Составляя часть системы более сложного порядка, ни один язык мира не развивается под стеклянным колпаком. Внешняя среда непрерывно на него воздействует и оставляет довольно ощутимые следы в самых различных его сферах.

Давно было подмечено, что при контактировании двух языков один из языков может усвоить некоторые артикуляционные особенности другого языка, оказывающего на него влияние. Типичным примером может служить возникновение церебральных согласных в индийских языках, поскольку церебральные широко распространены в современных дравидских языках и не могут быть объяснены как результаты исторической эволюции соответствующих нецеребральных согласных индоиранского или индоевропейского языка-основы, предполагают, что они возникли под влиянием субстратных дравидских языков.

В северных диалектах азербайджанского языка отмечено наличие фарингализованных гласных къ, чъ, уъ, ыъ, а также смычногортанных кь , цI, чI, къ, mI , пI, возникших под влиянием иберийско-кавказских языков.

Наличие абруптивов отмечено также в восточных анатолийских говорах турецкого языка.

В так называемых узбекских иранизированных говорах исчезло под влиянием иранских языков такое типичное для тюркских языков явление, как гармония гласных.

Субстратное влияние иногда может распространяться на значительные территории, захватывая несколько языков. Так, например, для фонетической системы болгарского, румынского и албанского языков характерно наличие редуцированного гласного, который в болгарском языке обозначается через ъ, в румынском через ă и в албанском через ё.

Любопытно отметить, что тенденция к превращению а в u в первом слоге прослеживается одновременно в татарском, чувашском и марийском языках. В марийском языке а первого слога превратилось в о , в чувашском в разных диалектах в о или у, а в татарском языке а первого слога превратилось в лабиализованное а.

Каждый, кому приходилось слышать произношение так называемых финских шведов, не мог не заметить, что оно гораздо более похоже на произношение финнов, чем на произношение шведов<221>, проживающих в Швеции. Не менее значительны различия в произношении финнов, проживающих на территории Финляндии, и ингерманландцев, проживающих в Ленинградской области и частично в Карельской АССР. Произношение последних ближе к русскому, поскольку длительное пребывание среди русских не могло не сказаться на их произношении. Если сравнить произношение коми-зырян, проживающих в бассейне реки Вычегды, с произношением коми-пермяков, то нельзя не заметить, что произношение коми-пермяков почти не имеет специфического акцента и больше похоже на русское.

Рассматривая произношение мексиканского варианта испанского языка, Гонсалес Морено отмечает фразовую интонацию (напевность - especie de canto): «Когда слышишь, как индеец-майа говорит на своём родном языке, и сравниваешь с тем, как юкатанец говорит по-испански, поражаешься сходству фразовой интонации».

Влияние других языков может отразиться также и на характере ударения. Смена характера ударения в латышском языке, которое некогда было разноместным, но позднее передвинулось на первый слог, обязано, по всей видимости, влиянию языка угро-финского народа ливов. Ливы в древние времена занимали значительную часть территории современной Латвии. Многие диалектологи отмечают, что в русских говорах так называемого Заонежья исконно русское разноместное ударение перемещается на первый слог. При объяснении этого явления нельзя не учитывать, что носители этих говоров по происхождению являются обрусевшими карелами.

Влияние внешней среды может вызывать заметные сдвиги и в грамматическом строе языков. В области падежной системы оно может появляться в изменении количества падежей, или состава падежной системы, в особенностях значений падежей, моделях их построения, особенностях их исторического развития и т. д.

Якутский язык отличается от других современных тюркских языков многопадежностью. В то время как абсолютное большинство современных тюркских языков имеет обычно шесть падежей - именительный, родительный, дательный, винительный, местный и исходный, якутский язык имеет девять падежей - именительный, винительный, дательно-местный, частный, или партитив, отложительный, совместный, наречный, сравнительный и творительный. Многопадежность якутского языка можно было бы считать результатом развития этого языка по внутренним законам, если бы не было никаких других данных, свидетельствующих о наличии каких-то внешних причин, в результате действия которых якутская система падежей приняла особый вид, значительно уклоняющийся от общетюркского типа.

Дело в том, что некоторые специфические особенности якутской падежной системы имеют параллели в падежной системе<222> эвенкийского и эвенского языков, принадлежащих в языках тунгусо-маньчжурской группы.

В якутском языке нет специальной формы родительного падежа; нет этого падежа и в окружающих якутский язык эвенском и эвенкийском языках. Можно предполагать, что родительный падеж в якутском языке не успел развиться, так как в тюркских языках первоначально его не было. При этом влияние тунгусо-маньчжурских языков, по-видимому, оказало задерживающее влияние.

Дательный падеж в якутском языке одновременно имеет значение местного. Ср. оскуола ? а "в школу" и "в школе". То же самое наблюдается в эвенкийском и эвенском языках. Ср. эвенк. Пуртас бутаду бисин "твой нож находился в сумке", но Аннаду унталва эмэврэн "принесла Анне унты" 2 . Партитив в якутском языке имеет суффикс - ta , например, чэй-дэ ис "выпей чаю", ат-та аралын "дайте коня (любого)" 3 .

Но что могло толкнуть якутский язык именно на такой путь развития? Опять-таки возможное влияние тунгусских языков. В эвенкийском языке существует так называемый винительный неопределенный падеж, который помимо артиклевой функции обладает также способностью употребляться в тех случаях, когда предмет, на который направлено действие, представляет собой часть целого, например, Муе унгкурэн "Воды налила"; Букэл оллоё "Дай рыбы". Влияние тунгусо-маньчжурских языков могло направить превращение древнетюркского аблатива в партитив.

Сохранение тв. п. на -nan также, по-видимому, обязано влиянию тунгусо-маньчжурских языков, поскольку он имеется в эвенкийском и эвенском языках, ср. эвенк. пуртат "ножом" от пурта "нож", эвен. herkar?i "ножом" от herkar "нож".

Наличие в якутском языке совместного падежа типа о ? олуун "с ребенком", киhи-лиин "с человеком" также легко объяснимо, поскольку совместный падеж имеется в эвенкийском и эвенском языках, ср. эвенк, бээ-нун "с человеком", эвен. хер-кар-нюн "с ножом".

Существующий в якутском языке сравнительный падеж также находит аналогии в тунгусо-маньчжурских языках. Отложительный падеж в эвенкийском и эвенском, характеризующийся суффиксом -дук, может употребляться в роли якутского сравнительного падежа, ср. эвенк. Би гиркидукис сагдытмар бисим "Я старше твоего товарища".<223>

В результате иноязычного влияния может изменяться также семантика падежей. Любопытный материал в этом отношении дают некоторые нижне-вычегодские говоры. Употребление родительного партитивного в этих говорах встречается значительно реже, чем в русском литературном языке, например, В лесу никакие грибы нет, ср. соответственно коми-зырян. Вцрын некутш цм тшак абу.

В языках, расположенных на смежных соприкасающихся территориях, наблюдается иногда одинаковая направленность в изменении форм падежей. Так, например, уже в древнеболгарском языке принадлежность предмета могла выражаться в родительном и дательном падежах. Затем дательный падеж, особенно дательный приглагольный, всё чаще и чаще стал выражаться аналитической конструкцией с предлогом на. Поскольку дательный падеж мог вообще заменять родительный, то конструкция с предлогом на позднее совершенно вытеснила родительный падеж, ср. совр. болг. цел и задачи на историческата грамматика "цель и задачи исторической грамматики".

В современном румынском языке формы дательного и родительного падежей также совпадают, ср. domn "господин", domn "господина" или "господину", casa "дом", case "дома" или "дому". Исторически форма domn восходит к латинской форме дательного падежа ед. ч. domino, а форма case - к латинской форме дат. пад. ед. ч. casae.

Совпадение форм родительного и дательного падежей наблюдается также и в албанском языке, например, mali "горы" и "горе" shoku "товарища" и "товарищу" 4 .

Под влиянием синтетической формы местного падежа в коми-зырянском языке в некоторых нижне-вычегодских говорах, близко прилегающих к территории Коми АССР, образовались любопытные беспредложные конструкции типа Ухте живет "живет в Ухте".

Иноязычное влияние, по всей видимости, может замедлить или приостановить идущий процесс распада падежной системы. Во многих современных индоевропейских языках древняя система синтетических падежей исчезла. Отношения между словами стали выражаться аналитическим путем при помощи предлогов. Подверглась разрушению система древних падежей, унаследованных от индоевропейского праязыка и в армянском языке. Однако здесь она не разрушилась полностью, и армянский язык не стал аналитическим. Аналогичное явление наблюдалось также в истории осетинского языка и некоторых языков Индии, в которых, несмотря на разрушение старых падежных окончаний, образовалась новая система синтетических падежей. Можно сказать, что<224> полному разрушению старой падежной системы в армянском и осетинском языках препятствовали окружающие их горские языки Кавказа с их довольно развитыми падежными системами.

