Куликовская битва (кратко)

Куликовская битва – краткое описание

Князь Московский (с 1359 года) Дмитрий Донской, а также князь Владимирский (с1362 года) и Новгородский (с 1363 года) родился двенадцатого октября 1350 года в семье княгини Александры и Ивана Красного. Своё прозвище – Донской князь, он получил после знаменательной исторической победы в результате Куликовской битвы, состоявшейся в 1380 году.

Основной причиной Куликовской битвы исследователи считают рост влияния Московского княжества , а также резкое обострение отношений с монгольской Ордой. Но формальной причиной начала военного конфликта является отказ князя московского увеличить размер дани, которую отдавали Золотой Орде.

Несмотря на высокие темпы развития Московского княжества, Дмитрий понимал, что ему необходима поддержка остальных удельных князей. Именно по этой причине он искал (и получил) благословение от Сергия Радонежского, изображения которого на иконах и сегодня можно увидеть в большинстве русских церквей. Но даже, несмотря на это, ни Тверь, ни Рязань не ответили на его призыв. А суздальские князья вообще приняли сторону Мамая.

Оба участника Куликовской битвы желали собрать как можно большее войско. Так в распоряжении у Донского были воины Владимирского и Московского княжеств, а также воины Андрея Ольгердовича. Как подсчитали современные исследователи истории, общая численность воинов Донского достигала ста тысяч человек (некоторые историки не согласны с этим мнением, настаивая на цифре пятьдесят – семьдесят тысяч). В свою очередь, ордынское войско состояло по оценкам исследователей от шестидесяти до ста пятидесяти тысяч воинов (а также воины литовского князя Ягайло). Основной задачей Дмитрия Донского было не допустить объединения всех войск Мамая, что ему и удалось. Кроме того, в мамаевом войске было около четырёх-пяти тысяч генуэзцев, ясов, наёмных мусульман и других.

Как повествуют сохранившиеся летописи, Куликовская битва состоялась в районе устья Дона и реки Непрядвы, левый берег которой как, утверждают исследователи, был покрыт в то время густым лесом. Однако историки, проводившие археологические раскопки не нашли в этих местах ни одного военного орудия, что ставит под вопрос достоверность летописной информации.

Итак, седьмого сентября войска Донского были выстроены в боевые полки (центральным командовал Вельяминов, правым Андрей Ольгердович, а левым Дмитрий Боброк-Волынский). О размещении засадного полка точных сведений нет.

Итогом данной битвы стало бегство мамаева войска. Сам же Дмитрий Донской во время сражения был сбит с коня и его нашли только после битвы.

Эта повесть была составлена большим знатоком божественного писания и тонким стилистом, включившим в свой рассказ придуманные монологи Дмитрия Ивановича и Мамая, расцветившим многочисленными, подробностями лапидарные свидетельства повестей 1425, 1408 и 1421 годов, так что не всегда ясно, каким из дополнений повести 1425 года можно безусловно доверять. Так, автор называет число войск Дмитрия Ивановича, неизвестное ранним памятникам, - 150 тысяч, "опрочно рати княжей и воевод местных". Передана новая, более распространенная и менее достоверная версия об убийстве Мамая жителями крымского города Кафы (нынешняя Феодосия). Пространная повесть дополняет список павших на Куликовом поле именами Дмитрия Минича (он был убит гораздо раньше сражения с Мамаем - в 1368 году), Дмитрия Монастырева (убит в 1378 году) и Федора Тарусского (о каком-то Федоре Тарусском известно, что он был убит в 1437 году). И тут же - более достоверный рассказ о "великой туге", "горьком плаче" и "рыдании", начавшемся в Москве после известия о том, что "пошел за Оку князь великий", - действительно, переправа Дмитрия Московского через Оку означала окончательный выбор, свидетельствовала о желании русской дружины драться насмерть.

О ПОБОИЩЕ НА ДОНУ И О ТОМ, КАК ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ БИЛСЯ С ОРДОЮ

