку «Беломора» и стал сушить на солнце влажные, побуревшие папиросы…

Как видим, рассказ начинается просто, «обычно», ведется неторопливо. Точно указывается название хуторов, речушек, количество преодоленных километров. Зачем?

Шолохов стремится к достоверности, к правдивости, к созданию впечатления обыденности, даже ординарности происходящего. Вместе с тем отмечаем продуманность каждой подробности картины.

Повествователь говорит о своей одежде (солдатские ватные штаны, стеганка, старая солдатская ушанка), упоминает о машине, которую шофер пригнал из хутора. Но именно по одежде и по тому, что рядом с ним находится машина, Андрей Соколов принял автора за «своего брата – шофера» и откровенно разговорился с ним.

Задержимся на лирическом мотиве, который дважды звучит во вступлении: «От воды тянуло сыростью, терпкой горечью гниющей ольхи (опять точность: не просто дерева, а ольхи), а с дальних прихоперских степей, тонувших в сиреневой дымке тумана, легкий ветерок нес извечно юный, еле уловимый аромат недавно освободившейся из-под снега земли». И: «это был первый после зимы по-настоящему теплый день. Хорошо сидеть на плетне вот так, одному…» Этим негромким мотивом, создающим настроение покоя, тишины, умиротворенности, завершается вступительная часть рассказа.

Характерно, что появление героя в рассказе тоже как будто не предвещает ничего особенного и не нарушает колорита обычной жизни, воссозданной Шолоховым: «Вскоре я увидел, как из-за крайних дворов хутора вышел на дорогу мужчина. Он вел за руку маленького мальчика, судя по росту лет пяти-шести, не больше». Что здесь необычного?

Отмечу, что и по виду Андрей ничем не отличается от многих своих сверстников, разве ростом и сутуловатостью. У него большие темные руки – руки труженика. Одет он плохо: в защитных летных штанах, в прожженном ватнике, в изъеденных молью носках, у него «тощий» вещевой мешок – видно, не сладко живется прохожему. Он достает потертый кисет, и по вышитой надписи на кисете мы узнаем, что перед нами, очевидно, бывший фронтовик.

Яркая художественная деталь подчеркивает, что за обыденностью, ординарностью, внешней неприметностью кроются большие человеческие трагедии: «Я сбоку взглянул на него, и мне стало что-то не по себе… Видали вы когда-нибудь глаза, словно присыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть? Вот такие глаза были у моего случайного собеседника …».

В образе Андрея Соколова сосредоточены лучшие черты

характера русского человека.

Жизнь Андрея Соколова до войны была типичной для многих миллионов тружеников. До женитьбы он был совершенно одинок. В первое время после женитьбы кое-когда ему приходилось выпивать с товарищами, и выпивать много (своеобразный «опыт» потом сказался при поединке с Мюллером); когда появились дети, он нашел в себе силы «отколоться» от товарищей и прекратить выпивки, семейная жизнь пришлась Андрею по душе и разбудила в нем лучшие чувства.

«Работал я эти десять лет и день и ночь, – рассказывал Андрей Соколов. – Зарабатывал хорошо, и жили мы не хуже людей. И дети радовали, все трое учились отлично, а старшенький Анатолий, оказался таким способным к математике, что про него даже в центральной газете писали».

О себе Андрей говорит скупо, сдержанно, но мы чувствуем, какое волнение охватывает этого с виду сурового человека. Речь его прерывается, не хватает слов, да и глубокая внутренняя чистота, целомудрие, скромность не позволяют герою обнаружить каждое движение своей души. «Я слышал, – пишет автор, – как у него что-то клокочет и булькает в горле. Ни слезинки не было видно в словно помертвевших «потухших глазах». «Он сидел, понуро склонив голову, только большие, безвольно опущенные руки мелко дрожали, дрожал подбородок, дрожали твердые губы…» Андрей попытался свернуть папиросу, но газетная бумага рвалась, табак сыпался на колени…

Обратив внимание на то, что рассказ о жизни героя до войны и эпизод прощания с Ириной занимает приблизительно одинаковое количество страниц, ясно понимаем, какое значение придает этому эпизоду автор.

«До самой смерти, до последнего моего часа, помирать буду, а не прощу себе, что тогда ее оттолкнул!..» – вспоминает Андрей о жене Ирине. В этих словах – и стыдливая нежность, и душевная чуткость, и беспощадность к себе.