Что касается некоторых арийских языков Индии, то там могло сказаться влияние дравидских языков, в которых не наблюдалось разрушения падежной системы.

В истории языков отмечены случаи возникновения в результате иноязычного влияния такого явления, как определенный артикль. Так, например, в чувашском языке притяжательный суффикс 3 л. ед. ч. -е иногда приобретает значение артикля; ср. чув. ким ě "лодка", но кимми "лодка (определенная)". Другим тюркским языкам это явление не свойственно. В данном случае можно предполагать влияние марийского языка, в котором притяжательный суффикс 3 л. ед. ч. также может иметь артиклевые функции, ср., например, jer "озеро" (неопределенное)", но jer-ze "озеро (определенное)".

Наиболее устойчивой по отношению к иноязычным влияниям оказывается система местоимений. Однако система так называемых притяжательных суффиксов, функционально соответствующих притяжательным местоимением, может видоизменяться под влиянием других языков. Так, например, в эстонском языке в результате влияния индоевропейских языков система притяжательных суффиксов исчезла, и, наоборот, в новогреческом диалекте «понтика» под влиянием турецкого языка она возникла.

Во всех тюркских языках притяжательные суффиксы располагаются после суффикса множественного числа, ср. тат. Идел яр-лар-ы "берега Волги", тур. Тьrkiye şeher-ler-i "города Турции". Однако в чувашском языке существует иной порядок расположения притяжательных суффиксов. Притяжательные суффиксы в этом языке предшествуют суффиксу множественного числа, например, капитал с ě ршыв- ě- сен-че "в странах капитала". В данном случае сказалось влияние марийского языка, в котором наблюдается тот же порядок расположения притяжательных суффиксов, например, Республикын ончыл етг-же-шамыч "передовые люди республики".

Широко известны случаи заимствования из других языков словообразовательных суффиксов прилагательных. В литературе отмечены случаи заимствования суффиксов. Так, например, марийский язык заимствовал из чувашского языка суффикс сравнительной степени -рак (чув. - pax ), ср. мар. сай "хороший", сай-рак "лучше", неле "тяжелый", нелырак "тяжелее", ср. чув. ă ш ă "теплый", ă ш ă рах "теплее", тат. матур "красивый", матуррак "красивее" 5 .

Заимствование узбекского суффикса сравнительной степени - roq наблюдается в северных таджикских говорах. Исследователь<225> этих говоров В. С. Расторгуева, однако отмечает, что этот узбекский суффикс употребляется преимущественно в сочетании с таджикским суффиксом сравнительной же степени -tar, ср. teztarroq, tezroqtar "быстрее" 6 .

Система числительных в различных языках также подвержена иноязычному влиянию, хотя числительные обычно принято считать одним из наиболее устойчивых элементов лексики. Известно например, что названия числительных «семь», «сто» и «тысяча» в финно-угорских языках представляют заимствования из индоевропейских языков. Название числительного «сто» в ненецком языке "юр " представляет, по всей видимости, заимствование из какого-то древнетюркского языка, ср. чув. śqr "сто".

Числительное sută "сто" в румынском языке представляет заимствование из славянских языков. Сербохорватское и болгарское название тысячи (сербо-хорв. хиляда, болг. хиляда) представляет заимствование из греческого языка.

Числительные 80 и 90 в латинском языке звучали как octoginta и nonaginta (букв. "восемь десятков" и "девять десятков"). Во французском языке они образуются по совершенно другой модели. Числительное 80 образовано по схеме 4 x 20 quatre vingt, а 90 - по схеме 4 х 20 + 10 quatre vingt dix. Вероятнее всего эти модели возникли под влиянием кельтских языков, ср. совр. ирл. ceithre fichid "восемьдесят" (букв. "четыре двадцатки"), deich is ceithre fichid "девяносто" (букв. "десять и четыре двадцатки"), брет. pevar ugent "восемьдесят" (букв. "четыре двадцатки"), dek ha pevar ugent "девяносто" (букв. "десять и четыре двадцатки").

Румынские числительные от 11 до 19 содержат характерный элемент spre "на" из латинского super "над", например, unsprezece "одиннадцать", doisprezece "двенадцать", treisprezece "тринадцать", patrusprezece "четырнадцать" и т. д. Вышеуказанные числительные образованы по славянской модели, ср. русск. одиннадцать, т. е. "один на десять", и т. д.

В настоящее время в коми-зырянском и особенно в коми-пермяцком языках наблюдается разрушение собственной исконной системы числительных. Усиливается частотность употребления числительных, заимствованных из русского языка.

Глагольная система языка также подвержена различным иноязычным влияниям. Иноязычное влияние, например, способно преобразовать систему личных глагольных окончаний. Так, в языке тюрко-язычной народности саларов, проживающих на территории Китая, отсутствует спряжение по лицам и числам: здесь несомненно сказалось влияние китайского языка, в котором глагол также лишен этих характеристик; ранее в саларском языке эти<226> формы были. В фольклоре все еще сохраняются рудименты аффиксальных форм лица и числа 7 . Аналогичное влияние оказал китайский язык и на маньчжурский. В маньчжурском спряжение по лицам и числам также отсутствует. Отсутствие этого явления в других тунгусо-маньчжурских языках заставляет предполагать, что это явление вторичное, возникшее под влиянием китайского языка.

Образование системы глагольных времен также может во многом зависеть от внешних влияний 8 .

В результате взаимодействия марийского языка с пермскими языками в марийском языке образовалась система прошедших времен, типологически тождественная системе времен в пермских языках. Особенности этой системы состоят в следующем: 1) она включает четыре прошедших времени: первое прошедшее, второе прошедшее, или перфект, плюсквамперфект и прошедшее длительное, 2) перфект не имеет вспомогательного глагола «быть» и помимо чисто перфектного значения может иметь модальное значение неочевидности действия, 3) в прошедшем длительном вспомогательный глагол фактически превращен в частицу, возникшую на основе обобщенной формы 3 л. ед. ч. первого прошедшего времени вспомогательного глагола «быть», ср. ком-зыр. босъта в цлi "я брал", босьтан, в цлi "ты брал", босьтц в цлi "он брал" и т. д., мар. налам ыле "я брал", налат ыле "ты брал", налеш ыле "он брал".

Формы настоящего определенного и прошедшего определенного 1 изъявительного наклонения с вспомогательным глаголом xoraftan "лежать, спать", имеющие распространение в ряде крайних северных таджикских говоров, являются кальками соответствующих узбекских форм, включающих в свой состав глагол ётмок "лежать", ср. чустек. nafiљta-xotaљ < naviљta xorafta ast "он пишет (сейчас в данный момент)"; узб. ˇ? иб-ётиб-ман "читаю (сейчас, в данный момент)". Формы настоящего определенного времени 1 и прошедшего определенного времени 1 изъявительного наклонения с вспомогательными глаголом istodan, наиболее употребительные в говорах таджикоязычных селений Узбекистана и северных районов Таджикской ССР, поражают абсолютным сходством своей конструкции с соответствующими узбекскими формами, включающими в свой состав вспомогательный глагол турм о ? "стоять".

Французские конструкции типа il me I"а dit "он мне это сказал", где местоименные показатели прямого и косвенного объек<227>тов, как бы инфигированные между личным местоимением (префиксом) il и глаголом, очень напоминают древнеирландские конструкции типа го-m-gab "он взял меня" 9 .

Наличие двух типов спряжения глаголов в системе прошедшего времени в осетинском языке, зависящих от того, является ли данный глагол переходным или непереходным, возникло под влиянием кавказского языкового субстрата, поскольку в адыгских языках также существуют два спряжения - одно для переходных, другое для непереходных глаголов 1 0 .

Влияние другого языка может отражаться и в значениях глагольных времен. Так, например, второе прошедшее в чувашском языке, помимо значений перфекта и прошедшего неочевидного, имеет также значение прошедшего длительного, например, Поезд зав-завах малалла шун ă, вагон в ě с ě мс ě р зилленн ě к ă м ă л п ă транн ă (А. Тальвир) "Поезд неудержимо стремился (букв. полз) вперед, вагоны беспрерывно качало, вызывало тошноту". В родственных тюркских языках второе прошедшее не обладает этими свойствами. Источник этого значения следует искать в марийском языке, поскольку здесь второе прошедшее, помимо значения перфекта и прошедшего неочевидного, также может употребляться для выражения длительного действия, например, Кок ий наре ханын шучко вынемыште, зинданыште иленам, эн неле пашам ыштенам (К. Васин). "Года два я жил у хана в страшной яме, в тюрьме, самую тяжелую работу выполнял".