Той же осенью пришел ордынский князь Мамай с единомышленниками своими и со всеми прочими князьями ордынскими, и со всеми войсками татарскими и половецкими, и еще нанял отряды бусурманов и армян, и фрягов, черкасов, ясов и буртасов. И вместе с Мамаем, в полном согласии с ним, и литовский Ягайла со всеми войсками литовскими и польскими, с ними же заодно и Олег Иванович, князь рязанский, со своими советниками, пошли на великого князя Дмитрия Ивановича и брата его князя Владимира Андреевича. Но человеколюбивый бог захотел спасти и освободить род христианский за молитвы пречистой его матери от плена измаильского, от поганого Мамая и от его союзников - нечестивого Ягайла и многоречивого и дурного Олега Рязанского, забывшего о своей христианской вере. Ждет его в великий судный день дно адово и пасть ехидны.
А окаянный Мамай возгордился и вообразил себя царем и собрал злой совет, куда позвал темных своих поганых князей. И сказал им: "Пойдем на русского князя и на всю силу русскую, как при Батые было - христианство погубим, церкви божий спалим, прольем христианскую кровь и веру их уничтожим". Нечестивый Мамай говорил так, потому что люто гневался из-за смерти своих друзей и любимцев, князей, посеченных на реке Воже. И начал свирепо и поспешно собирать свои войска, с яростью выступил с огромным войском, желая пленить христиан. И тогда выступили все племена татарские.
И начал посылать гонцов в Литву, к поганому Ягайле и к лживому слуге дьявола, советнику дьявола, отлученному от сына божия, обезумевшему во тьме грехов и не желающему познать истинную веру Олегу Рязанскому, пособнику бусурманскому, лукавому сыну. Как сказал Христос: "Они вышли из наших рядов и против нас встали". И составил старый злодей Мамай нечестивый совет с поганой Литвой и с предателем Олегом: собраться им у реки Оки на Семен день, чтобы идти на благоверного князя. А предатель Олег вскоре новое злое замыслил: посылал к Мамаю и к Ягайле своего доверенного боярина, антихристова предтечу, Епифана Кореева, созывая их в условленный срок встать у Оки с трехглавыми зверями сыроядцами, чтобы пролить кровь.
Враг, изменник Олег! Гонишься за своей выгодой, а не знаешь, что меч божий занесен над тобой. Как сказал пророк: "Нечестивые обнажают мечи и натягивают луки, чтобы пронзить праведников, но мечи их вонзятся в их же сердца, и луки их переломятся".
Наступил август, и из Орды пришли вести к христолюбивому князю, что поднимается на христиан племя измаильское. Олег же, в глазах у бога утративший уже свой княжеский титул за то, что вступил в союз с нечестивыми, послал к князю Дмитрию лживую весть: "Мамай со всем своим царством идет в мою Рязанскую землю на меня и на тебя войной. И да будет тебе известно - и литовский князь Ягайла идет на тебя со всем войском своим". И Дмитрий князь услышал в невеселую пору, что идут на него все царства, творящие беззаконие, и говорят: "Еще наша сила велика". Пошел Дмитрий к соборной церкви матери божьей Богородицы, заплакал и сказал: "О, господи, ты - всемогущий и всесильный, крепкий в битвах, ты воистинну царь славы, сотворивший небо и землю, помилуй нас за молитвы пресвятой твоей матери, не оставь нас в унынии. Ты - бог наш, а мы - люди твои, пошли помощь твою свыше и помилуй нас и посрами врагов наших и оружие их затупи. Ты всесилен, господи, кто воспротивится тебе? Вспомни, господи, милость твою, что от века имеешь к роду христианскому. О, многоименитая дева, госпожа, царица небесных чинов, вечная госпожа всего мира и жизни человеческой кормилица, подними, госпожа, руки свои пречистые, на которых носила воплощенного бога, не оставь милостью христиан и избави нас от варваров-сыроядцев и меня помилуй!"
Поднялся с колен князь Дмитрий, вышел из церкви и послал за братом своим Владимиром и за всеми князьями русскими и великими воеводами. И сказал князь Дмитрий брату своему Владимиру и всем князьям русским и воеводам: "Пойдем против этого окаянного и безбожного, нечестивого и мрачного сыроядца Мамая за правую веру христианскую, за святые церкви и за всех младенцев и старцев, и за всех христиан нынешних и будущих, возьмем с собою скипетр царя небесного, одоление на врагов, и вооружимся доблестью Авраама". И воззвал к богу и сказал: "Господи, помоги мне. Поспеши, господи, на помощь ко мне! Да постыдятся и посрамятся и узнают, что имя тебе - господь, что ты один господин всей земли".
И собравшись со всеми князьями русскими и со всем войском, немедленно выступил из Москвы против своих врагов, чтобы защитить свою вотчину, и пришел в Коломну, и собрал воинов своих сто тысяч и пятьдесят тысяч, не считая княжеской рати и отрядов местных воевод. От начала мира не собиралось такого войска русских князей и местных воевод, как при этом князе. Было же всего войска и всех ратей полтораста тысяч или двести. Тогда же издалека подоспели великие князья Ольгердовичи - поклониться великому князю и сослужить службу: князь Андрей Полоцкий с псковичами, брат его князь Дмитрий Брянский, со всеми своими воинами.
В то время Мамай встал за Доном со всем своим царством, объятый яростью, гордыней и гневом, и стоял три недели. Иные вести пришли князю Дмитрию. Гонцы сообщали, что Мамай стоит за Доном, в поле, и ждет к себе на помощь Ягайлу с литовским войском, и когда соберутся вместе, хотят одержать общую победу.
И начал Мамай посылать послов к князю Дмитрию, просить дани, какую платили при царе Джанибеке, а не по своему договору. А христолюбивый князь, чтобы избегнуть кровопролития, хотел платить ему такую дань, какую христиане смогут, и по своему договору, что заключил с Мамаем. Но Мамай не захотел, охваченный гордостью, ожидая своего нечестивого союзника литовского. А Олег, предатель наш, перебежавший к зловерному и поганому Мамаю и нечестивому Ягайле, начал ему дань платить и войско свое отправлять к нему на князя Дмитрия.
А князь Дмитрий, узнав о лжи лукавого Олега, кровопийцы христианского, нового Иуды предателя, что на своего господина зло замышляет, князь Дмитрий глубоко вздохнул и сказал: "Господи, союзы неправедных разрушь, а начинающих войны погуби. Не я начал проливать христианскую кровь, но он - новый Святополк. И воздай ему, господи, семью семь раз, ибо он ходит во тьме и забыл слово твое. Наточу, как молнию, меч мой, и исполнит твой суд моя рука: отомщу врагам и ненавидящим меня отомщу, и погружу свою стрелу в их кровь, чтобы не спрашивали неверные: Где их бог? Отверни свое лицо от них, господи, и покажи им, господи, свое немилосердие в их последний час, ибо их племя развращено и не верит в тебя, господи, и опрокинь на них гнев свой, господи, на народы, не знающие тебя, господи, и не призывающие твоего святого имени. Кто так же велик, как бог наш? Ты - наш бог, творящий чудеса, один ты".
И закончив молитву, князь Дмитрий пошел к храму Пречистой Богородицы и к епископу Герасиму и сказал ему: "Благослови меня, отче, пойти против окаянного сыроядца Мамая и нечестивого Ягайлы, и отступника нашего Олега, отступившего из света во тьму". И святитель Герасим благословил князя и всех его воинов пойти против нечестивых агарян.
И пошел князь из Коломны с большим войском против безбожных татар, месяца августа в 20 день, уповая на милосердие божие и на пречистую его матерь богородицу, приснодеву Марию, призывая на помощь честный крест. И прошел свою вотчину и свое великое княжение, встал у Оки возле устья Лопастни, перехватывая гонцов поганых татар. Тут подошел и Владимир, брат его, и великий его воевода Тимофей Васильевич и все воины, что были оставлены в Москве. И начали переправляться за Оку, за неделю до Семена дня, в воскресенье. Переправившись за реку, вошли в землю Рязанскую. А сам князь в понедельник по броду перешел реку со своим двором, а в Москве оставил воевод своих у великой княгини Евдокии, и у детей своих - Василия, Юрия и Ивана - Федора Андреевича.
Узнали в городе Москве и в Переславле, и в Костроме, и во Владимире и во всех городах великого князя и всех князей русских, что князь великий пошел за Оку, и была в городе Москве великая печаль и во всех городских церквях горький плач и вопли и рыдания, словно Рахиль горько плачет - оплакивали сыновей своих громкими причитаниями, не зная утешения, ибо пошли они с великим князем за всю землю Русскую на острые копья. И кто не заплачет, глядя на этих жен, слыша горькие их причитания? Каждая жена сама себе говорила: "Увы мне, несчастные наши дети! Лучше бы мы вас на свет не рожали, тогда бы нам не пришлось оплакивать вашу смерть. За что мы повинны в гибели вашей?"
А великий князь подошел к Дону за два дня до Рождества святой богородицы. И тогда подоспела грамота от преподобного игумена Сергия - от святого старца благословение. В ней же написано такое благословение, призывающее великого князя биться е татарами: "Пойди, господин, на татар, и поможет тебе бог и святая богородица". И князь сказал: "Иные колесницами, а иные конями, мы же гордимся именем господа бога нашего. Даруй мне победу, господи, над врагами, и помоги мне, оружием креста опрокинь врагов наших, ибо на тебя уповая, побеждаем, молясь прилежно пречистой твоей матери". И произнеся эти слова, начал великий князь расставлять полки и велел всем надеть праздничные одежды, как и следует воинам перед великой битвой, и воеводы вооружили свои полки. Подошли к Дону и встали тут и долго совещались. Одни говорили: "Иди, князь, за Дон", а другие возражали: "Не ходи, ибо прибавилось врагов наших - не только татары, но и литовцы, и рязанцы".
А Мамай, узнав о том, что князь подошел к Дону, и увидев своих побитых воинов, грозно смотрел по сторонам, ум его помутился, лютая ярость охватила его, будто змей, дышущий гневом, вселился в него. И приказал Мамай: "Выступайте, силы мои темные, и военачальники, и князья. Пойдем и встанем у Дона напротив князя Дмитрия, пока не подоспеет к нам союзник наш Ягайла со своим войском".
А князь услышал похвальбу Мамаеву и сказал: "Господи, ты не повелел вступать на чужую землю, и я, господи, не вступил. А они, господи, подползают, как змеи к гнезду. Окаянный Мамай, нечестивый сыроядец, на христианство покусился, кровь мою хочет пролить и всю землю осквернить и святые божие церкви разорить". И сказал: "На что похожа ярость Мамаева? Будто шипящая ехидна, приполз из далекой пустыни и хочет нас пожрать. Не отдай меня, господи, во власть сыроядца этого Мамая. Покажи мне свою силу, владыка. Где лики ангельские? Где стоящие перед тобой херувимы? Где служащие тебе шестикрылые серафимы? Перед тобой трепещет все живое, тебе поклоняются небесные силы, ты сотворил солнце и луну, и землю украсил всеми красотами. Покажи мне, господи, славу свою и ныне, господи, обрати печаль мою в радость и помилуй меня, как помиловал слугу своего Моисея, в печали душевной воззвавшего к тебе, и столпу огненному повелел идти перед ним и морские глубины превратил в сушу, как владыка всего господь страшную бурю превратил в тишь". И, произнеся эти слова, князь сказал брату своему и всем князьям и воеводам: "Настало, братья, время нашей битвы и пришел праздник царицы Марии, матери божьей, богородицы и всех небесных чинов госпожи и всей вселенной, и честного ее Рождества. Если будем живы - мы в господней воле, и если умрем за этот мир - мы в господней воле".
И приказал мостить мосты через Дон и искать броды в ту ночь, в канун Рождества пречистой матери божьей богородицы. В субботу ранним утром, месяца сентября в 8 день, в самый праздник - Госпожин день, на восходе солнца была великая тьма по всей земле: тьма стояла от восхода до третьего часа. И повелел бог тьме отступить и даровал свет. А князь выстроил свои многочисленные полки, и все его князья русские свои полки выстроили, и великие его воеводы облачились в праздничные одежды. И разверзлись подземные глубины, земля страшно задрожала, ужас объял сынов, пришедших издалека - с востока и с запада. Застонала земля у Дона и в дальних концах земли, и по ту сторону Дона прошел подземный гул, грозный и беспощадный, будто само основание земли заколебалось от множества вступивших на нее войск.
А князь переправился через Дон и вышел в чистое поле, в Мамаеву землю, к устью Непрядвы. Господь бог указывал ему дорогу, не оставлял его. О, крепкая и твердая дерзость мужества! Как он не испугался, не поддался сомнениям перед таким многочисленным воинством? Ибо встали на него три земли, три рати: первая - татарская, вторая - литовская, третья - рязанская. Но он не испугался их всех, не покорился страху, а вооружился верой к богу и укрепился силой честного креста и оградился молитвами пресвятой богородицы и помолился богу, говоря: "Помоги мне, господи боже мой, и спаси, ибо ты милостив, видишь, как увеличилось число моих врагов. Господи, за что увеличилось число поднявшихся на меня? Многие поднялись на меня, многие, борющиеся со мной, многие, преследующие меня, притесняющие меня, все народы окружили меня. И я именем господним встал против них".
И в шестом часу дня начали выходить поганые измаилтяне в поле, а поле было чисто и просторно. И тут выстроились татарские полки против христиан. И тут сошлись полки. И, увидев огромные войска, двинулись с места, и земля загудела, горы и холмы задрожали от бесчисленного числа воинов, державших в руках обоюдоострые мечи и сабли. И орлы слетались, ибо сказано: "Где мертвые тела, там и орлы". Первыми понеслись друг на друга русские и татарские сторожевые полки. И сам великий князь в первом ряду сторожевых полков напал на поганого царя Тюляка и дьявола во плоти - Мамая. А потом, некоторое время спустя, отъехал князь в большой полк. И вот двинулась великая рать Мамаева и все войско татарское, а навстречу ему великий князь Дмитрий Иванович со всеми князьями русскими, выстроив полки, выступил против поганых половпев со всеми своими ратями. И князь, подняв взор к небу, глубоко вздохнул и сказал слово псаломское: "Братья, бог наш - прибежище и сила".
И вот сошлись оба войска великих на долгий час, и полки заняли все поле, на десять верст вокруг, так мно го было воинов. И беспощадно рубились и была страшная битва, а земля дрожала под ногами воинов, и от начала мира не было таких битв у великих князей русских, как у этого великого князя всея Руси.
И бились они от шестого часа дня до девятого и пролили кровь, как туча проливается дождем, обоих противников - русских сынов и поганых. Бесчисленное множество мертвых тел пало с обеих сторон, и много русских было побито татарами, и много татар побито русскими, трупы громоздились один на другом, и падали тела татарские на христианские тела. Вдруг показывался где-нибудь русский, преследующий татарина, или татарин, настигающий русского воина. Все смешалось и спуталось, в каждый искал себе противника, чтобы победить его.
И сказал себе Мамай: "Волосы наши выпадают, иссякли огненные слезы из наших очей, языки паши замолкают, а у меня пересыхает в горле и сердце останавливается, ноги меня не держат, колени подгибаются и руки цепенеют".
Как нам описать вид смертного боя? Одних рассекают мечами, других поднимают на копьях. Увидев это, застонали московские воины, что впервые вышли на поле битвы, устрашились и не надеялись уже остаться в живых, и обратились в бегство, побежали, а забыли, как древние мученики говорили друг другу: "Братья, запасемся терпением: зима сурова, но рай сладок, и ужасен меч, но желанен венец". И некоторые воины агаряне обратились в бегство, слыша громкие крики и видя смертный бой.
После этого, в девятый час дня, обратил господь милостивые очи на всех князей русских и на крепких воевод и на всех христиан, вставших за христианство и не поддавшихся страху, как великие воины. И видели христиане, как в девятом часу ангелы сражались в русском войске и полк святых мучеников, воина Георгия и славного Дмитрия и великих тезоименитых князей Бориса и Глеба, а воеводой полка небесных воинов был архистратиг Михаил. Двое татарских воевод увидели небесный полк и огненные стрелы небесного воинства, выступившего против них. И безбожные татары падали, пораженные страхом божьим и оружием христианским. И возвысил бог нашего князя и даровал ему победу над иноплеменниками.
А Мамай затрепетал от страха и громко застонал и сказал: "Велик бог христианский и велика сила его. Братья измаилтяне, нечестивые агаряне, бегите нехожеными дорогами". А сам, обратившись назад, быстро побежал к Орде. И, узнав об этом, все его темники и князья обратились в бегство. А увидев, что они бегут, все другие иноплеменники, преследуемые божьим гневом и охваченные божьим страхом, от мала и до велика обратились в бегство. Увидели христиане, что татары с Мамаем побежали, и погнались за ними, и били и секли поганых без пощады. Это бог невидимым войском устрашил полки татарские, и они повернули и подставили спины свои под удары. И в той погоне христиане побили немало татар, а другие бросились в реку и утонули. И гнали их до реки Мечи, и там погибло бесчисленное множество бежавших. И полки великого князя с боем гнали содомлян до их стана и захватили много богатств и все их содомское имущество.
А в том побоище были убиты в схватке: князь Федор Романович Белозерский, сын его Иван, князь Федор Торусский и браг его Мстислав, князь Дмитрий Монастырев, Семен Михайлович, Микула, сын Василия Тысяцкого, Михайло Иванов, сын Акинфович, Иван Александрович, Андрей Серкизов, Тимофей Васильевич Акатьевич, по прозванию Валуй, Михайло Бренков, Лев Мозырев, Семен Меликов, Дмитрий Мининич, Александр Пересвет, бывший прежде брянским боярином, и много иных, чьи имена не записаны в этих книгах. Здесь же записаны лишь имена князей и воевод, и знатных и старейших бояр. А имена прочих бояр и слуг я опустил и не переписывал их, ибо их множество, ибо многие убиты в той битве.
И увидел князь великий, что доспехи его разбиты и разрублены, но на теле его нет ни одной раны, хотя он бился с татарами в первом ряду, встав во главе войска в первой схватке. Об этом многие бояре и воеводы не раз говорили ему: "Князь, господин, не становись биться впереди, но лучше сзади или с краю, или где-нибудь в другом месте". А он отвечал им: "Да как же я стану говорить: Братья мои, бросимся на врага все как один, а сам буду прятать свое лицо и скрываться в тылу? Не могу так поступить, но хочу и словом и делом быть впереди всех и у всех на виду сложить свою голову за своих братьев и за всех христиан, чтобы и другие, видев это, запасались мужеством в бою". И как сказал, так и сделал: бился с татарами, встав впереди всех. А когда справа и слева убивали его воинов, а самого его окружали татары, как реки с обоих сторон, и удары сыпались на его голову, плечи и живот, бог защитил его крепким щитом и осенил его главу оружием любви, вступился за него и крепкою рукой и высокой силой уберег его, умножил его силы, и так между многими воинами князь остался невредим. "Не на лук мой уповаю, и оружие мое не спасет меня, - как сказал пророк Давид, - всевышнего избрал ты убежищем своим, не подпустит к тебе зло и тело твое убережет от ран, ибо ангелам своим заповедает о тебе - хранить тебя на всех путях твоих, и без страха будешь следить за полетом пущенной в тебя стрелы".
Все это случилось за наши грехи. Иноплеменники вооружаются на нас, дабы мы отказались от неправедной жизни, ненависти между братьями, от сребролюбия и от неправедного суда и от насилия. Но милосерден бог человеколюбец: не до последнего часа гневается на нас, не вечно наказывает.
А оттуда, из литовской страны пришел князь литовский Ягайла со всем литовским войском на помощь Мамаю, татарам поганым помочь, а христианам повредить. Но и от них бог избавил: немного опоздали они - на один дневной переход или того меньше. И только услышали Ягайла Ольгердович и все его войско, что была битва великого князя с Мамаем, и князь великий победил, а разбитый Мамай побежал, литовцы с Ягайлом без всякого промедления быстро побежали назад, хотя никто за ними не гнался. И хотя не видели они великого князя, ни войска его, ни оружия его - одного имени его испугались литовцы и задрожали. Все было не так, как в нынешнее время, когда литовцы над нами издеваются и смеются. Но мы этот рассказ оставим и возвратимся к прежнему.
Князь Дмитрий с братом своим Владимиром и с русскими князьями и воеводами и с другими боярами, и со всеми уцелевшими воинами встали на ночлег вокруг татарских костров, на татарских костях. И князь Дмитрий стер пот со лба и, отдохнув от трудов своих, произнес благодарение богу, даровавшему такую победу на поганых, спасшему раба своего от грозного оружия: "Вспомнил ты, господи, свою милость, избавил нас, господи, от этих сыроядцев, от поганого Мамая и от нечестивых измаилтян, и от безбожных агарян, оказал нам честь, как сын оказывает честь своей матери. Ты укрепил мое стремление к подвигу, как прежде благословил на подвиг слугу своего Моисея и древнего Давида, и нового Константина, и Ярослава, сродника великих князей, выступившего против окаянного и проклятого братоубийцы, безглавого зверя Святополка. И ты, богородица, милостью своей помиловала всех нас, грешных рабов твоих, и весь род христианский, просила за нас бессмертного сына своего". И многие князья русские и воеводы высокими похвалами прославили пречистую матерь божию богородицу.
И христолюбивый князь поклонился воинам своим, что крепко бились с иноплеменниками и твердо стояли и мужественно шли на подвиг, и с божьей помощью отстояли веру христианскую.
И возвратился князь с поля боя в богохранимый град Москву, в свою вотчину, с великой победой, одолев в битве и победив врагов своих. И многие воины его обрадовались, захватив богатую добычу: они пригнали за собой многочисленные стада коней и верблюдов и волов, которым нет числа, и доспехи, и одежды, и товары.
Тогда рассказали великому князю, что князь Олег Рязанский посылал Мамаю на помощь свое войско, а сам приказал разрушить мест через реку. А кто поехал с Донского побоища домой через его вотчину, Рязанскую землю, бояре и слуги, тех велел захватывать и грабить и нагих отпускать. А князь Дмитрий собрался послать за это на Олега свое войско. Но неожиданно приехали к нему бояре рязанские и рассказали, что князь Олег бросил свою землю, а сам бежал со своей княгиней, с детьми и с боярами. И рязанские бояре долго умоляли великого князя, чтобы на них войско не посылал, а сами били ему челом и покорились княжеской власти. А князь выслушал их и принял их челобитие, войска на них не послал, а на Рязанское княжение посадил своих наместников.
Тогда же Мамай бежал в свою землю с малым отрядом. Видя себя разбитым и бежавшим и посрамленным и поруганным, еще сильнее разгневался Мамай, впал в неистовство и в ярость, собрал оставшиеся свои войска, вновь захотел совершить набег на Русь. Только он это задумал, пришла к нему весть, что идет на него некий царь с востока, Токтамыш, из Синей Орды. Мамай же, собравший войско для набега на Русь, с этим войском выступил против него, и они встретились на Калках. И была между ними схватка, и царь Токтамыш победил Мамая и прогнал его. А Мамаевы князья, сойдя с коней своих, били челом царю Токтамышу и дали ему клятву по своей вере и признали его власть, а обесславленному Мамаю изменили.
И Мамай, увидев это, быстро бежал со своими единомышленниками. Но царь Токтамыш послал за ними в погоню своих воинов. А преследуемый Мамай бежал впереди воинов Токтамыша и оказался недалеко от города Кафы и послал послов в Кафу, где прежде обещали ему защиту, чтобы его приняли и укрыли, пока не прекратится за ним погоня. И ему разрешили укрыться в городе. И прибежал Мамай в Кафу со многими богатствами, золотом и серебром. А жители Кафы подговорились обмануть его, и тут он был ими убит. Так и пришел конец Мамаю.
А Токтамыш пошел и захватил Мамаеву Орду и цариц его и казну его, и улус весь взял, а богатство Мамаево разделил между своими воинами. И тогда отправил своих послов к князю Дмитрию и ко всем князьям русским, сообщая им о своем появлении и о том, как он захватил власть в Орде и как победил своего противника и их врага Мамая, а сам сел на царствии Волжском. А князья русские послов его отпустили в Орду с честью и с богатыми дарами, а сами той же зимой и весной послали каждый своих послов в Орду с богатыми дарами.