… Воевал Соколов самоотверженно, всегда ощущая себя частью великой Советской Армии. В самый напряженный момент боя командир послал Соколова доставить боеприпасы на линию фронта. Но в машину попал тяжелый снаряд, и контуженный Андрей оказался в плену…

Спустя десятилетие после окончания Великой Отечественной войны найдено много документов о героическом поведении советских военнопленных в фашистских лагерях смерти. В лагерях Заксенхаузе, Равенсбрюк и многих других были организованы группы советских людей, помогавшие своим товарищам перенести ужасы плена и выжить.

Поэтическим выражением могучего духа советских людей, оказавшихся в фашистской неволе, явилась знаменитая « Моабитская тетрадь» Мусы Джалиля, созданная им в нацистском застенке:

Нет, врешь, палач, не встану на колени,

Хоть брось в застенок, хоть продай в рабы!

Умру я стоя, не прося прощенья,-

Хоть голову мне топором руби!

В рассказе Андрея Соколова о плене все время подчеркивается мысль о солидарности советских людей в плену, о их мужестве и героизме.

И били, и убивали, и сжигали фашисты советских людей: «били за то, что ты – русский, за то, что ты на белый свет еще смотришь, за то, что на них, сволочей, работаешь. Били за то, что не так взглянешь, не так ступнешь, не так повернешься… Били запросто, для того, чтобы когда-нибудь да убить до смерти, чтобы захлебнулся своей последней кровью и подох от побоев…» Но враги бессильны были убить в советских людях человеческое достоинство, веру в бессмертие своего народа.

Во всей послевоенной литературе нет, пожалуй, сцены, равной по своей силе поединку Андрея Соколова с фашистом Мюллером. В сцене этого поединка звучит гимн советскому солдату-герою, который вызывает уважение даже у такого зверя, каким был Мюллер.

Характерно, что, идя на верную смерть, Андрей, прежде всего, думает не о себе, а об Ирине и детях. Может показаться, что в сцене столкновения с Мюллером Андрей не проявил особенного геройства, во всяком случае, в «традиционном» смысле этого слова. Он не вступил в драку с врагом, не скрыл от него ценою жизни военную тайну, да ему и нечего было скрывать. Ему налили несколько стаканов водки, и он, отказавшись сначала, выпил затем все, что ему предлагали. Правомерно ли говорить в этом случае о героизме Соколова?

Мне кажется, что сцена столкновения с Мюллером – поединок врагов, своеобразная психологическая дуэль, требующая от героя неимоверного напряжения воли и всех физических и душевных сил. С одной стороны – вооруженный, сытый, упивающийся властью самодовольный фашист, давно привыкший к мысли, что ему все дозволено. С другой – безоружный, бесправный, еле держащийся на ногах, лишенный даже своего имени военнопленный, №331. И вот этот человек бросает в лицо наглому врагу слова о жестоких условиях жизни в лагере. Голодный, не в силах оторвать глаз от богатых яств на столе пирующих фашистов, он отказывается пить за победу немецкого оружия, а когда все же соглашается выпить «за свою погибель и избавления от мук», то не притрагивается к хлебу: «Захотелось мне им, проклятым, показать, что хотя я и с голоду пропадаю, но давиться ихней подачкой не собираюсь, что у меня есть свое, русское достоинство и гордость, и что в скотину они меня не превратили, как ни старались.»

Фашистские изверги признали, что силой своего могучего духа их победил этот измученный, истощенный русский солдат. И комендант Мюллер сказал: «… ты – настоящий русский солдат. Ты храбрый солдат. Я – тоже солдат и уважаю достойных противников».

Шолохов, вопреки мнению некоторых критиков, избегает однотонности, плакатности в обрисовке врагов, отчего правда художественного изображения становится глубже.

Выходя от фашистов и все еще ожидая выстрела в спину, Соколов думает не о себе, а о своих товарищах. И когда он с великим трудом добрался до барака, то на вопрос, как делить хлеб, полученный от Мюллера, ответил: «Всем поровну!»

До глубины души трогают строки о том, как умирающие с голоду пленные делили суровой ниткой принесенный Андреем хлеб и сало. «Досталось каждому хлеба по кусочку со спичечную коробку, каждую крошку брали на учет, ну, а сало, сам понимаешь, - только губы помазать. Однако поделили без обиды…»

Андрей Соколов пробыл в плену до 1944 года. К этому времени «наши своротили Германии скулу набок» и военнопленных стали использовать по специальности. Соколов стал работать шофером: возил немца-инженера на строительство дорог и оборонительных сооружений. И здесь Соколов не оставляет мысль о побеге. Когда его послали в прифронтовую полосу, он решил осуществить свое намерение. Но и здесь он думает о том, чтобы помочь нашим войскам, – он решает прихватить с собой немецкого офицера с документами. Побег был осуществлен. Сведения, полученные от гитлеровца-майора, оказались очень важными. Соколова представили к награде.