Любопытные следы иноязычного влияния могут быть обнаружены в области выражения таких языковых категорий, как вид и наклонение. Под влиянием русского языка в современном удмуртском языке явно наметилась тенденция к образованию видовых пар глаголов. Для образования глаголов несовершенного вида используется суффикс -а (истор. многократный суффикс -al ).

В болгарском языке под влиянием турецкого языка возникло пересказывательное наклонение. Болгарский перфект, который в древние времена обозначал результат действия, завершившегося в прошлом, после проникновения значительных масс турок на территорию Болгарии приобрел в условиях двуязычия способность выражать действие, очевидцем которого говорящий фактически не был, т. е. передаваемое со слов других.

Иноязычное влияние может сказываться даже в значениях глагольных суффиксов. Так, например, в коми-зырянском языке довольно широкое распространение имеет глагольный суффикс -ышт, выражающий маломерность действия или его недостаточную интенсивность, например, Лида лэптыштi с ванавескасц "Лида<228> приподняла занавеску"; сiuц вештыштic улцссц. "Он подвинул стол" и т. д. Катализатором, облегчавшим распространение суффикса -ышт в коми-зырянском языке, явились довольно распространенные в русском языке глаголы маломерного действия с приставкой по-, например, погулять, поесть, попробовать, пощупать и т. д. В удмуртском языке, где влияние русского языка было менее интенсивным, суффикс -ышт не получил сколько-нибудь значительного развития.

В финно-угорских языках древнейшей поры глаголы вообще не имели никаких превербов. Эти превербы в некоторых финно-угорских языках возникли под влиянием окружающих их индоевропейских языков, ср. в венг. artani "вредить", но megartani "повредить", irni "писать", но beirni "выписывать".

Подобного рода превербы существуют также в эстонском языке. Функционально близкими к превербам являются в марийском языке некоторые вспомогательные глаголы, ср., например, нелаш "глотать", но нелын колташ "проглотить" (букв. "глотая, пустить"), кочккаш "есть", но кочкын пытараш "съесть" (букв. "едя кончить") и т. д. Почти все модели сложных глаголов в марийском языке заимствованы из чувашского языка, где имеются их совершенно точные типологические соответствия.

Сложные глаголы имеются также в современном бенгальском языке, например, khāiyā phelilām "я съел", pakī ur-iyā gela "птица улетела" и т. д.

Обращает на себя внимание поразительное сходство моделей сложных глаголов в бенгальском языке с моделями сложных глаголов в дравидских языках. Так, в тамильском языке обнаруживаются те же глаголы-модификаторы с той же функцией 1 1 .

Заимствуются из одного языка в другой даже частицы. В некоторых нижне-вычегодских говорах русской частице -то, например, кто-то, что-то, чего-то, как-то и т. д. соответствует частица -ко , например, кто-ко, чево-ко, как-ко и т. д. Источником этой необычной частицы является коми-зырянская частица k х , употребляемая в аналогичных случаях, ср. kod-kх "кто-то", myj-kх, "что-то", kyZ?-kх "как-то" и т. д.

В этих же говорах распространена частица -но, примерно соответствующая русской частице же, например, штой-но "что же", ктой-но "кто же" и т. д. Эта частица также заимствована из коми-зырянского языка, ср. коми-зыр. myj-nх "что же", а kyZ?-nх "а как же".

Очень подвержен различным внешним влияниям синтаксис. Синтаксис древних финно-угорских языков был очень похож на синтаксис тюркских. В нем выдерживался типичный для агглютинативных языков порядок слов - «определение + определяемое»,<229> глагол обычно занимал конечное положение в предложении, очень слабо были развиты придаточные предложения, их функции выполняли причастные конструкции и абсолютные деепричастные обороты, слабо были развиты подчинительные союзы и т. д. Это предположение подтверждается наличием некоторых реликтовых явлений прежнего состояния в таких языках, как финский, коми-зырянский, удмуртский, мордовский, марийский. Синтаксис тюркского типа имеют финно-угорские языки, в меньшей степени подвергнувшиеся влиянию индоевропейских языков, например, обско-угорские. Напротив, в результате влияния различных индоевропейских языков синтаксис таких финно-угорских языков, как венгерский, финский, эстонский, саамский, мордовский и коми-зырянский приобрел типологические черты синтаксиса индоевропейских языков. Свободным стал порядок слов, появились придаточные предложения европейского типа, вводимые союзами и относительными местоимениями.

Синтаксис маратхи, по сравнению с синтаксисом других индо-арийских языков (имеются в виду крупнейшие литературные языки, так как только их синтаксис до некоторой степени изучен), отличается значительно менее индоевропейским характером. Так, в маратхи сравнительно мало употребляются классические индоевропейские сложноподчиненные предложения с относительными словами: преобладают предложения с присоединительной связью и особые обороты с неличными формами глагола, эквивалентные зависимым предложениям (использование причастий для связи предложений, одно из которых оформляется как именной член другого, характерно, в частности для дравидских языков) 1 2 .

В языках Кавказа широко распространена эргативная конструкция предложения. Трудно предположить, чтобы она во всех языках, которым она свойственна, возникла совершенно самостоятельно. По-видимому, имело место частичное ее распространение за счет влияния языков субстратов и т. д.

В лингвистической литературе отмечены случаи заимствования средств связи предложений - подчинительных и сочинительных союзов. Так, например, мордовские языки употребляют значительное число союзов, заимствованных из русского языка. В иранских, тюркских и индийских языках встречаются союзы, заимствованные из арабского языка и т. д.

Самой восприимчивой сферой для всякого рода иноязычных влияний является лексика. Случаи заимствования слов или калькирования отмечены в самых различных языках. Словарный состав каждого языка отражает все изменения, совершающиеся в жизни данного народа, особенности его быта, хозяйственного уклада, исторической жизни, социального расслоения и т. д.<230>

Исследование словарного состава языка может дать богатый материал для историка и этнографа. Так, например, наличие в языке того или иного народа названий растений, рыб или животных, имеющих определенный географический ареал распространения, позволяет определить первоначальную территорию расселения этого народа. Отсутствие во всех диалектах татарского языка собственного слова для наименования гриба свидетельствует о южном происхождении казанских татар. Наличие в мордовских языках литовских слов свидетельствует о том, что граница расселения литовцев в древности была более продвинута к востоку. Отсутствие собственных оленеводческих терминов в языке коми подтверждает сделанное учеными предположение, что оленеводство коми заимствовали у ненцев.

Но иноязычные слова не только заимствуются непосредственно или калькируются. Влияние чужого языка может способствовать расширению диапазона значений исконных слов. Так, в результате длительного языкового контакта карельский язык приобрел ряд особенностей, чуждых другим близкородственным языкам. Например, карельский глагол aљtua, соответствующий финскому astua "идти" имеет по сравнению с финским глаголом более широкий объем значений. В его употреблении прямо отражается полисемантизм русского глагола идти, например mančikka maijon ke aљtuw "земляника с молоком идет", љluakotti ăstuw "мокрый снег идет", и т. д. 1 3 .

Финское слово selvд, имеющее буквальное значение "ясный" или "ясно", может употребляться в значении русского "готово". Такое значение явно возникло под влиянием скандинавских языков, поскольку в шведском и норвежском языках слово klar имеет то же значение наряду с обычными для него значениями "ясный" или "ясно".

Проникновение иноязычного слова может существенно изменить семантику исконного слова, находящегося с ним в одном синонимическом ряду. Так, например, проникновение в язык калининских карел русского слова griba "гриб, грибы" изменило семантику не только заимствованного русского слова griba, но и значение исконного слова љieni "гриб". Љienia когда-то в карельском языке означало грибы вообще, ср. финск. sienia "грибы". Слово griba приобрело значение "гриб, заготовленный для сушки на зиму", а слово љieni стало означать "гриб, предназначенный для соления" 1 4 .

В условиях контактирования языков (см. также подробнее раздел «Языковые контакты») могут распространяться моде<231>ли и формулы образования идиоматических выражений, например, в персидском, турецком, армянском и грузинском языках существует одинаковая формула ответа на вопрос о состоянии у человека каких-нибудь дел, здоровья и т. д.

Если спрашивающий задает вопрос типа русского Как дела? или немецкого Wie geht"s?, то человек может ответить формульным выражением Хорош есмь, если у него дела идут действительно хорошо, ср. перс. хив-дm, арм. lav em, тур. eyi-im, груз. |"argad var и т. д.

В странах центральной Европы существуют одинаковые формулы выражения благодарности, образованные по модели немецкого danke schцn, ср. венг. kцszцnцm szйpen, чешск. dekuji pekne, серб.-хорв. хвала лепо и т. д.