Перевод А.И. Плигузова, выполнен по изданию: Полное собрание русских летописей. Пг., 1915, т. 4, ч. 1, вып. 1, с. 311- 320; Л., 1925, вып. 2, с. 321-325.
Автор Пространной повести соединил три предшествующих свидетельства о Донской битве - московскую повесть 1408 года, новгородскую повесть 1421 года и фрагмент первоначальной редакции жития Сергия 1418 года. Прежде в науке господствовало мнение С.К. Шамбинаго, датировавшего Пространную повесть концом XIV века. М.А. Салмина по-иному смотрит на проблему датировки Пространной повести. Повесть упоминает князя Федора Тарусского, который был убит ордынцами под Белевом в 1437 году. Пространная повесть сохранилась в составе Новгородской IV и Софийской I летописей, а они, по мнению А.А. Шахматова, восходят к так называемому "своду 1448 года", следовательно, считает М.А. Салмина, Пространная повесть была создана в 1437-1448 годах.
Аргументы М.А. Салминой спорны. Если составитель Пространной повести работал в 1437-1448 годах, маловероятно, чтобы он поставил своего современника - князя Федора Тарусского в один ряд с Дмитрием Миничем и Дмитрием Монастыревым, жившими в 40-70-х годах XIV века и ошибочно включенными в перелень погибших на Куликовом поле. Ошибка с именами давно умерших людей вполне объяснима для книжника XV века, но он вряд ли мог ошибиться в описании судьбы князя 30-х годов XV века. Предполагаем, что Пространная повесть говорит о другом Федоре Тарусском, жившем в XIV веке или придуманном автором повести. За последние годы работы историков летописания оставляют все меньше доводов в пользу действительного существования "свода 1448 года"; как кажется, правильнее говорить о московском митрополичьем своде конца 10-х - начала 20-х годов XV века (А.А. Шахматов предполагал создание такого свода - "Полихрона Фотия 1421 года"). Вопрос требует дальнейшего исследования. Учитывая наблюдение Я.С. Лурье о том, что Софийская I летопись и Карамзинский список Новгородской IV летописи сохраняют сходство вплоть до известия под 1425 годом, условно датируем этот московский свод 1425 годом.

Той же осенью пришел ордынский князь Мамай с единомышленниками своими, и со всеми другими князьями ордынскими, и со всей силой татарской и половецкой, и кроме того еще рати нанял: басурман, и армян, и фрягов, черкесов, и ясов, и буртасов. А с Мамаем вместе, в союзе с ним, и литовский князь Ягайло со всею силой литовской и ляшской, и с ними же заодно и Олег Иванович, князь рязанский, - с этими своими сообщниками пошел на великого князя Дмитрия Ивановича и на брата его, Владимира Андреевича. Но человеколюбивый Бог хотел спасти и освободить род христианский молитвами Пречистой своей матери от рабства измаильтян, от поганого Мамая и от союзников его - нечестивого Ягайла и льстивого и лживого Олега Рязанского, который не соблюл своего христианства. Ожидает его ад и дьявол в день великого суда Господнего.

Окаянный же Мамай, возгордившись и возомнив себя царем, начал собирать совет нечестивый, призвав к себе темников своих, князей поганых. И сказал он им: «Пойдем на русского князя и на всю силу русскую, как при Батые было - христианство искореним и церкви божие спалим, и кровь их прольем, и обычаи их уничтожим». Нечестивый люто гневался из-за того, что были убиты его друзья, любимцы и князья на реке на Воже. И начал решительно и поспешно силы свои собирать и в ярости пошел с многочисленным войском, чтобы пленить христиан. И двинулись тогда все племена татарские.

И начал Мамай посылать в Литву, к поганому Ягайлу, и к льстивому слуге сатаны, сообщнику дьявола, отлученному от сына Божия, омраченному тьмою греховною и не желающему слышать голоса разума, Олегу Рязанскому, прислужнику басурманскому, лукавому сыну. Как сказал Христос: «От нас отошли и на нас ополчились». И заключил старый злодей Мамай нечестивый уговор с поганой Литвой и с душегубцем Олегом, чтобы соединиться им против благоверного князя у реки Оки на Семенов день. Душегубец же Олег начал зло к злу присовокуплять: стал посылать к Мамаю и к Ягайлу своего боярина единомышленника Епифана Кореева, антихристова предтечу, призывая их прийти точно в назначенный срок и, как договорились, стать у Оки с трехглавыми зверями - сыроядцами, чтобы кровь пролить.

Враг и изменник Олег! Надеешься выгоду получить, а не ведаешь того, что меч Божий острится на тебя! Как сказал пророк: «Оружие извлекли грешники и натянули лук, чтобы во мраке застрелить праведников, и оружие их вонзится в их же сердца, и луки их сломаются».

И наступил месяц август, дошли из Орды известия и до христолюбивого князя, что поднимаются на христиан измаильтянские племена. Олег же, совсем отступивший от христианской веры из-за союза с погаными, послал к князю Дмитрию весть обманную: «Мамай идет со всем своим царством в мою землю Рязанскую на меня и на тебя. Да будет тебе известно и то, что идет на тебя литовский Ягайло со всею силою своею». Князь же Дмитрий, услышав в невеселое это время, что идут на него все царства, творящие беззаконие, сказал: «Еще наша рука высока!» Пошел он в соборную церковь матери Божьей, Богородицы и, проливая слезы, начал молиться: «О Господи, ты - всемогущий и всесильный, крепкий в битвах, воистину ты царь славы, сотворивший небо и землю, помилуй нас молитвами Пресвятой твоей матери, не оставь нас в беде. Ты ведь Бог наш, а мы люди твои, простри руку свою свыше и помилуй нас, посрами врагов наших и оружие их притупи. Велик ты, Господи, кто может противиться тебе? Помяни, Господи, милость свою, которую ты от века изливаешь на род христиан. О, многоименитая Дева, госпожа, царица небесных чинов, вечная повелительница всей вселенной и кормилица всей жизни человеческой, простри, госпожа, руки свои пречистые, которыми ты носила Бога, воплотившегося от тебя, не отвергай христиан сих, избавь нас от сыроядцев этих и помилуй меня!»