Вернувшись из плена, Андрей узнает о гибели жены и дочек. А в День Победы, 9 мая 1945 года, погиб на фронте его сын Анатолий. Тяжелым было расставание с сыном: «Товарищи – друзья моего Анатолия – слезы вытирают, а мои невыплаканные слезы, видно, на сердце засохли. Может, поэтому оно так и болит».

Сила главного героя – в тесном единении с народом.

Пройдя все ужасы фашистского плена, потеряв семью и дом, не пал духом Андрей Соколов, не окаменело его сердце, не заслонило его личное горе трагедию народа.

Уже после демобилизации в небольшом городке Урюпинске встречает Соколов маленького, оборванного мальчика Ваню и узнает, что у него нет родителей – отец убит на фронте, а мать погибла в дороге. «Закипела тут во мне горючая слеза, и сразу я решил: «Не бывать тому, чтобы нам порознь пропадать! Возьму его к себе в дети!»

Нельзя без волнения и невольных слез читать строки, где Шолохов передает радость мальчика, услышавшего от Андрея Соколова признание, что тот его отец: «Боже мой, что тут произошло! Кинулся он ко мне на шею, целует в щеки, в губы, в лоб, а сам, как свиристель, так звонко и тоненько кричит, что даже в кабинке глушно: « Папка, родненький! Я знал! Я знал, что ты меня найдешь! Все равно найдешь! Я так долго ждал, когда ты меня найдешь! …»

В любви к мальчику нашел Андрей Соколов преодоление своей личной трагедии. Эта любовь сделала его жизнь осмысленной и целенаправленной.

И эта любовь вселяет уверенность в то, что и маленький человек, воспитанный им, вырастет в стойкого борца, который все сможет вынести ради великой любви к своей матери-Родине: «И хотелось бы думать, что этот русский человек, человек несгибаемой воли, выдержит все, и около отцовского плеча вырастет тот, который, повзрослев, сможет все вытерпеть, все преодолеть на своем пути».

Заключение.

«Судьба человека».

Не случайно так назвал свой рассказ Михаил Александрович Шолохов.

Не судьба Андрея Соколова, а именно судьба человека. По сути, в этом факте выражен основной закон подлинного художественного исследования бытия, который исповедовали и исповедуют большие художники.

Вот почему в «Судьбе человека» почти нет частной истории или какого-то частного происшествия. Напротив, частная жизнь Андрея Соколова вобрала в себя глубоко типичное из жизни миллионов людей, что и позволило Шолохову осмыслить личную жизнь героя в свете трагического существа самой эпохи.

Заметим, что в конце рассказа автор на мгновение как бы отстраняется от данных, конкретных героев, и данного, конкретного конфликта: не Андрей Соколов и Ванюшка, а «два осиротевших человека» , поставленных и оставленных историей перед лицом гигантской катастрофы, если хотите – перед вечностью («две песчинки, заброшенные в чужие края военным ураганом невиданной силы» ). Поэтому, я думаю, правы те литературоведы, которые считают, что мысль Шолохова в рассказе движется от судьбы человека к судьбе человечества.

Но есть и другой смысл в названии рассказа. С полным правом можно утверждать, что в лице Андрея Соколова мы видим настоящего человека в самом благородном смысле этого слова, или, говоря языком Горького, Человека с большой буквы.

Михаил Александрович Шолохов – великий гуманист своего времени, писатель высокого художественного мастерства, который сумел проникнуть в самые глубины народной жизни и с огромной любовью выписать народные характеры, воплотив в них прекрасные душевные качества. Образы, им созданные, полны жизненной правды и могучей выразительности.

Литература

1. А.А.Журавлева. "Михаил Шолохов". Москва 1975 год.

2. М.А.Шолохов. "Судьба человека". Москва 1984 год.

3. Литература. Учебник- практикум. 9 класс. Москва 2001 год.

4. Т.А.Ладыженская. "Развивайте дар слова". Москва. Просвещение 1986 год.

5. М.А.Шолохов. Рассказы. Москва. 2002 год.

7. Жизнь и творчество М.Шолохова. Москва 1980 год.

8. Сборник "Рассказы и повести о Великой Отечественной войне". Москва. "Художественная литература". 1989 год.

Кадр из фильма "Судьба человека" по рассказу М.Шолохова.

Постановка С.Бондарчука. 1959 год.

Андрей Соколов – Сергей Бондарчук, Ванюшка – П.Борискин.

Андрей Соколов у коменданта Мюллера.

Отец и сын.

"Судьба человека". Художник О.Г.Верейский.