Нигде так ясно не обнаруживается обусловленность употребления слов внешними факторами, как в различных языковых стилях. На долю стилистики речи выпадает задача разобраться в тончайших различиях семантического характера между разными жанрами и общественно обусловленными видами устной и письменной речи.

Эволюция стилей тесно связана со сменой культурно-бытовых форм общения, с историей общества. Каждый стиль всегда предполагает обращение к определенной социальной среде, отражает принятую в данной среде нормативность и эстетику речи, широко употребляется в литературных произведениях как средство социальной характеристики персонажей. История стилей художественной литературы находится в самой тесной связи с историей соответствующего литературного языка и с его разнообразными, историческими изменяющимися стилистическими вариациями.

Такая область лингвистической науки, как изучение истории образования литературных языков (см. гл. «Литературный язык»), не может абстрагироваться от культурно-исторического контекста. Только привлечение фактов истории может дать ключ к правильному пониманию того, в какую эпоху и почему возник данный литературный язык, какие социальные силы, общественные взгляды, школы и направления стимулировали, или наоборот, задерживали его поступательное развитие, каким образом они на него влияли, какие писатели оказывали на него свое воздействие.

Расширение общественных функций языка и темпы его развития целиком и полностью определяются различными внешними причинами. Особенно подверженными различным внешнеязыковым влияниям оказываются расположенные на смежных территориях диалекты. На границах между отдельными диалектными зонами возникают области смешанных диалектов. Так, например, между северным и южным наречием русского языка располагается область средне-русских говоров. Эти говоры содержат отдельные особенности, сближающие их то с северным, то с южным наречием. Подобная же зона переходных говоров существует на территории,<232> находящейся между областями распространения верхового и низового диалекта чувашского языка. Подобные явления имеются собственно в каждом языке.

Образование в языке диалектов зависит во многом от причин внешнего порядка, как то: миграции населения, изоляции отдельных его групп, дробления или укрупнения государства, усвоения данного языка иноязычным населением и т. п.

Справедливо отмечается, что данные современных говоров нередко служат важным материалом для историка: как группировалось население в прошлом, где оно обитало, каковы были колонизационные движения, каковы были связи у разных частей данного народа между собою и с соседними народами в разные исторические эпохи - все это в той или иной степени отражается в говорах. Территориальное распределение диалектных различий представляет собой как бы отпечаток, след пройденного народом исторического пути. Полное понимание современного диалектного многообразия языка, территориального распределения диалектных различий невозможно без учета исторических фактов. Поэтому историческая диалектология и история языка должна широко пользоваться диахроническими данными.

Специфические особенности различных языков и диалектов часто бывает невозможно уяснить без привлечения исторических данных. Так, например, каждый, кто занимался литературным крымско-татарским языком, не мог не заметить в этом языке одной любопытной особенности: грамматическая структура этого языка имеет ярко выраженные черты так называемого кыпчакского типа, тогда как словарный состав обнаруживает много общих черт со словарным составом тюркских языков южного или огузского типа, азербайджанским, гагаузским и анатолийско-турецким. Эти особенности несомненно отражают сложную историю заселения Крымского полуострова различными тюркскими племенами. С начала второго тысячелетия н. э. почти вся территория Крыма, начиная с Притаврии и до горной гряды на юге, заселялась кыпчакскими племенами, как об этом свидетельствует старая топонимика Крыма; прибрежная же полоса от Байдар до Кафы (Феодосия) имела смешанное население (византийцы, генуэзцы, армяне и др.), от которого также сохранились топонимические названия, но старых тюркских топонимов среди них нет. В XV-XVI вв. здесь начали появляться и затем надолго обосновались выходцы из Турции - больше всего из Анатолии. Еще позднее в степную часть Крыма пришли ногайцы. Эти этно-лингвистические факторы определили строение диалектной карты Крыма и в значительной мере формирование крымско-татарского литературного языка в последующее время 1 5 .<233>

Карельские диалекты Калининской области обнаруживают значительное сходство с карельскими диалектами северной части Карельской АССР, хотя носители тех и других говоров в настоящее время отделены друг от друга значительным расстоянием. Это объясняется тем, что после окончания русско-шведской войны и заключения Столбовского мира (1617 г.) одна часть карельского народа с территории Приладожья и Карельского перешейка в течение первой половины XVII в. переселилась в глубь России на земли современной Новгородской и Калининской (а также частично Ярославской и Тамбовской) областей, а другая часть пошла в направлении к северу и северо-востоку - на территорию центральных и северных районов Карельской АССР 1 6 .

Было бы, однако, совершенно неправильно делать вывод о том, будто первостепенная роль в изменении языка под воздействием внешних факторов принадлежит таким факторам, как влияние других языков, миграции, переселения, особенности исторической жизни народа, говорящего на данном языке и т. п.

Самым мощным внешним фактором, вызывающим языковые изменения, является прогресс человеческого общества, выражающийся в развитии его духовной и материальной культуры, в развитии производительных сил, науки, техники и т. п., влекущем за собой усложнение форм человеческой жизни и, соответственно, языка.

Катализатором, облегчавшим распространение суффикса -ышт в коми-зырянском языке, явились довольно распространенные в русском языке глаголы маломерного действия с приставкой по-, например, погулять, поесть, попробовать, пощупать и т. д. В удмуртском языке, где влияние русского языка было менее интенсивным, суффикс -ышт не получил сколько-нибудь значительного развития.

В финно-угорских языках древнейшей поры глаголы вообще не имели никаких превербов. Эти превербы в некоторых финно-угорских языках возникли под влиянием окружающих их индоевропейских языков, ср. в венг. artani `вредить`, но megartani `повредить`, irni `писать`, но beirni `выписывать`.

Подобного рода превербы существуют также в эстонском языке. Функционально близкими к превербам являются в марийском языке некоторые вспомогательные глаголы, ср., например, нелаш `глотать`, но нелын колташ `проглотить` (букв. `глотая, пустить`), кочккаш `есть`, но кочкын пытараш `съесть` (букв. `едя кончить`) и т. д. Почти все модели сложных глаголов в марийском языке заимствованы из чувашского языка, где имеются их совершенно точные типологические соответствия.

Сложные глаголы имеются также в современном бенгальском языке, например, khāiyā phelilām `я съел`, pakī ur-iyā gela `птица улетела` и т. д.

Заимствуются из одного языка в другой даже частицы. В некоторых нижне-вычегодских говорах русской частице -то, например, кто-то, что-то, чего-то, как-то и т. д. соответствует частица -ко, например, кто-ко, чево-ко, как-ко и т. д. Источником этой необычной частицы является коми-зырянская частица kх, употребляемая в аналогичных случаях, ср. kod-kх `кто-то`, myj-kх, `что-то`, kyZ?-kх `как-то` и т. д.

В этих же говорах распространена частица -но, примерно соответствующая русской частице же, например, штой-но `что же`, ктой-но `кто же` и т. д. Эта частица также заимствована из коми-зырянского языка, ср. коми-зыр. myj-nх `что же`, а kyZ?-nх `а как же`.

Синтаксис тюркского типа имеют финно-угорские языки, в меньшей степени подвергнувшиеся влиянию индоевропейских языков, например, обско-угорские. Напротив, в результате влияния различных индоевропейских языков синтаксис таких финно-угорских языков, как венгерский, финский, эстонский, саамский, мордовский и коми-зырянский приобрел типологические черты синтаксиса индоевропейских языков. Свободным стал порядок слов, появились придаточные предложения европейского типа, вводимые союзами и относительными местоимениями.

В лингвистической литературе отмечены случаи заимствования средств связи предложений — подчинительных и сочинительных союзов. Так, например, мордовские языки употребляют значительное число союзов, заимствованных из русского языка. В иранских, тюркских и индийских языках встречаются союзы, заимствованные из арабского языка и т. д.

Наличие в мордовских языках литовских слов свидетельствует о том, что граница расселения литовцев в древности была более продвинута к востоку. Отсутствие собственных оленеводческих терминов в языке коми подтверждает сделанное учеными предположение, что оленеводство коми заимствовали у ненцев.

Например, карельский глагол aљtua, соответствующий финскому astua `идти` имеет по сравнению с финским глаголом более широкий объем значений. В его употреблении прямо отражается полисемантизм русского глагола идти, например manиikka maijon ke aљtuw `земляника с молоком идет`, љluakotti гstuw `мокрый снег идет`, и т. д..

Финское слово selvд, имеющее буквальное значение `ясный` или `ясно`, может употребляться в значении русского `готово`. Такое значение явно возникло под влиянием скандинавских языков, поскольку в шведском и норвежском языках слово klar имеет то же значение наряду с обычными для него значениями `ясный` или `ясно`.