Восстав от молитвы, вышел он из церкви и послал за братом своим Владимиром и за всеми князьями русскими и за воеводами великими. И сказал он брату своему Владимиру и всем князьям русским и воеводам: «Пойдем против этого окаянного и безбожного, нечестивого и мрачного сыроядца Мамая за православную веру христианскую, за святые церкви, и за всех младенцев и старцев, и за всех христиан нынешних и будущих; возьмем с собою скипетр царя небесного, непобедимую победу, и восприимем тем Авраамову доблесть». И призвал он Бога и сказал: «Господи, услышь мольбу мою о помощи! Боже, на помощь приди мне! Пусть покроются враги наши стыдом и срамом и узнают, что имя твое - Господь, что ты един вышний во всей земле».

И соединившись со всеми князьями русскими и собрав всю силу, без промедления пошел он из Москвы против врагов, желая защитить свою вотчину, и пришел в Коломну и собрал воинов своих сто тысяч и пятьдесят тысяч, и это без полков княжеского и воевод поместных. И от начала мира не бывало такой силы русских князей и воевод поместных, как при этом князе. Было всей силы и всех ратей числом с полтораста тысяч или с двести. И к этому еще приспели издалека в ту смутную годину великие князья Ольгердовичи поклониться и послужить: князь Андрей Полоцкий с псковичами да брат его князь Дмитрий Брянский со всеми своими мужами.

В это время Мамай стал за Доном, возносясь, и гордясь, и гневаясь, и стоял так со всем царством своим три недели. И вот пришла к князю Дмитрию новая весть. Поведали ему, что Мамай за Доном, собрав силы, стоит в поле, ожидая к себе на помощь Ягайла с литовцами, чтобы, когда соберутся вместе, одержать общую победу.

И начал Мамай посылать к князю Дмитрию и дань просить, как было при Чанибеке-царе, а не по своему соглашению. Христолюбивый же князь, не желая кровопролития, согласился Мамаю дань дать по христианской силе и по своему соглашению, как с ним договорился. Мамай же не захотел этого в своей гордыне, ожидая своего нечестивого сообщника литовского. Олег же, изменник наш, присоединившийся к зловерному и поганому Мамаю и нечестивому Ягайлу, начал Мамаю дань давать и силу свою посылать к нему на князя Дмитрия.

И когда узнал князь Дмитрий об обмане лукавого Олега, кровопийцы христианского, нового Иуды-предателя, поднявшегося на своего владыку, вздохнул он из глубины сердца своего и сказал: «Господи, замыслы неправедных разрушь, а зачинающих войны погуби. Не я начал кровь проливать христианскую, но он, Святополк новый. Воздай же ему, Господи, в семижды семь раз больше, ибо во тьме он пребывает и забыл благодать твою. Заострю, как молнию, меч мой, и пусть свершит суд рука моя, отомщу врагам и ненавидящим меня отомщу и напою стрелу мою кровью их, чтобы не говорили неверные: «Где же Бог их?» Отврати, Господи, лицо свое от них и покажи им, Господи, весь гнев свой наконец, так как род их развращен и нет в них веры в тебя, Господи, и пролей на них гнев свой, Господи, на народы, которые не признают тебя, Господи, и имени твоего святого не призывают. Какой бог более велик, чем Бог наш? Ты Бог, творящий чудеса, - един!»

И, окончив молитву, пошел он в церковь Пречистой к епископу Герасиму и сказал ему: «Благослови меня, отче, пойти против окаянного этого сыроядца Мамая, и нечестивого Ягайла, и изменника нашего Олега, отступившего от света во тьму». Святитель же Герасим благословил князя и всех воинов его на поход против нечестивых агарян.

И пошел князь Дмитрий из Коломны с великой силой против безбожных татар 20 августа, уповая на милосердие Божие и на пречистую его матерь Богородицу, на приснодеву Марию, призывая на помощь честной крест. И, пройдя свою вотчину и великое свое княжество, стал на Оке около устья реки Лопасни, перехватывая вести о поганых. Тут догнали князя Дмитрия Владимир, брат его, и великий его воевода Тимофей Васильевич и все остальные воины, что были оставлены в Москве. И начали переправляться через Оку за неделю до Семенова дня, в день воскресный. Переехав за реку, вошли в землю Рязанскую. А сам князь в понедельник переправился со своим двором, а в Москве оставил воевод своих у великой княгини у Евдокии, а у сыновей своих, у Василия, и у Юрия, и у Ивана, - Федора Андреевича.

100 р бонус за первый заказ

Выберите тип работы Дипломная работа Курсовая работа Реферат Магистерская диссертация Отчёт по практике Статья Доклад Рецензия Контрольная работа Монография Решение задач Бизнес-план Ответы на вопросы Творческая работа Эссе Чертёж Сочинения Перевод Презентации Набор текста Другое Повышение уникальности текста Кандидатская диссертация Лабораторная работа Помощь on-line

Узнать цену

Задонщина. Лихачев

"Задонщина" в списке XVII в. была открыта в 1852 г. В. М. Ундольским и сразу была воспринята как литературное подражание "Слову о полку Игореве.

Дошла в 6ти списках, самый ранний из которых (список Ефросина) датируется 1470 – ми гг., а поздний концом 17 века. Задонщиной оно называется в списке Ефросина. В других списках – Словом о велико князе Данииле Ивановиче и брате его князе Владимире Андреевиче. Ефросиновский список – сокращенная переработка первоначального текста. В других списках текст с ошибками и искажениями (Ундольский и Ждановский списки).

Автор не ставил задачи описать в последовательности все события героической битвы за Доном. Он передает эмоциональную оценку произошедшего на поле Куликовом, выражает свои чувства и мысли. Свое автор характеризует свое поведение как жалость и похвалу князю Дмитрию. Жалость – плач погибшим. Похвала – слава мужеству воинской доблести.

От начала и до конца текст Задонщины связан с текстом Слова о полку Игореве – повторения. Подражание.

В "Слове о полку Игореве" грозные предзнаменования сопровождают поход русских войск: волки сулят грозу по оврагам, орлы клёкотом зовут зверей на кости русских, лисицы лают на щиты русских. В "Задонщине" те же зловещие знамения сопутствуют походу татарского войска: грядущая гибель татар заставляет птиц летать под облаками, часто граять воронов, говорить свою речь галок, клекотать орлов, грозно выть волков и брехать лисиц.

Итак, начало того исторического периода, с которого Русская земля "сидит невесела", автор "Задонщины" относит к битве на Каяле, в которой были разбиты войска Игоря Северского. "Задонщина" повествует, следовательно, о конце этой эпохи "туги и печали", о начале которой повествует "Слово о полку Игореве". Отсюда преднамеренное противопоставление в "Задонщине" конца - началу, битвы на Дону - битве на Каяле, победы - поражению и преднамеренное сопоставление Каялы с Калкой, половцев с татарами. Отсюда внешнее сходство произведений, проистекающее из исторических воззрений автора "Задонщины". Куликовская битва рассматривается, следовательно, в "Задонщине" как реванш за поражение, понесенное войсками Игоря Святославича на реке Каяле. Эта идея реванша имела глубоко народный характер.

В З. высокий поэтический стиль переплетается с образами, выражениями, фразами, носящими сухой прозаический, почти документальных характер

Характерна логически – смысловая непоследовательность: забегает вперед, то возвращается назад, от частного к общему и наоборот.

Но у З. есть свои яркие образы и сравнения – воспеть славу великому князю московскому автор призывает жаворонка, а плач коломенских женщин связывает с жалобным пением птицы щура.

Характерные эпитеты: вещий Боян, храбрые полки, дружина, червленые щиты, кровавые зори и др. – как у Слова.

Принято считать, что автор Задонщины – Софоний Рязанец: он назван ее автором в заглавии двух списков. Однако в заглавии нескольких списков о Мамаевом побоище он обозначен как и автор этого произведения. Больше никаких сведений и упоминаний о Софонии Рязанце нет.

1380 год – Мамаево побоище.

1. Пир у Микулы. Известие о том, что Мамай у Дона.

2. Жалость и похвала.

3. Дмитрий и брат его в церкви – сбор дружины.

4. Орлы – всадники.

5. Все князья русские в Москву съехались. 8000

6. Татары – волки. Предзнаменования.

7. Загремели мечи булатные о шлемы хиновские.

8. В эту пору в Рязани запричитали жены по убитым, щуры поют жалобные песни в Коломне.

9. В тот же день в субботу на рождество Богородицы – победа.

10. Погоня за татарами. Ликованье по всей земле русской. Русские жены забряцали золотом татарским. Мамай бежит серым волком.

11. Осмотр поля после битвы князем.

Сказание о Мамаевом Побоище.

Написано в середине (конце) 15 века.

Новый тип воинской повести, связанный с фольклорными традициями. Было очень популярно у книжников. Так как несет подробное описание и носит ярко выраженный сюжетный характер. Не только само событие, но и судьба отдельных лиц заставляли читателя волноваться и сопереживать герою.

Сохранилось в 4ех основных редакциях и + 4 внутри. В 100 списках.

В Сказании есть подробное описание эпизодов, которых нет в Задонщине и в повести о Куликовской битве.

1. Собирание войск

2. Предыстория битвы: послание/переписка Мамая с Ольгердовичами и Олега Рязанского.

3. Подробное выведывание примет: слушают на границе приметы:

Дм. Волынский прикладывает ухо к земле: татарских воинов много, но предвещает победу.

4. Князь с митрополитом Киприаном у Сергия Радонежского – он дает 2х воинов. (на самом деле Киприана не могло быть в это время в Москве, он был в Киеве) .

5. Плач Евдокии более подробный.

В жанровом плане:

1) Отсылка к библии

2) Больше и органичнее фольклор (эпические мотивы). Само название приближает к эпичности. Многие эпизоды носят эпический характер:

А) разведка в ночь накануне боя – испытание примет

Б) единоборство Пересвета как богатырский поединок – противник сравнивается с Голиафом – оба скончались.

Влияние устной поэзии просматривается и в выразительных средствах: битва – пир, врагов побивают, как траву косят, воины – соколы.

Герой выступает не как индивидуальная личность, а как идеальное воплощение тех черт, которыми он должен был обладать, как идеальный представитель своего класса.

Фома Кацибей видит Бориса и Глеба.

Летописная повесть о Куликовской битве.

Дошла до нас в двух видах: кратком и пространном. Краткая повесть входит в состав летописей, ведущих свое происхождение от летописного свода Киприана (Троицкой летописи). Пространная представлена Новгородской четвертой и Софийской первой летописями.

В краткой – написана не позже 1408 – 1409 гг. – передаются основные исторические сведения о Куликовской битве. Мамай разгневан за поражение на Воже и идет на Русь. Ему навстречу идет Дмитрий Иванович – кровопролитное сражение за Доном, продолжавшееся 1 день. Победа русских. Мамай спасается бегством. Мамай собирает остатки, но против него встает Тохтамыш – воцарение Тохтамыша.

Большая часть произведения посвящена тому, что происходило после Битвы. О самой битве сказано мало, общими формулами воинских повестей. Отношение автора выражается в кратких эпитетах – характеристиках русских и ордынцев.

В пространной – в несколько раз больше краткой. Текст краткой вошел с текстуальными изменениями в начальной часть и в дословном повторении второй, основной части. Появляется ряд новых данных исторического характера: сбор в Коломне, о приходе на помощь московскому князю Андрея и Дмитрия Ольгердовичей, переправа русских через Дон, более подробно описывается битва, говорится, что великий князь бился впереди всех и что доспехи его были разбиты и повреждены, но на теле не было ран. Однако увеличение текста не только из-за добавлений, но и по литературным причинам.

Автор пространной летописи включает обширные риторические рассуждения по поводу описываемых событий, пользуясь религиозными текстами. Усиливается роль Дм.Ивановича как защитника православия, резче и многословнее противопоставление русского войска как христианского войскам «нечестивых татар». Расширяется описание божественной помощи русским войскам – помощь ангелов в битве.

Почти все дополнительные данные пространной летописи находят себе соответствие в Сказании о Мамаевом побоище. Принято считать, что Сказание было создано на основе пространной летописной повести и, следовательно, возникло позже, чем была написана эта повесть.

Сведения о Куликовской битве содержатся в 4-х основных произведениях древнерусской письменности, текстологии и датировке которых посвящается эта глава.

Это "Краткая летописная повесть" и "Пространная летописная повесть" о Куликовской битве, "Задонщина" и "Сказание о Мамаевом побоище". Кроме того, краткий вторичного происхождения рассказ о ней содержит "Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича", а рассказ о встрече перед битвой Дмитрия Донского с Сергием Радонежским и о посылке им на бой Пересвета и Осляби содержится в Житии Сергия Радонежского. Данный источник также будет охарактеризован и привлечён для анализа достоверности данного эпизода.

Краткие упоминания о Куликовской битве сохранились также у двух прусских хронистов, современников события: Иоганна Пошильге и Дитмара Любекского. Привожу их в переводе с немецкого:

Хроника Иоганна Пошильге	Хроника Дитмара Любекского
В том же году была большая война во многих странах: особенно так сражались русские с татарами у Синей Воды, и с обеих сторон было убито около 40 тысяч человек. Однако русские удержали [за собой] поле. И, когда они шли из боя, они столкнулись с литовцами, которые были позваны татарами туда на помощь, и убили русских очень много и взяли у них большую добычу, которую те взяли у татар.	В то же время была там великая битва у Синей Воды между русскими и татарами, и тогда было побито народу с обеих сторон четыре сотни тысяч; тогда русские выиграли битву. Когда они хотели отправиться домой с большой добычей, то столкнулись с литовцами, которые были позваны на помощь татарами, и взяли у русских их добычу, и убили их много на поле.

Дитмар Любекский, монах-францисканец Торнского монастыря, довёл свою хронику на латинском языке до 1395 г. Затем его продолжатель до 1400 г. перевёл её на нижненемецкий. Иоганн Пошильге, чиновник из Помезании, живший в Ризенбурге, писал свою хронику также на латыни с 60-70-х гг. XIV в. до 1406 г. Затем его продолжатель до 1419 г. перевёл её на верхненемецкий [Бегунов, 22]. Сведения их о Куликовской битве восходят, очевидно, к сообщению, привезённому из Руси ганзейскими купцами на съезд в Любеке в 1381 г. Оно в сильно искажённом виде сохранилось в "Вандалии" немецкого историка конца XV в. А. Кранца [Бегунов, 22. Cтр. 508]. Я нигде не нашёл разумного объяснения наименованию у прусских хронистов места битвы "Синей Водой". В "Книге большому чертежу" упоминается река с таким названием, но это приток Южного Буга (ныне река Синюха).

КРАТКАЯ ЛЕТОПИСНАЯ ПОВЕСТЬ

Создана в самом начале XV в., скорее всего до 1409 г., которым датируется Троицкая летопись, погибшая в пожаре Москвы 1812 г. О том, что она содержалась в ней, мы знаем по выпискам Карамзина из Троицкой летописи в примечаниях к "Истории государства российского" [Приселков М.Д. Троицкая летопись. М. Л. 1950]. Её тексты, почти дословно совпадающие, сохранились в составе Рогожского летописца (середина XV в.) и Симеоновской летописи (начало XVI в.)

Рассказ Симеоновской летописи очень похож на её же рассказ о битве на реке Воже и вышел, очевидно, из под пера того же автора, как и весь текст за вторую половину XIV в., представляющий многочисленные стилистические параллели Краткой повести. Поскольку Симеоновская летопись в этой своей части восходит к Троицкой, следует полагать, что все эти рассказы сложились одновременно в составе "свода 1408 года".

В работе Б.М. Клосса Троицкая летопись на основе стилистических признаков и внимания, которое в ней уделяется Троице-Сергиеву монастырю и самому Преподобному, а также того, что, по свидетельству Карамзина, под 6900 г. в ней было помещено похвальное слово Сергию Радонежскому "листах на 20" (очевидно, известное похвальное слово, написанное Епифанием Премудрым), атрибутируется Епифанию Премудрому и датируется 1412-1414 гг. Учитывая то обстоятельство, что Троицкая летопись не сохранилась и нам известны только переработки её фрагментов в составе Рогожского летописца и Симеоновской летописи, такая атрибуция выглядит слишком смелой. Аргументы Клосса в её пользу весьма поверхностны [см. Клосс, 7. Стр. 100-102, 241-255].

Как бы то ни было, это не меняет принципиально датировки времени создания Повести.
Привожу здесь её полный текст:

О великомъ побоищи, иже на Дону.

Того же лета безбожныи злочестивыи Ординскыи князь Мамаи поганыи, собравъ рати многы и всю землю половечьскую и татарьскую и рати понаимовавъ, фрязы и черкасы и ясы, и со всеми сими поиде на великаго князя Дмитриа Ивановича и на всю землю русскую. И бысть месяца августа, приидоша отъ Орды вести къ князю къ великому Дмитрию Ивановичю, аже въздвизаеться рать татарьскаа на христианы, поганыи родъ измалтескыи, и Мамаи нечестивыи люте гневашеся на великаго князя Дмитриа о своихъ друзехъ и любовницехъ и о князехъ, иже побьени быша на реце на Воже, подвижася силою многою, хотя пленити землю русскую. Се же слыщавъ князь великии Дмитреи Ивановичь, собравъ воя многы, поиде противу ихъ, хотя боронити своея отчины и за святыя церкви и за правоверную веру христианьскую и за всю русьскую землю. И переехавъ Оку, прииде ему пакы другыя вести, поведаша ему Мамая за Дономъ собравшася, въ поле стояща и ждуща къ собе Ягаила на помощь, рати литовскые. Князь же великии поиде за Донъ и бысть поле чисто и велико зело, и ту сретошася погании половци, татарьстии плъци, бе бо поле чисто на усть Непрядвы. И ту изоплъчишася обои, и устремишася на бои, и соступишася обои, и бысть на длъзе часе брань крепка зело и сеча зла. Чресъ весь день сечахуся и падоша мертвыхъ множьство бесчислено отъ обоихъ. И поможе Богъ князю великому Дмитрию Ивановичю, а мамаевы плъци погании побегоша, а наши после, биющи, секуще понаныхъ безъ милости. Богъ бо невидемою силою устраши сыны Агаряны, и побегоша обратиша плещи свои на язвы, и мнози оружиемъ падоша, а друзии въ реце истопоша. И гнаша ихъ до рекы до Мечи и тамо множество ихъ избиша, а друзии погрязоша въ воде и потопоша. Иноплеменници же гоними гневомъ Божиимъ и страхомъ одръжими суще, и убежа Мамаи въ мале дружине въ свою землю татарьскую. Се бысть побоище месяца септября в 8 день, на Рожество святыя Богородица, въ субботу до обеда. И ту оубиени быша на суиме князь Феодоръ Романовичь Белозерскыи, сынъ его князь Иванъ Феодоровичь, Семенъ Михаиловичь, Микула Василиевичь, Михаило Ивановичь Окинфовичь, Андреи Серкизовъ, Тимофеи Волуи, Михаило Бренковъ, Левъ Морозовъ, Семенъ Меликъ, Александръ Пересветъ и инии мнози. Князь же великии Дмитреи Ивановичь съ прочими князи русскыми и съ воеводами и съ бояры и съ велможами и со остаточными плъки русскыми, ставъ на костехъ, благодари Бога и похвали похвалами дружину свою, иже крепко бишася съ иноплеменникы и твердо зань брашася, и мужьскы храброваша и дръзнуша по Бозе за веру христианьскую, и возвратися отътуду на Москву въ свою отчину съ победою великою, одоле ратнымъ, победивъ врагы своя. И мнози вои его возрадовашася, яко обретающе користь многу, погна бо съ собою многа стада конии, вельблюды и волы, имже несть числа, и доспехъ, и порты, и товаръ. Тогда поведаша князю великому, что князь Олегъ Рязаньскыи послалъ Мамаю на помощь свою силу, а самъ на рекахъ мосты переметалъ. Князь же великии про то въсхоте на Олга послати рать свою. И се внезапу въ то время приехаша къ нему бояре рязаньстии и поведаша ему, что князь Олегъ повергъ свою землю, да самъ побежалъ и со княгинею и з детми и съ бояры и з думцами своими. И молиша его о семъ, дабы на нихъ рати не слалъ, а сами биша ему челомъ и рядишася у него въ рядъ. Князь же великии, послушавъ ихъ и приимъ челобитие ихъ, не остави ихъ слова, рати на нихъ не посла, а самъ поиде въ свою землю, а на рязанскомъ княженье посади свои наместници. Тогда же Мамаи не во мнозе утече съ Доньского побоища и прибеже въ свою землю въ мале дружине, видя себе бита и бежавша и посрамлена и поругана, пакы гневашеся, неистовяся, яряся и съмущашеся, и собраша останочную свою силу, еще въсхоте ити изгономъ пакы на великаго князя Дмитрея Ивановича и на всю русскую землю. Сице же ему умысльшу и се прииде ему весть, что идеть на него некыи царь со востока, именемъ Токтамышь изъ Синее Орды. Мамаи же, еже уготовалъ на нь рать, съ тою ратию готовою поиде противу его, и сретошася на Калкахъ. Мамаевы же князи, сшедше съ конеи своихъ, и биша челомъ царю Токтамышу и даша ему правду по своеи вере, и пиша къ нему роту, и яшася за него, а Мамая оставиша, яко поругана, Мамаи же, то видевъ, и скоро побежа со своими думцами и съ единомысленникы. Царь же Токтамышь посла за нимъ въ погоню воя своя и оубиша Мамая, а самъ шедъ взя Орду мамаеву и царици его и казны его и улусъ весь поима, и богатьство Мамаево раздели дружине своеи. И отътуду послы своя отъпусти на русскую землю ко князю великому Дмитрию Ивановичу и ко всемъ княземъ русскымъ, поведая имъ свои приходъ и како въцарися, и како супротивника своего и ихъ врага Мамая победи, а самъ шедъ седе на царстве волжьскомъ. Князи же русстии пословъ его отъпустиша съ честию и съ дары, а сами на зиму ту и на ту весну за ними отъпустиша коиждо своихъ киличеевъ со многыми дары ко царю Токтамышю.