Проникновение иноязычного слова может существенно изменить семантику исконного слова, находящегося с ним в одном синонимическом ряду. Так, например, проникновение в язык калининских карел русского слова griba `гриб, грибы` изменило семантику не только заимствованного русского слова griba, но и значение исконного слова љieni `гриб`. Љienia когда-то в карельском языке означало грибы вообще, ср. финск. sienia `грибы`. Слово griba приобрело значение `гриб, заготовленный для сушки на зиму`, а слово љieni стало означать `гриб, предназначенный для соления`.

В условиях контактирования языков (см. также подробнее раздел «Языковые контакты») могут распространяться модели и формулы образования идиоматических выражений, например, в персидском, турецком, армянском и грузинском языках существует одинаковая формула ответа на вопрос о состоянии у человека каких-нибудь дел, здоровья и т. д.

Если спрашивающий задает вопрос типа русского Как дела? или немецкого Wie geht`s?, то человек может ответить формульным выражением Хорош есмь, если у него дела идут действительно хорошо, ср. перс. хив-дm, арм. lav em, тур. eyi-im, груз. |`argad var и т. д.

Такая область лингвистической науки, как изучение истории образования литературных языков, не может абстрагироваться от культурно-исторического контекста. Только привлечение фактов истории может дать ключ к правильному пониманию того, в какую эпоху и почему возник данный литературный язык, какие социальные силы, общественные взгляды, школы и направления стимулировали, или наоборот, задерживали его поступательное развитие, каким образом они на него влияли, какие писатели оказывали на него свое воздействие.

Так, например, между северным и южным наречием русского языка располагается область средне-русских говоров. Эти говоры содержат отдельные особенности, сближающие их то с северным, то с южным наречием. Подобная же зона переходных говоров существует на территории, находящейся между областями распространения верхового и низового диалекта чувашского языка. Подобные явления имеются собственно в каждом языке.

Территориальное распределение диалектных различий представляет собой как бы отпечаток, след пройденного народом исторического пути. Полное понимание современного диалектного многообразия языка, территориального распределения диалектных различий невозможно без учета исторических фактов. Поэтому историческая диалектология и история языка должна широко пользоваться диахроническими данными.

С начала второго тысячелетия н. э. почти вся территория Крыма, начиная с Притаврии и до горной гряды на юге, заселялась кыпчакскими племенами, как об этом свидетельствует старая топонимика Крыма; прибрежная же полоса от Байдар до Кафы (Феодосия) имела смешанное население (византийцы, генуэзцы, армяне и др.), от которого также сохранились топонимические названия, но старых тюркских топонимов среди них нет. В XV—XVI вв. здесь начали появляться и затем надолго обосновались выходцы из Турции — больше всего из Анатолии. Еще позднее в степную часть Крыма пришли ногайцы. Эти этно-лингвистические факторы определили строение диалектной карты Крыма и в значительной мере формирование крымско-татарского литературного языка в последующее время.

Карельские диалекты Калининской области обнаруживают значительное сходство с карельскими диалектами северной части Карельской АССР, хотя носители тех и других говоров в настоящее время отделены друг от друга значительным расстоянием. Это объясняется тем, что после окончания русско-шведской войны и заключения Столбовского мира (1617 г.) одна часть карельского народа с территории Приладожья и Карельского перешейка в течение первой половины XVII в. переселилась в глубь России на земли современной Новгородской и Калининской (а также частично Ярославской и Тамбовской) областей, а другая часть пошла в направлении к северу и северо-востоку — на территорию центральных и северных районов Карельской АССР.

Серебренников Б.А. Общее языкознание — М., 1970 г.

Изменение и развитие языка происходит по определенным законам. О наличии языковых законов свидетельствует тот факт, что язык не представляет собой совокупности разрозненных, обособленных элементов. Изменяющиеся, эволюционирующие языковые явления находятся между собой в регулярных, причинно-следственных отношениях. Языковые законы делятся на внутренние и внешние.

Внутренними называются законы, представляющие собой причинно-следственные процессы, происходящие в отдельных языках и на отдельных языковых уровнях. К ним относятся законы фонетики, морфологии, синтаксиса, лексики: падение редуцированных в русском языке; передвижение согласных в немецком языке. Внутренние законы - регулярные отношения между языковыми явлениями и процессами, которые возникают в результате спонтанных, независимых от внешних воздействий причин. Именно внутренние законы являются свидетельством того, что язык представляет собой относительно самостоятельную, саморазвивающуюся и саморегулирующуюся систему. Внутренние законы подразделяют на общие и частные.

Внешними законами называются законы, обусловленные связью языка с историей общества, различными сторонами человеческой деятельности. Так, территориальное или социальное ограничение в использовании языка ведет к образованию территориальных и социальных диалектов. Закономерные связи между языком и развитием общественных формаций обнаруживаются в ходе исторического развития общества. Например, образование наций и национальных государств привело к образованию национальных языков. Усложнение социальной жизни, разделение труда вызвало формирование стилей, научных и профессиональных подъязыков.

На изменения в историческом движении общества непосредственно отзывается внешняя структура языка. Под воздействием условий жизни изменяется словарный состав языка, образуются местные и социальные диалекты, жаргоны, стили, жанры.

Изменение и усложнение внешней структуры языка воздействует и на его внутреннюю структуру. Однако историческая смена форм общественной жизни народа не нарушает тождества языка, его самостоятельности. Изменение и развитие внутренней структуры языка исчисляются многими столетиями.

Общие законы охватывают все языки и все уровни языка. К ним относятся закон системности, закон традиции, закон аналогии, закон экономии, законы противоречий (антиномии).

Закон системности обнаруживается в разных языках и на разных языковых уровнях.

Например, все языки имеют сходную уровневую структуру, в которой выделяются конститутивные единицы. Сокращение количества падежей в русском языке (шесть из девяти) привело к росту аналитических черт в синтаксическом строе языка. Изменение семантики слова отражается на его синтаксических связях и на его форме.

Закон языковой традиции объясняется стремлением к стабильности. При расшатывании этой стабильности вступают в действие запретительные меры, исходящие от специалистов-лингвистов. В словарях, справочниках, официальных предписаниях имеются указания на правомочность или неправомочность употребления языковых знаков. Происходит искусственное сохранение традиции. Например, правила сохраняют традицию употребления глаголов звонúть - звонúшь, звонúт; включúть - включúшь, включúт; вручúть - вручúшь, вручúт. Хотя во многих глаголах традиция была нарушена. Например, раньше существовала норма варúть - варúшь : Ворон не жарят, не варят (И. Крылов); Печной горшок тебе дороже: ты пищу в нем себе варишь (А. Пушкин).

Закон языковой аналогии проявляется во внутреннем преодолении языковых аномалий, которое осуществляется в результате уподобления одной формы языкового выражения другой. Результатом оказывается некоторая унификация форм. Сущность аналогии заключается в выравнивании форм в произношении, в ударении, в грамматике. Например, аналогией вызван переход глаголов из одного класса в другой: по аналогии с формами глаголов читать - читает, бросать - бросает появились формы капает (каплет), внимает (внемлет) .

Законы противоречий (антиномии) объясняются противоречивостью языка. К ним относятся:

а) Антиномия говорящего и слушающего создается в результате различия в интересах коммуникантов. Говорящий заинтересован в том, чтобы упростить и сократить высказывание (здесь проявляется закон экономии усилий), а слушающий - упростить и облегчить восприятие и понимание высказывания.

Например, в русском языке XX в. появилось много аббревиатур, что было удобно для составителей текстов. Однако в настоящее время все больше появляется расчлененных наименований: общество защиты животных, управление по борьбе с организованной преступностью , которые обладают большим воздействием, поскольку несут в себе открытое содержание;

б) Антиномия узуса и возможностей языковой системы (системы и нормы) заключается в том, что возможности языка (системы) значительно шире, чем принятое в литературном языке употребление языковых знаков. Традиционная норма действует в сторону ограничения, тогда как система способна удовлетворить большие запросы общения. Например, норма фиксирует отсутствие противопоставления по видам у двувидовых глаголов. Употребление компенсирует такие отсутствия. Например, вопреки норме, создаются пары атаковать – атаковывать , организовать - организовывать ;

в) Антиномия, обусловленная асимметричностью языкового знака, проявляется в том, что означаемое и означающее всегда находятся в состоянии конфликта. Означаемое (значение) стремится к приобретению новых, более точных средств выражения, а означающее (знак) - приобрести новые значения. Например, асимметричность языкового знака приводит к сужению или расширению значений слов: заря «освещение горизонта перед восходом или заходом солнца» и «начало, зарождение чего-либо»;

г) Антиномия двух функций языка - информационной и экспрессивной. Информационная функция приводит к однотипности, стандартности языковых единиц, экспрессивная - поощряет новизну, оригинальность выражения. Речевой стандарт закрепляется в официальных сферах общения - в деловой переписке, юридической литературе, государственных актах. Экспрессия, новизна выражения более свойственна речи ораторской, публицистической, художественной;

д) Антиномия двух форм языка - письменной и устной. В настоящее время достаточно обособленные формы реализации языка начинают сближаться. Устная речь воспринимает элементы книжности, письменная - широко использует принципы разговорности.