Список убитых в рассказе Троицкой летописи полностью совпадает с перечнем убитых в Куликовской битве, сохранившимся в составе пергаменного Синодика XIV-XV вв. [ГИМ, собр. Синодальной библиотеки, № 667]. Там нет только имени Александра Пересвета, добавленного в Троицкой летописи. Привожу полностью текст из Синодика, относящийся к павшим на Куликовом поле: "Князю Феодору Белозерскому и сыну его Ивану [ к этому имени другим почерком сноска: Констянтину Конановичу ], убиенным от безбожнаго Мамая, вечная [память]. И в той же брани избиенным Симеону Михайловичу, Никуле Васильевичу, Тимофею Васильевичу [ приписка иным почерком: Валуеву ], Андрею Ивановичу Серкизову, Михайлу Ивановичу и другому Михайлу Ивановичу, Лву Ивановичу, Семену Мелику и всей дружине их по благочестию скончавшихся за святые церкви и за православную веру вечная [память]" . Итак, данный список можно считать в целом исторически достоверным.

Поскольку же речь зашла о Епифании Премудром, привожу здесь текст интересной записи, сделанной на листах Троицкого стихираря XIV в. неким писцом Епифаном, которого Б.М. Клосс отождествляет с Епифанием Премудрым, под 21 сентября 1380 года:
"М[е]с[я]ца септябр[я] въ 21 д[е]нь в пят[ок] на памят[ь] о[агио]с ап[о]с[то]ла Кондрата по литургии почата быс[ть] пис[а]т[ь] татр[адь] 6. Во т[о]жъ [...] [...] симоновскии приездиль, во т[о]ж д[е]нь келарь поехалъ на Резань, во т[о]ж [день] чернца уе[...] [...]ьр д[е]нь Исакиi Андрониковъ приехалъ к намь, во т[о]ж д[е]нь весть прид[е], яко летва грядеть с агаряны [...]"
[Столярова Л.В. Записи исторического содержания XI-XIV веков на древнерусских пергаменных кодексах. В книге: Древнейшие государства Восточной Европы. М. 1997]

На основании данной записи иногда делается вывод о том, что известие о приходе Мамая достигло Троице-Сергиева монастыря только 21 сентября 1380 года. Другие исследователи видят здесь сообщение о дипломатической миссии Троицкого келаря, посланного в Рязань с целью не допустить соединения литовцев с войсками Олега Рязанского для совместного нападения на Московское княжество [Н. Шляков. Невыясненное известие из жизни преподобного Сергия Радонежского. В книге: Прибавление к Цековным ведомостям. СПб. 1892. № 41; Н.С. Борисов. Сергий Радонежский (В серии "Жизнь замечательных людей")].
На мой взгляд, ни для того, ни для другого текст не даёт никаких особенных оснований. Он слишком неясен в силу своей плохой сохранности и в дальнейшем использоваться в качестве источника не будет.

ПРОСТРАННАЯ ЛЕТОПИСНАЯ ПОВЕСТЬ

Первоначальные и наиболее полные тексты Повести содержатся в Новгородской IV и Софийской I летописях. Тексты Повести в остальных содержащих её летописях являются сокращёнными или переработанными редакциями, восходящими к текстам Повести в составе вышеуказанных летописей. Подробный их обзор см. в работе Салминой . Интереса они не представляют, за одним исключением. В Новгородской летописи Дубровского (XVI в.) в текст Повести сделано несколько вставок, наиболее значимые из которых: рассказ об "уряжении полков" перед сражением, рассказ о "потаённом полку" Владимира Андреевича и рассказ о поисках великого князя Дмитрия на поле боя. Все вставки восходят к тексту "Сказания о Мамаевом побоище", за исключением росписи полков, которая, по мнению Л.А. Дмитриева, взята из официального разряда. Привожу текст этой вставки:

И ставъ ту князь велики, по достоянию полки разрядивъ и воеводы учинивъ. И быша у него тогда в передовомъ полку по божественеи вере самобратныя князь Ондреи и Дмитреи Олгердовичи, да бояринъ и воевода Микула Васильевичъ, да князь Федоръ Романовичъ Белозерскиi. А у себя же имеяше князь великии Дмитреи в полку некоего боярина своего и воеводу Ивана Родивоновича Квашню, да боярина же своего и воеводу Михаила Брянка, да князя Ивана Васильевича Смоленского. А в правои руке воеводы учини: князя Андрея Федоровича Ростовского, да Федора Грунку, да князя Ондрея Федоровича Стародубскаго; в левои руке воеводы учини: князя Васильевича Ярославского, да Лва Морозова, да князя Федора Михаиловича Моложскаго. Въ сторожевомъ полку тогда воеводы учини: Михаила Иванова сына Окинфовича, да князя Семена Костянтиновича Оболенского, да брата его князя Ивана Торусскаго, да Андрея Серкиза, иныя же свои полкы многи разрядивъ и воеводы учини: въ засадномъ же полку въ дубравахъ утаивъ благороднаго и храбраго брата своего князя Владимера Андреевича, да с нимъ некоего мужа мудра и храбра Дмитрия Михаиловича Волынца, да князя Романа Михаиловича Брянского, да князя Василья Михаиловича Кашинского, да князя Романовича Новосилского. Исполчився, поидоша противу себе.

Во Втором предисловии к изданию 2000 г. Новгородской IV летописи Б.М. Клосс, опираясь на работу Г.М. Прохорова "Летописные подборки рукописи ГПБ F.IV.603 и проблема сводного общерусского летописания" [ТОДРЛ. т. 32. Л. 1977], показал, что древнейший вид Новгородской IV летописи сохранился в её Карамзинском списке (опубликован в ). Этот текст Повести и будет использоваться в дальнейшем.

Пространная летописная повесть -- художественно-публицистическое произведение, при создании которого использованы реминисценции из Жития Александра Невского и паремийного Чтения о Борисе и Глебе, а также многочисленные библейские цитаты. В описании скорби русских женщин и в "плаче Мамая" использовано апокрифическое "Слово на Рождество Христово о пришествии волхвов".

М.А. Салмина в своей работе убедительно обосновывает вторичность Пространной летописной повести по отношению к Краткой, показывая, что она является распространением последней (преимущественно риторического характера), причём у её автора как бы не хватает терпения до конца выдержать этот "высокий штиль", в результате чего по мере приближения к концу Пространная повесть всё более и более приближается по стилю к краткому рассказу. "Насыщенная религиозной риторикой, резко осудительными эпитетами врагов, особенно Олега Рязанского, в конце эта повесть сбивается со своего тона и, подчиняясь изложению рассказа "о великом побоище иже на Дону", теряет эти признаки своего идейно-художественного строя", -- пишет М.А. Салмина .

Новгородская IV и Софийская I летописи, согласно А.А. Шахматову [А.А. Шахматов. Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв. М.-Л. 1938], восходят к одному "своду 1448 года" (датировка предположительна).

В списке убитых в Пространной повести добавлены новые имена: "князь Федор Торусьскый, брат его Мстислав, князь Дмитрей Монастырев", "Иван Александрович", "Дмитрей Мининичь". Из них Дмитрий Мининич (правильно: Минич) убит в битве с Ольгердом в 1368 году [Симеоновская летопись, 10], а Дмитрий Монастырёв -- в битве на реке Воже в 1378 году (упомянут в Синодике среди павших в этой битве). Князь Фёдор Тарусский был убит в бою с татарами под Белевым в 1437 году ([Симеоновская летопись, 10], но в её рассказе не фигурирует его брат Мстислав). Текстологический анализ списков Повести, произведённый М.А. Салминой, показывает присутствие его имени в протографе, что позволяет датировать создание Повести временем не ранее этой даты.

Непонятна ненависть Повести к Олегу Рязанскому, особенно на фоне того, что в 30-40 гг. XV в. отношения Москвы с Рязанским княжеством всё более укреплялись. М.А. Салмина в своей работе выдвигает предположение, что в Повести публицистически отражена борьба Василия II и Дмитрия Шемяки, и на этом основании датирует создание Повести второй половиной 40-х гг. XV века. Это предположение представляется натяжкой. Однако, учитывая всё вышеизложенное, датировку создания Повести 40-ми годами XV в. следует признать наиболее приемлемой.

Мнение Салминой было оспорено А.Г. Бобровым и Б.М. Клоссом. Первый в своей работе предлагает датировать летописный свод, к которому восходят Новгородская IV и Софийская I летописи, 1418 г. и связывает его происхождение с деятельностью митрополита Фотия. Тогда становится понятной и его яркая антилитовская направленность. Недовольство митрополита Фотия было вызвано разделением митрополии и поставлением в её западной части по воле Витовта митрополита Григория Цамблака. Лишь после его смерти в 1419 г. отношения между митрополией и Литвой стали нормализовываться.

Б.М. Клосс атрибутирует написание ряда посланий митрополита Фотия и ряда повестей для свода 1418 г. всё тому же Епифанию Премудрому и даже называет его "секретарём" митрополита Фотия. В частности, Епифанию атрибутируется и Пространная повесть о Куликовской битве, а также "Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича" (при их составлении были использованы одни и те же источники: Повесть о житии Александра Невского, паремийное Чтение о Борисе и Глебе, апокрифическое "Слово на Рождество Христово о пришествии волхвов"). Атрибуции Клосса сделаны на основе соображений идеологического и стилистического порядка, выглядящих, впрочем, достаточно убедительно [Клосс, 7. Стр. 110-128]. Однако, если их принимать, получается, что Епифаний, фактически, составил две летописи различной идеологической направленности и стилистической окраски с промежутком в пять лет. Это представляется маловероятным, поэтому рискну выдвинуть своё предположение: Троицкая летопись была составлена в стенах Троице-Сергиева монастыря (или лицом, тесно с ним связанным), но не Епифанием, а каким-то другим книжником, включившим в неё и Епифаниево Похвальное слово Сергию Радонежскому, а текст Троицкой летописи, в свою очередь, был использован Епифанием Премудрым при работе над "словами", вошедшими в летописный свод митрополита Фотия. Это соответствует и сложившимся представлениям об эволюции стиля Епифания от безудержного "плетения словес" в Житии Стефана Пермского к более спокойному и зрелому использованию выразительных приёмов в позднейших произведениях, тогда как между текстами Троицкой летописи и восходящими к ним рассказами "свода 1418 года" наблюдается ровно обратное соотношение.

Таким образом, Пространная летописная повесть в любом случае датируется первой половиной XV века, причём, если принимать построения А.Г. Боброва и Б.М. Клосса, Краткую и Пространную повести, как близкие по времени создания произведения, может быть, даже одного автора, следует рассматривать суммарно, как я и буду в дальнейшем поступать.

ЗАДОНЩИНА

"Задонщина" сохранилась в 6 списках:

1. РГБ, Собрание Ундольского, № 632, XVII в., наиболее полный список [У]
2. ГИМ, Собрание Музейское, № 2060, конец XVI в., без начала [И-1]
3. ГИМ, Собрание Музейское, № 3045, начало XVI в., отрывок [И-2]
4. Женевский, БАН № 1.4.1, отрывок, XVII в. [Ж]
5. РНБ, Собрание Кирилло-Белозерского монастыря № 9/1086, 70-80 гг. XV в. [К-Б]
(Это сокращённая переработка первой половины произведения, сделанная известным писцом Ефросином)
6. ГИМ, Собрание Синодальное, № 790, XVII в. [С]

Каждый отдельный список "Задонщины" имеет множество искажений и дефектов, что делает невозможным достоверную реконструкцию первоначального текста произведения. "Задонщина" представляет собой поэтический отклик на события Куликовской битвы. В тексте памятника содержится множество цитат и реминисценций из "Слова о полку Игореве", местами искажённых и переосмысленных, что свидетельствует о недостаточном понимании древнего и трудного текста "Слова" автором и/или позднейшими переписчиками.

Л.А. Дмитриев [например, в СКиКДР, статья "Задонщина"], и В.А. Кучкин ["К датировке Задонщины". В книге: Проблемы изучения культурного наследия. М. 1985] отстаивают точку зрения, согласно которой "Задонщина" написана вскоре после Куликовской битвы. Основных аргументов два: сам "поэтизм" Задонщины, свидетельствующий, якобы, о живом эпическом отклике на свежее в памяти событие, и список городов, к которым "шибла слава" о поражении Мамая. Первый аргумент можно не принимать во внимание, если вспомнить, какие промежутки времени отделяют "Илиаду", или "Песнь о Роланде" от событий, которым они посвящены, а второй аргумент заслуживает пристального рассмотрения.

Процитирую соответствующие места Задонщины: "Шибла слава к Железным вратом, к Риму и к Кафы по морю, и к Торнаву, и оттоле к Царюграду" [И-1]; "А глава [слава] шибла к Железным вратам, ли къ Караначи, к Риму и х Сафе по морю и к Которнову, и оттоле ко Царюгаду" [У]; "Шибла слава к мору и Ворнавичом и к Железным вратом, ко Кафе и к турком и ко Царуграду" [С]. В списке К-Б на месте данного фрагмента следующий текст: "Воды возпиша, весть подаваша порожнымь землямь, за Волгу, к Железнымь вратомь, к Риму, до Черемисы, до Чяховъ, до Ляховъ, до Устюга поганых татар, за дышущеемь моремь" .

Данный фрагмент является реминисценцией на соответствующее место текста "Слова о полку Игореве": "збися Дивъ, кличетъ връху древа, велитъ послушати земли незнаеме, Влъзе, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебе, Тьмутороканьскый блъванъ" . А в тексте списка К-Б произошла его контаминация с перефразированной цитатой из "Слова о погибели Русской земли": "Отселе до угоръ и до ляховъ, до чаховъ, от чахов до ятвязи и от ятвязи до литвы, до немець, от немець до корелы, от корелы до Устьюга, где тамо бяху тоймици погании, и за дышючимъ моремъ" .

Наличие в этом перечне города Тырново, столицы Второго Болгарского царства, захваченного турками в 1393 году, и Ургенча (Каранач, Воронавич. Отождествление Г.Н. Моисеевой [К вопросу о датировке Задонщины. ТОДРЛ. т. 34. Л. 1979]), разрушенного Тимуром в 1388 году, якобы позволяет датировать создание "Задонщины" временем до 1388 года. Однако, М.А. Салмина в своей работе демонстрирует текстологическую зависимость "Задонщины" от Пространной летописной повести, причём именно список К-Б в ряде мест показывает наибольшую к ней близость, в то время, как остальные списки содержат одинаково испорченный текст. Это приводит к датировке "Задонщины" XV веком, которая поддерживается и другими исследователями. Разберёмся.

На первый взгляд представляется, что Ефросин, сокращая текст первой части "Задонщины", находившийся в его распоряжении, попросту заменил данный фрагмент, однако против этого говорит порча текста ("до Устюга поганых татар" из "до Устьюга, где тамо бяху тоймици погании"), невозможная под пером Ефросина, жившего на севере Руси, сравнительно недалеко от Устюга. К тому же в обширном литературном наследии Евфросина не обнаруживается каких-либо следов его знакомства как со "Словом о погибели Русской земли", так равно и со "Словом о полку Игореве" [Каган М.Д., Понырко Н.В., Рождественская М.В. Описание сборников XV в. книгописца Ефросина. ТОДРЛ. т. 35. Л. 1980]. Т.о. логичнее предположить, что изначально сконструированный на основе двух памятников фрагмент, уже содержавший испорченный текст, был механически переписан Ефросином, нежели предполагать вторичное обращение редактора "Задонщины" к "Слову о полку Игореве" [Никитин, 19. Стр. 572-585].

В таком случае, все остальные списки "Задонщины" следует отнести к более позднему изводу памятника, в котором первоначальный текст был замещён "списком городов", в который из первоначального текста попали Железные ворота (Дербент) и Рим (скорее всего, летописный Римов, заимствованный первоначально из "Слова о полку Игореве", где "у Рим кричат под саблями половецкими" ).

Что объединяет все эти города и когда мог быть особенно актуален такой список? "Все они были захвачены иноземными (иноверными) завоевателями, что в ряде случаев привело к их гибели. Рим (летописный Римов) пострадал в 1185 г. от половцев, [...] Орнач/Ургенч был разрушен Тамерланом в 1388 г. и примерно тогда же пал Дербент ("Железные врата"); Тырново было захвачено в 1393 г., [...] Царьград захвачен турками в 1453 г.; Кафа (Феодосия) -- в 1475 г." [Никитин, 19. Стр. 581]. Рим и Дербент, как выше сказано, скорее всего, ни при чём. Об актуальности упоминания Ургенча тоже можно спорить, а вот все остальные города были хорошо известны на Руси и с ними поддерживались достаточно тесные религиозные, экономические и политические связи. И именно в эти города "шибла слава" о победе над татарами, неся надежды на освобождение от "ига измаильтян". Особенно актуальны эти идеи были в конце XV века, когда Москва становится "третьим и последним Римом", а с 1462 г. прекращаются и выплаты дани в Орду, конец которой был уже не за горами.

Таким образом, это наблюдение позволяет датировать создание "Задонщины" 20-60-ми гг. XV века (учитывая обращение к "героическому прошлому", скорее ближе к концу этого периода), а оформление её второго извода -- временем после 1475 года. Этому соответствует и наличие в его тексте заведомо недостоверного эпизода с "новгородской помощью", отсутствующего в списке К-Б.

Однако, это ещё не всё. Можно предполагать с достаточной степенью уверенности, что за этот период было создано как минимум две редакции памятника: первоначальная и сокращённая. К этому выводу приводят рассуждения А.Л. Никитина . В тексте "Задонщины" упоминается некий "Софония рязанец". Его имя даже вынесено в заглавия двух списков [К-Б и С] в качестве автора, а в трёх наиболее сохранившихся списках он специально поминается по аналогии с поминанием Бояна в "Слове о полку Игореве". Ряд исследователей вслед за А.А. Шахматовым, считают его автором гипотетического "Слова о Мамаевом побоище", явившегося, якобы, одним из двух основных источников при создании "Задонщины", наряду со "Словом о полку Игореве". Но не является ли эта гипотеза "умножением сущностей без надобности"? Возможно иное решение проблемы.

Ещё одно упоминание о Софонии находится в статье 6888 (1380) г. Тверской летописи:
В лето 6888. А се писание Софония резанца, брянского боярина, на похвалу великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его князю Владимиру Андреевичу: "Ведомо ли вамъ, рускымъ государямъ, царь Мамай пришелъ изъ [За]волжиа, стал на реце на Воронеже, а всемъ своимъ улусомъ не велел хлеба пахать; а ведомо мое таково, что хощетъ ити на Русь, и вы бы, государи, послали его пообыскать, туто ли онъ стоитъ, где его мне поведали".

Следом в рукописи идёт текст, зачёркнутый киноварью:
Темъ же всемъ суженое место межу Дономъ и Днепромъ, на поле Куликове, на реце на Непрядве; а положили главы своа за землю Рускую и за веру христианскую. А мы поидемъ въ свою отчину, в землю Залескую, кь славному граду Москве, и сядемъ на своемъ великомъ княжении; чести есмя собе добыли и славнаго имяни. Конец".

Зачёркнутый текст соотвествует концу "Задонщины" по спискам У и И-1, а первый фрагмент заимствован, очевидно, из начала архетипического текста "Задонщины", известного теперь только по сокращённому виду списков У и Ж. Процитируем его для сравнения по списку У: "Кн[я]зь великии Дмитреи Ивановичь с своим братом с кн[я]земъ Владимером Андреевичем и своими воеводами были на пиру у Микулы Васильевича. Ве[домо намъ], брате, у быстрого Дону ц[а]рь Мамаи пришел на Рускую землю, а идет к намъ в Залескую землю."

Т.о. можно предположить, что в руках у составителя Тверской летописи находился более полный спискок "Задонщины", близкий к списку У, из которого он заимствовал начало и конец, а потом вычеркнул последний фрагмент, т.к. после него включил в летопись Распространённую редакцию "Сказания о Мамаевом побоище". Из сохранившегося фрагмента видно, что именно написал "Софония резанец". Это донесение о приходе Мамая, очевидно, переданное через него рязанским князем Олегом. Донесение, как видно, предельно точное. В связи с этим понятен и пиетет, с которым он поминается в "Задонщине". Появление же Софония в заголовке некоторых списков в качестве автора объясняется редакторским сокращением сцены пира и полученного на нём известия, бывшей в оригинале, в результате чего имя Софонии переместилось в заголовок, т.к. "писание" было понято как относящееся ко всему тексту произведения.

Кем был этот Софония? Можно воспользоваться гипотезой А.Д. Седельникова [Где была написана "Задонщина"? Slavia, IX. Praha. 1930] и В.Ф. Ржиги [О Софонии рязанце. В книге: Повести о Куликовской битве. М. 1959], отождествлявших его с Софонием Алтыкулачевичем, крещёным выходцем из Орды, боярином рязанского князя Олега Ивановича, известным из текста жалованной грамоты рязанскому Ольгову монастырю начала 70-х гг. XIV века. Его донесение было получено на пиру у Микулы Васильевича Вельяминова -- сына последнего московского тысяцкого, женатого на сестре жены Дмитрия Донского. В то время Н.В. Вельяминов был воеводой в Коломне [Веселовский, 31], на границе с Рязанским княжеством, т.ч. его контакты с рязанским боярином не должны вызывать удивления. Непонятно только, почему в Тверской летописи Софония назван "брянским боярином", но, может быть, это результат невнимательного сокращения текста...

СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ

Сказание известно более чем в 150 списках, разделённых Л.А. Дмитриевым на 8 редакций, некоторые из которых представлены, в свою очередь, несколькими изводами. Вообще, как отмечает Дмитриев, списки Сказания отличаются огромным количеством разночтений . Л.А. Дмитриев и М.А. Салмина убедительно обосновывают наибольшую близость к авторскому тексту Основной редакции произведения, представленной 5 изводами, из которых наиболее важны O и У. Между ними есть ряд мелких разночтений, описанных в , кроме того в У добавлено подробное описание возвращения русских войск с Куликова поля, представляющее собой данное в обратном порядке описание их прихода туда. В У также говорится, что решение о посылке из Москвы первой "сторожи" было принято на пиру у воеводы Н.В. Вельяминова. Оба извода O и У назависимо один от другого восходят к общему протографу, но У был при этом правлен по Летописной редакции Сказания, как показал Б.М. Клосс в текстологическом комментарии к изданию списка У . Эталонные списки изводов O и У по палеографическим признакам датируются 20-30-ми гг. XVI века [Клосс, 30].

Кроме изводов О и У к Основной редакции относятся изводы Печатный, Забелинский и Михайловского. Печатный извод отличается большим количеством вторичных вставок из "Задонщины". В Забелинском (XVII в.) заглавие и начало заимствованы из Пространной летописной повести, есть большая механическая вставка из Сказания в редакции "Синопсиса" (XVII в.), кроме того, есть и ряд других вставных эпизодов и переработок, явно отражающих поздние домыслы, например, подробное перечисление людей, якобы видевших великого князя Дмитрия во время боя. Извод Михайловского отличается последовательным сокращением религиозно-риторических пассажей.