Частные законы происходят в отдельных языках. В русском языке, например, к ним относится редукция гласных в безударных слогах, регрессивная ассимиляция согласных, оглушение согласных на конце слова.

Лингвисты отмечают различные темпы изменения и развития языков . Существуют некоторые общие закономерности темпов изменения. Так, в дописьменный период языковой строй изменяется быстрее, чем в письменный. Письменность замедляет изменения, но не останавливает их.

На темпы изменения языка, по мнению некоторых лингвистов, влияет численность говорящего на нем народа. Макс Мюллер отмечал, что чем меньше язык, тем более он непостоянен и тем быстрее он перерождается. Наблюдается обратная связь между размером языка и скоростью эволюции его строя. Однако такая закономерность прослеживается далеко не во всех языках. Юрий Владимирович Рождественский отмечает, что одни дописьменные языки изменяют свой строй быстрее других, даже в том случае, когда эти языки имели общий язык-основу. Так, строй исландского языка изменялся существенно медленнее строя английского языка, хотя количественно исландцы значительно уступают англичанам. По- видимому, здесь сказалось особенное географическое положение, изолированность исландского языка. Известно также, что литовский язык в большей степени сохранил элементы древнего строя индоевропейских языков, чем славянские языки, несмотря на балто-славянское языковое единство в древности.

Известны случаи редкой устойчивости строя языка на протяжении исторически длительного времени. Н.Г. Чернышевский указывал на поразительную устойчивость языка в колониях греков, немцев, англичан и других народов. Арабский язык у кочевых бедуинов Аравии в течение многих столетий практически не менялся.

Различные темпы изменения наблюдаются и в истории одного и того же языка. Так, падение редуцированных гласных в древнерусском языке произошло, по темпам языковых изменений, сравнительно быстро в X-XII вв., особенно если учесть, что эти гласные были еще в индоевропейском языке-основе. Последствия этого фонетического закона были весьма значительны для фонетической, морфологической и лексической системы русского языка: перестройка системы гласных и согласных, оглушение звонких согласных в конце слова, ассимиляция и диссимиляция согласных; появление беглых гласных, непроизносимых согласных, различных стечений согласных; изменение звукового облика морфем, слов. Одновременно отмечается и относительная стабильность строя национального русского литературного языка в период от Пушкина до наших дней. Язык Пушкина, по его фонетическому, грамматическому, словообразовательному строю, семантической и стилистической системе, нельзя оторвать от современного языка. Однако русский язык середины XVII в., отдаленный от языка Пушкина на такой же отрезок времени, никак нельзя назвать современным ему языком.

Таким образом, в истории одного и того же языка существуют периоды относительной устойчивости и интенсивного изменения.

Некоторые лингвисты считают, что язык - объективное явление, развивающееся по своим законам, и поэтому он не подвержен субъективным воздействиям. Недопустимо произвольное введение в общеупотребительный язык тех или других единиц языка, изменение его норм. В русском языке можно указать только на отдельные случаи введения авторских новых слов в словарный состав русского языка, хотя авторские неологизмы свойственны стилю многих писателей.

Однако часть языковедов, например, Е.Д.Поливанов, представители ПЛК считают, что есть необходимость субъективного «вмешательства» в организацию языковых средств. Оно может выражаться в кодификации языковых средств; в установлении норм литературного языка для всех говорящих.

Субъективное воздействие на язык происходит в научных подъязыках при организации терминосистем. Это связано с конвенциональной природой термина: он, как правило, вводится по условию.

В определенную эпоху развития решающим для литературного языка оказывается личное, субъективное воздействие на литературный язык. Создание национальных литературных языков происходит под влиянием выдающихся национальных писателей, поэтов.

подчиняется звуковым законам, и тем, что объясняется аналогией и за имствованиями. Тем не менее, большинство исследований историчес кого развития языков следуют в этом отношении принципам младо грамматиков.

6.5. Причины изменения языка

Почему язык с течением времени меняется? На этот вопрос нет об щепринятого ответа. Имеется несколько гипотез относительно изменения языка, однако ни одна из них не объясняет всю совокупность фактов. Самое большее, что мы можем сделать, это перечислить и пояснить наиболее важные факторы, на которые обращают внимание лингвисты, пытаясь объяснить изменение языка.

При обсуждении этой проблемы обычно используют два типа раз личий: (а) различие между звуковыми изменениями, с одной стороны, и грамматическими и лексическими изменениями, с другой; (б) различие между внутренними и внешними факторами. Однако не следует преуве личивать каждое их этих различий, взятых по отдельности. Как мы уже видели, тезис младограмматиков о том, что звуковые изменения суще ственным образом отличаются от всех остальных изменений, является лишь частью правды. Даже такие более или менее физиологически объ яснимые процессы, как ассимиляция (полное или частичное уподобление двух соседних звуков по месту и способу образования - ср. итал. otto, notte и т. д. в табл. 5 раздела 6.3) или гаплология (выпадение одного из двух стоящих рядом похожих слогов, ср. др.-англ. *Engla-land "страна англов" >England "Англия"), тоже требуют объяснения с точки зрения более общих факторов, если предполагается, что они являются причиной постоян ных изменений звукового строя языка. Что же касается различия между внешними и внутренними факторами, основанного на абстрагировании собственно системы языка от культурных и социальных условий, в кото рых данная система используется, то это различие тоже в конечном счете оказывается недостаточным, так как коммуникативная функция языка, заключающаяся в соотнесении формы и значения в рамках данной язы ковой системы, соотносит также данную языковую систему с культурой

и обществом, которое она обслуживает.

В предыдущем разделе уже были упомянуты два наиболее важных фактора изменения языка - аналогия и заимствование. На данном этапе мы уже можем определенно сказать, что многое из того, что младограмма тики объясняли через звуковые законы, является результатом совместного действия указанных двух факторов. Сами по себе звуковые законы ни чего не объясняют, они являются всего лишь констатацией того, что произошло в конкретном месте (точнее, в конкретном языковом сооб ществе) в определенный промежуток времени. Однако если посмотреть на данное звуковое изменение ретроспективно и в общем виде, оно мо жет показаться достаточно регулярным (в том смысле, как представляли себе регулярность младограмматики и их последователи). Тем не менее,

190 6. Изменение языка

наблюдения над звуковыми изменениями, происходящими в настоящее время, показывают, что они могут возникнуть в заимствованных словах и со временем распространиться по аналогии на другие слова.

Одним из показателей того, что язык изменяется, является процесс, называемый обычно гиперкоррекцией. Пример тому - распространение южноанглийского произношения гласного <и> в словах типаbutter "мас ло" (т. е. [и]. -Прим. перев.) на слова типаbutcher в северных английских диалектах (где ранее произносилось [л]. -Прим. перев.), которые вос приняли (т.е. заимствовали) такое произношение этого класса слов (т.е.

с [и]. - Прим. перев.) из литературного языка. Звуковая гиперкоррек ция такого рода не отличается, по крайней мере по характеру влияния, от гиперкоррекции другого рода, которая повлияла на то, что носители южноанглийских диалектов, принадлежащие среднему классу и получив

шие образование, говорят between you and I (вместо литературногоbetween you and me. -Прим. перев.). Можно считать, что гиперкоррекция первого рода (но не второго) могла бы в конечном счете привести к тому, что можно описать, в общем виде и ретроспективно, как регулярное звуковое изменение.

Мы вовсе не имеем в виду, что таким образом можно объяснить все звуковые изменения. Мы должны также допускать возможность постепен ного и неощущаемого фонетического перехода в течении определенного времени во всех словах, где встречается данный звук. Суть нашего рас суждения заключается в том, что целый набор факторов может привести к одному и тому же конечному результату, а именно к тому, что обычно, по крайней мере в традиции младограмматиков, считается регулярным звуковым изменением и противопоставляется таким как будто бы нере гулярным явлениям, как изменение по аналогии и заимствования.

Лингвисты, настаивающие на различии между внутренними и внеш ними факторами - особенно те, которые следуют принципам структура лизма и функционализма (см. 7.2, 7.3) - склонны объяснять как можно большее число языковых изменений за счет внутренних факторов, осо бенно за счет постоянных перестроек, осуществляемых языком на своем пути от одного устойчивого (или почти устойчивого) состояния к другому. Одним из наиболее влиятельных сторонников такой точки зрения был французский лингвист Андре Мартине, который пытался объяснить изме нение языка, и в особенности звуковые изменения, основываясь на раз работанной им концепции саморегулирующихся семиотических систем, управляемых двумя дополнительными принципами - принципом эконо мии усилий и принципом коммуникативной ясности. Первый принцип (к которому можно отнести такие физиологически объяснимые явления, как уже упомянутые ранее ассимиляции и гаплологии, а также тенденцию сокращать формы с высокой степенью предсказуемости) влечет за собой уменьшение числа фонологических противопоставлений и одновремен ное увеличение значимости обоих принципов. Действие принципа эко номии усилий, однако, сдерживается необходимостью сохранять нужное количество фонологических противопоставлений для различения выска-

6.5. Причины изменения языка

зываний, которые в противном случае могли бы стать неразличимыми в тех акустических условиях, которые присущи устной форме языка. Данный принцип интуитивно вполне обоснован, и с его помощью мож но объяснить достаточно большое количество звуковых изменений. Тем не менее, он пока еще недостаточно убедительно продемонстрировал ту объяснительную силу, которую ему приписывают его сторонники.

Основной вклад, который внесли в развитие исторической лингви стики структуралисты и функционалисты, происходит из их настойчивого утверждения о том, что каждое постулируемое в структуре языка изме нение должно быть оценено в терминах его следствий для системы

в целом. Например, они показали, что разные переходы закона Гримма (или Великого передвижения гласных, которое имело место при переходе от среднеанглийского к ранненовоанглийскому языку) должны быть про анализированы вместе. Представители указанных направлений поставили также ряд интересных вопросов относительно цепных реакций, которые, как представляется, имели место в определенные периоды исторического

развития языков. Возьмем для примера закон Гримма. Верно ли, что по теря аспирации праиндоевропейскими звонкими аспирированными [*bh , *dh , *gh ] стала причиной потери звонкости праиндоевропейскими звон кими неаспирированными смычными [*b, *d, *g], что в свою очередь вызвало спирантизацию праиндоевропейских глухих смычных [*р, *t, *k]? Или же сначала изменению подверглись праиндоевропейские глу хие смычные и тем самым инициировали весь этот процесс, вызывая переход соседнего ряда согласных на освободившееся место? Возможно, на эти вопросы нельзя ответить. Но структуралисты и функционалисты по крайней мере признают тот факт, что разные переходы, объединенные

в законе Гримма, могут быть взаимосвязаны.

Заслугой структурализма можно также считать метод, который назы вается методом внутренней реконструкции (в противоположность сравни тельно-историческому методу). Этот метод базируется на представлении о том, что наблюдаемые на синхронном уровне отдельные закономер ности и асимметрии могут быть наследием того, что на более раннем этапе было вполне регулярным продуктивным процессом. Например, да же если бы у нас не было письменных памятников английского языка и материала для сравнения его с другими германскими языками, мы могли бы предположить, что относительная регулярность, наблюдаемая

в сильных английских глаголах (ср. drive :drove :driven "ехать, водить",ride :rode :ridden "ехать верхом";sing :sang :sung "петь",ring: rang :rung

"звонить" и т.д.), является наследием древней, более регулярной системы глагольного словоизменения. Метод внутренней реконструкции является

в настоящее время признанным инструментом методики исторической лингвистики, который не раз подтвердил свою состоятельность.

Как мы увидим далее, генеративизм является наследием и отчасти своеобразной разновидностью структурализма. Для генеративизма харак терно представлять звуковые законы как результат добавления, упраздне ния и перегруппировки правил, определяющих языковую компетенцию

6. Изменение языка

носителя языка. Поскольку используемое в генеративизме противопоста вление языковой компетенции/использования языка в соссюрианском структурализме соответствует противопоставлению «язык/речь» (см. 7.2), вклад, который внесли в теорию и методологию исторической лингви стики генеративисты, можно рассматривать как уточнение и развитие структуралистской концепции языкового изменения. В обоих случаях предпочтение отдается тому, что считается внутренними факторами. Структуралистское понятие саморегуляции было заменено генеративистами на понятие реструктуризации правил и тенденции к упрощению языковой системы. Между этими двумя понятиями довольно трудно найти существенную разницу.

Тем не менее, одно различие между противопоставлением «языковая компетенция/использование языка» у Хомского и «язык/речь» у Соссюра все же существует. Оно заключается в том, что первое противопоста вление более удобно для психологической интерпретации, чем второе. Как мы увидим далее, в силу различных причин генеративисты уде ляли большое внимание проблеме усвоения языка детьми. Они особо подчеркивали тот факт, что когда ребенок начинает усваивать свой род ной язык, он не обучается правилам глубинного уровня, а выводит их из образцов соответствия между формой и значением, которые он слы шит в высказываниях, произнесенных другими людьми. То, что обычно считается ложной аналогией (например, стремление ребенка употреблять неправильную форму goed вместоwent "ушел"), генеративистами рассма тривается как часть более объемлющего процесса усвоения языка.

Генеративисты не были первыми, кто искал объяснение изменению языка в передаче языка от одного поколения к другому. Но генерати висты более внимательно, чем другие, посмотрели на процесс усвоения языка с учетом природы правил, которые требуются на определенных этапах этого процесса. Более того, они стали детально исследовать в пер вую очередь синтаксические, а не фонетические и морфологические изменения. До этого синтаксические изменения вообще почти не ис следовались, разве что время от времени и не систематически. Однако наиболее важно то, что генеративизм снабдил историческую лингвистику более точным представлением о формальных и содержательных универса лиях. В сопоставлении с универсалиями изменения, постулируемые для доисторических и незафиксированных этапов языка, могут быть оценены как более или менее вероятные.

Недостатком структурализма и генеративизма является то, что они уделяли недостаточное внимание синхронной вариативности языка как важному фактору языкового изменения. Помимо прочего, невнимание к синхронной вариативности породило псевдовопросы следующего ти па: Является ли изменение звуков внезапным или постепенным? lie зарождается изменение языка - в области языковой компетенции или в области использования языка? Относительно первого вопроса можно отметить следующее. Прошло вот уже более ста лет с того времени, как Иоганнес Шмидт подверг критике теорию объяснения родства языков

6.5. Причины изменения языка

с помощью родословного древа, которую так поддерживали младограм матики, и указал на то, что инновации любого рода, и в особенности звуковые изменения, могут распространяться от центра возникновения

к периферии и, подобно волнам на озере, терять свою силу по мере продвижения. В последующие десятилетия лингвистами было обнару жено много языкового материала, в особенности в области романских языков, в пользу так называемой волновой теории родства языков, ко торая по крайней мере в целом ряде случаев объясняла многие факты лучше, чем это делала более ортодоксальнаятеория родословного древа,

с присущей ей презумпцией о том, что расхождение родственных диалек тов происходит неожиданно и затем перерастает в длительный процесс. Как показали диалектологи, в противоположность представлению о том, что звуковые изменения происходят одновременно во всех словах, где есть соответствующие условия, изменение звука может сначала произой ти в одном или двух словах и затем распространиться на другие слова и, в процессе коммуникации, на другие регионы. Если все именно так

и происходит, становится ясно, что вопрос о том, является ли изменение звуков постепенным или внезапным, теряет свой смысл. А поскольку отдельные индивиды также могут употреблять вариативные формы, коле блясь между более старой и более новой формой, то же самое происходит

и с вопросом о том, где зарождается изменение языка: в области языковой компетенции или в области использования языка.

Как показали недавние социолингвистические исследования, то, что верно относительно географического взаимовлияния фонетических, грамматических и лексических вариантов, в равной степени верно и по от ношению к их взаимовлиянию в различных социальных группах одного

и того же языкового сообщества. Таким образом, становится ясно, что социальные факторы (подобно тем, что будут рассматриваться в главе 9) играют более важную роль в изменении языка, чем это осознавалось ранее. В конце концов, степень языкового взаимовлияния людей, живу щих в одном и том же регионе, ограничена не только географическими или даже политическими границами. Различие диалектов по социальным группам может быть столь же четким, как и различие по географиче ским областям. С другой стороны, при заданных социальных условиях (нарушения традиционной социальной структуры общества, подражание формам и выражениям, используемым правящими классами и т.д.) диа лект одной социальной группы может измениться под влиянием диалекта другой социальной группы. Действительно, сейчас уже принято считать, что такие явления, как билингвизм идиглоссия на одной территории, или даже пиджинизация и креолизация, могли сыграть более решающую роль

в формировании языковых семей, чем это считалось ранее (см. 9.3, 9.4).

Мы начали данный раздел вопросом: Почему язык с течением време ни изменяется? Вывод, к которому мы приходим, является повторением того, что было сказано выше (см. 2.5): тезис о всеобщем характере и не прерывности процесса изменения языка не кажется таким абсурдным, если признать, что многое из того, что в общих чертах описывается как

Основоположники сравнительно-исторического языкознания Ф. Бонн, Раск, А. Шлейхер, а также их последователи, изучавшие языковые изменения, совершавшиеся на протяжении многих столетий и тысячелетий, никогда не считали вопрос о темпах развития языка особой проблемой. Они просто были уверены, что языки изменяются очень медленно. В нашем отечественном языкознании в период господства так называемого нового учения о языке широко пропагандировалась теория скачков.

Основоположником тезиса о скачкообразном развитии языков следует считать Н. Я. Марра, предполагавшего, что развитие человеческого языка как идеологической надстройки в основном представляет собою историю революций, разрывавших цепь последовательного развития звуковой речи.

Рассматривая причины различных изменений в языках мира, Н. Я. Марр заявлял, что источником этих изменений являются «не внешние массовые переселения, а глубоко идущие революционные сдвиги, которые вытекали из качественно новых источников материальной жизни, качественно новой техники и качественно нового социального строя. В результате получилось новое мышление, а с ним новая идеология в построении речи и, естественно, новое в технике» .

По словам Н. Я. Марра, нет культур изолированных и расовых, так же нет, как нет расовых языков: «есть система культур, как<298> есть различные системы языков, сменявшие друг друга со сменой хозяйственных форм и общественности с таким разрывом со старыми формами, что новые типы не походят на старые так же, как курица не похожа на яйцо, из которого она вылупилась» .

Резкой критике эта теория была подвергнута И. В. Сталиным во время языковедческой дискуссии 1950 года. Сталин отмечал, что марксизм не признает внезапных взрывов в развитии языка, внезапной смерти существующего языка и внезапного построения нового языка . Марксизм считает, что переход языка от старого качества к новому происходит не путем взрыва, не путем уничтожения существующего языка и создания нового, а путем постепенного накопления элементов нового качества, следовательно, путем постепенного отмирания элементов старого качества .

Теория внезапных скачков и взрывов, составлявшая одно из важнейших теоретических постулатов нового учения о языке, была справедливо подвергнута критике во время языковедческой дискуссии 1950 года, проходившей на страницах газеты «Правда».

Внезапный скачок и взрыв существующей языковой системы в корне противоречит сущности языка как средства общения. Внезапное коренное изменение неизбежно привело бы любой язык в состояние полной коммуникативной непригодности.

Внезапные скачки в развитии языка невозможны еще и по другой причине. Язык изменяется неравномерно. Одни его составные элементы могут измениться, тогда как другие его элементы могут сохраняться в течение длительного времени, иногда на протяжении целых столетий. Неравномерность изменений наблюдается даже в пределах одного языкового уровня, скажем, фонологического уровня. Если сравнить фонологические системы прибалтийско-финских и пермских языков, то можно установить, что система гласных фонем в прибалтийско-финских языках более архаична, тогда как система согласных фонем подверглась очень сильным изменениям. Как раз наоборот обстоит дело в пермских языках. В этих языках система согласных фонем более архаична и в то же время система гласных фонем очень сильно изменилась. Между изменениями, совершающимися в разных сферах языка, вообще может не быть какой-либо взаимозависимости. Так, например, консонантизм и вокализм в скандинавских языках архаичнее консонантизма немецкого языка, однако древняя падежная и глагольная системы разрушились в скандинавских языках в гораздо большей степени.

Осуществление языковых изменений путем медленной эволюции является наиболее типичным. Теория скачков в развитии языка возникла в результате механического перенесения теории скачков, применимой к различным химическим процессами т. п., - к истории развития общества, разделенного на враждебные классы.<299>

Принципиальное отрицание теории скачков и взрывов в развитии языка, однако, не должно вести к выводу о том, что развитие языка совершается всегда в плане очень медленной и постепенной эволюции. В истории языков наблюдаются периоды относительно более интенсивно происходящих изменений, когда в определенный промежуток времени происходит в языке гораздо больше различных изменений, чем в предыдущие периоды.

Известный французский исследователь новогреческого языка А. Мирамбель замечает по этому поводу следующее: «Основные изменения, придавшие греческому языку послеклассического периода его специфическую форму, осуществились в период времени, начиная с образования общегреческого языка, т. е. с эллинистической эпохи до половины Средневековия, однако, несмотря на значительные хронологические периоды, разделяющие различные факты, в период времени с I в. д. н. э. до конца III в. произошли наиболее многочисленные изменения». 4 5

Если рассматривать историю французского языка, то нетрудно заметить, что наиболее существенные качественные изменения в системе языка произошли в период с II по VIII в. В числе этих радикальных изменений можно отметить следующее:

В области вокализма в течение VI, VII и VIII вв. большинство гласных переходит в дифтонги. 4 6

Состав согласных пополнился к VIII в. двумя аффрикатами ts и C. После VI в. на территории Галии d ", возникшее из согласного g , перед гласными е, i, a переходит в аффрикату G . В VII в. на территории Франкского государства интервокальный согласный d стал звучать как межзубный đ (d), конечный t после гласного - как межзубный t (J).

Таким образом, к IX в. н. э. состав гласных и согласных народной латыни настолько изменился, что можно уже говорить о качественно новом составе гласных и согласных французского языка.

В народной латыни к VII в. сохранились только два падежа: именительный и винительный, который при помощи предлогов стал выполнять функции всех других падежей. Эти явления по существу означали полную перестройку падежной системы.

Утрата конечных неударных гласных (VII-VIII вв. н. э.) привела к тому, что флексии существительных и прилагательных различных типов склонения совпали. Она способствовала также унификации различных типов спряжения глагола.

Аналитические конструкции, выражавшие в народной латыни действие в плане прошлого и в плане будущего, к VIII в. преоб<300>разовались в формы времени, что дало в романских языках, и в частности, во французском языке, Passй composй и Futur simple. Например, j"ai йcrit une lettre (

Нетрудно заметить, что в этом периоде имеется промежуток времени, определяемый VI, VII и VIII вв., в рамках которого совершалось наибольшее число наиболее существенных изменений.

В период с IX по XV в. в истории французского языка также происходили изменения. В частности в этот период произошли следующие явления: 1) превращение дифтонгов в монофтонги (XII- XVIII в.), 2) образование носовых гласных, 3) упрощение групп согласных, 4) окончательная утрата конечных согласных р, t , k , s , 5) утрата категории падежа, 6) выравнивание именных форм, 7) появление категории определенности и неопределенности, 8) постепенное отмирание флексии и унификация форм по принципу аналогии, 9) уточнение значений временных форм, 10) установление твердого порядка слов.

С XII в. начинается процесс постепенного разрушения флективной системы. XIVи XV вв. - это эпоха, когда флективная система разрушается особенно интенсивно, когда ярко и настойчиво проходит тенденция к аналогии, к унификации и выравниванию форм.

Причины этих периодов более интенсивных изменений в достаточной степени не изучены. Нельзя также с достаточной уверенностью сказать, во всех ли языках наблюдаются подобные периоды. По-видимому, причинами этих периодов является чисто случайное скопление различных обстоятельств. В системе каждого языка, очевидно, имеются какие-то звенья, на которых держатся все остальные элементы языковой структуры. Если опорное звено подвергается разрушению, то можно предполагать, что это событие влечет за собой целую серию относительно быстро следующих друг за другом изменений. Так, например, в составе гласных народной латыни на протяжении I-II вв. н. э. осуществился переход количественного различия гласных в качественное. Долгие гласные остались закрытыми, краткие стали открытыми. Разрушение этого звена повлекло за собой целый ряд следствий. В конце V в. гласные открытого слога получают удлинение. Выше говорилось о том, что сосредоточение долготы и ударения создает увеличение произносительных усилий. Это неудобство позднее было устранено: долгие ударные гласные открытого слога перешли в дифтонги, например, pę?de "нога" превратилось в pied; f??de "вера" превратилось в feid. СXII века начинается превращение дифтонгов в монофтонги.

Следует также отметить другое очень важное явление - это изменение характера ударения. В народной латыни силовое уда<301>рение начало преобладать над музыкальным, что вызвало редукцию, а затем утрату неударных гласных. Утрата неударных гласных вызывала некоторые изменения и в области согласных, например, появление групп согласных с/и их дальнейшее фонетическое изменение.

Значительные изменения в области склонения и спряжения вызвали такие фонетические изменения, как утрата конечного m , что привело к утрате категории падежа в единственном числе и способствовало развитию аналитического строя.

Таким образом, все зависит от того, в какой мере изменения затрагивают узловые звенья языковой системы и насколько эти изменения способны повлечь за собой целый ряд существенных следствий.