Летописная редакция восходит к изводу О Основной редакции [Салмина, 24]. Она известна только в составе третьей редакции Вологодско-Пермской летописи (30-е годы XVI в.) и в приложениях к другим её редакциям.

Киприановская редакция Сказания входит в состав Никоновской летописи и была создана специально для неё митрополитом Даниилом, или кем-то из его окружения между 1526-1530 гг. Она восходит к изводу У Основной редакции. В этой редакции текст Сказания последовательно сокращён и одновременно дополнен сведениями из Пространной летописной повести. Особенностью этой редакции является выдвижение на первый план в событиях того времени митрополита Киприана, которого в 1380 г. на самом деле не было в Москве.

Распространённая редакция Сказания отличается добавлением новых эпизодов и расширением существующих за счёт всякого рода подробностей. Самые существенные добавления Распространённой редакции -- рассказы о посольстве Захария Тютчева и о помощи новгородцев. Она создана не позже начала XVII века, которым датируется Тверской сборник, в состав которого она включена.

Все четыре описанных редакции, за исключением Забелинского и Михайловского изводов Основной редакции, дошедших до нас в исключительно поздних списках, могут быть отнесены к концу XV - XVI векам. Точная датировка возникновения каждой рассмотренной редакции и извода практически невозможна. Оставшиеся четыре редакции Сказания созданы в XVII-XIX вв. и не представляют непосредственного интереса [СКиКДР, 29, выпуск 2, т. 2].

В работе М.А. Салмина убедительно показывает текстологическую зависимость Основной редакции Сказания от Пространной летописной повести о Куликовской битве, бывшей, таким образом, одним из основных источников при его создании. Другими источниками были "Задонщина" [Дмитриев, 23] и Житие Александра Невского II редакции второго вида, входящее в состав Софийской I летописи [Бегунов, 22].

В Сказании очень много имён, известных только по этому произведению, количество которых, к тому же, подозрительно возрастает от более ранних редакций и списков к более поздним, упоминаются мелкие удельные княжества, не существовавшие в 1380 году. Сказание содержит также целый ряд анахронизмов: во всех его редакциях (кроме Летописной и Киприановской, входящих в состав летописей, где имя литовского князя механически исправлено, что местами входит в противоречие с контекстом), союзником Мамая указан не Ягайло, а Ольгерд, умерший за три года до Куликовской битвы. Это сознательный литературный приём, призванный усилить драматизм повествования: братья Ольгердовичи, выступившие на стороне Московского великого князя, пошли на правое дело вопреки воле отца, а не брата!). В Основной редакции вместо коломенского епископа Герасима Дмитрия Ивановича благословляет на битву епископ Геронтий, занимавший коломенскую кафедру с 1453 по 1473 год. Покидая Москву, Дмитрий Донской молится перед иконой Владимирской Богоматери, которая, как известно, была перенесна в Москву только в 1395 г. В ней упоминаются Константиновские (Константиноеленинские) ворота московского Кремля, ещё в 1476 г. называвшиеся Тимофеевскими [Московский летописный свод конца XV века, ПСРЛ т. 25; С.П. Бартенев. Московский Кремль в старину и теперь. М. 1912]. И т.д. И т.п.

Всё это убеждает в том, что произведение изначально создавалось как "исторический роман", и, хотя это и самый красочный и подробный рассказ о событиях Куликовской битвы, относиться к его подробностям следует с предельной осторожностью. Откуда вообще могли взяться в произведении, написанном спустя столетие после события, эти имена и подробности? Вспомним, что конец XV - первая половина XVI вв. -- это время расцвета боярских "вольностей", с которыми впоследствии с переменным успехом будет бороться Иван Грозный, время бесконечных местнических споров и притязаний, для обоснования которых использовались как официальные летописи и разрядные книги , так и их доморощенные аналоги (родословные росписи). В последних особенно пышным цветом расцвели всякого рода легенды, а то и прямые подлоги, перекочёвывавшие зачастую впоследствии "за давностию лет" и в официальную документацию. Эталоном для подобных "исторических доказательств" можно считать официальную легенду о происхождении правящей династии Московского государства от брата римского императора Августа. Прослеживая, как в различных списках Сказания появляются многочисленные эпизодические персонажи, встречающиеся среди предков различных знатных фамилий XV-XVII вв., невольно убеждаешься, что их источником являлись именно эти "доморощенные" разряды, а в иных случаях, может быть, и устные пожелания заказчиков конкретных списков.

Первоначальная основа списка имён в Сказании явственно связана с Троице-Сергиевой лаврой, что неудивительно при общем пиетете его автора к преподобному Сергию. Б.М. Клосс отмечает в своей работе , что в Сказании действующими лицами выведены предки целого ряда князей, бояр и купцов, имена которых содержатся в Троицком пергаменном синодике [РГБ, Фонд 304/III, № 25]. Реальность существования этих "предков", как правило, не поддаётся проверке. Однако, несмотря на всё вышеизложенное, следует отметить, что сведения описанных источников вполне могут содержать и достоверные исторические свидетельства, сохранённые "родовой памятью", т.ч. огульно отрицать их всё же не следует.

Таким образом, можно заключить, что авторский текст Сказания был создан где-то в последней четверти XV -- начале XVI веков. Эту датировку можно уточнить. В статье Б.М. Клосс обосновывает гипотезу о написании Сказания Коломенским епископом Митрофаном в 1513-1518 гг. Доводы его строятся, фактически, по принципу "кому это выгодно". Слабостью построения является исходный постулат о том, что автора памятника следует искать среди известных книжных людей начала XVI века. Точность датировки обосновывается набегом крымских татар в 1512 г. и присоединением к Москве около этого же времени Рязанского княжества, чем якобы объясняется антирязанская направленность произведения (она могла быть и "позаимствована" из Пространной летописной повести). Большего внимания заслуживают текстологические наблюдения Б.М. Клосса об использовании при составлении Сказания подборок "повестей", извлечённых из текста протографов Музейного летописца и Вологодско-Пермской летописи, позволяющие объяснить ряд фактических ошибок Сказания и датировать его составление временем не раньше начала XVI века. К тому же выводу приводит и отмечаемое Б.М. Клоссом прославление рода Сабуровых в тексте Сказания (слова князя Владимира Андреевича в изводе О: "Братиа и друзи, русскыа сынове, аще кто жыва брата моего обрящет, тъй поистинне пръвый будеть у наю" . Находят великого князя Дмитрия Фёдор Сабур и Григорий Хлопищев, после чего с радостной вестью отправляется к князю Владимиру Андреевичу один Фёдор Сабур), позволяющее отнести составление Сказания к периоду между женитьбой Василия III на Соломонии Сабуровой в 1505 г. и их разводом в 1525 г. Этот аргумент, хотя и слабый сам по себе, хорошо согласуется с остальными датирующими факторами, в совокупности выглядящими достаточно убедительно.

Таким образом, Сказание следует датировать первой четвертью XVI в. В дальнейшем я буду пользоваться текстом Основной редакции Сказания по эталонному списку РНБ Q.IV.22 (Опубликован в ). Чтения других доступных мне редакций и изводов будут привлекаться по мере необходимости.

ЖИТИЕ СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО

Житие Сергия Радонежского практически исчерпывающе исследовано Б.М. Клоссом . Первоначальный текст Епифания Премудрого (1418-19 гг.) до нас не дошёл. Его большой фрагмент (начиная с "Предисловия" до главы "О худости порт Сергиевых и о некоем поселянине") сохранился в составе Пространной редакции первой трети XVI в. и опубликован Клоссом. Впрочем, нет полной уверенности, что авторский текст в ней не искажён позднейшими редакторами. Однако, этот текст не содержит интересующего нас эпизода.

От XV в. сохранилось несколько т.н. Пахомиевых редакций, количество которых окончательно не установлено, составленных Пахомием Логофетом, многократно перерабатывавшим текст Епифаниева Жития, как приспособляя его для богослужебных нужд, так и приспособляясь ко вкусам и пожеланиям различных заказчиков. Б.М. Клосс выделяет пять редакций, созданных последовательно на протяжении 1438-1459 гг. Существуют также компилятивные редакции, составленные на основе нескольких Пахомиевых. Вторая Пахомиева редакция была непосредственным источником Жития Сергия Радонежского, помещённого в Никоновской летописи. Именно в Никоновской летописи, составленной в 20-х годах XVI в. митрополитом Даниилом [Б.М. Клосс. Никоновский свод и русские летописи XVI-XVII вв. М. 1980; Cохранился её оригинал -- т.н. список Оболенского], впервые появляется упоминание о посылке Сергием на Куликовскую битву Пересвета и Осляби, заимствованное, очевидно из "Сказания о Мамаевом побоище", также входящего в состав летописи. В Пахомиевых редакциях XV века об этом не упоминается.

Привожу тексты интересующего нас эпизода, которыми буду пользоваться в дальнейшем:

Первая Пахомиева редакция (около 1438 г.):

Некогда же приде князь великии в монастырь къ преподобному Сергиу и рече ему: "отче, велиа печаль обдержит мя: слышах бо, яко Мамаи въздвиже всю Орду и идет на Русьскую землю, хотя разорити церквы, их же Христос кровию Своею искупи. Тем же, отче святыи, помоли Бога о том, яко сия печаль обща всем християном есть". Преподобныи же отвеща: "иди противу их и Богу помогающу ти победиши, и здравъ съ вои своими възвратишися, токмо не малодушьствуи". Князь же отвеща: "аще убо Богъ поможет ми молитвами твоими, то пришед поставлю церковь въ имя Пречистыа Владычица нашя Богородица честнаго Еа Успениа и монастырь съставлю общаго житиа". Слышанно же бысть, яко Мамаи идет с татары с великою силою. Князь же, събрав воя, изыде противу их. И бысть по пророчьству святого Сергиа, и победивь, татары прогна и сам здравъ съ вои своими възвратися. И тако моливь святого Сергиа обрести место подобно, иде же цръковь сътворити. И тако обретше место подобно, призва же и княза великаго и основаста церковь, иже и вскоре сътворше церковь красну въ имя Пречистыа на Дубенке и съставишя обще житие. Постави же единого от ученикъ своих игумена в том монастыри, сам же пакы възвратися въ свои ему монастырь.

Третья Пахомиева редакция (около 1442 г.):

О победе великого князя Дмитриа на безбожныя агаряны

Въ время некое, Богу попущающи за грехы нашя, слышано бысть, яко от Ординьскых князя Момая, въздвиже силу велику, всю Орду, и поиде на Рускую землю, и бешя вси людие въ страсе велице. Княз же великии Дмитрии, тогда обдержааше скипетръ Московьскиа земля, съи убо прииде къ преподобному отцю Сергию въ обитель, прося от него благословениа и молитвы, и аще повелить ему поити противу поганых, ведяаше бо мужа добродетелна и свята и даром прозорьства почтена. Святыи же благослови его, рек: "Подобает ти, царю нашь православныи, съ дръзновениемъ противу поганых скоро изити, Богу помогающю ти, победиши безбожных и сдравъ въ свое отечьство възвратишися". Великии же въ бранех отходя, рече къ старцю: "Аще, отечь, поможеть ми Богъ твоими молитвами, възвратившю ми ся хощю устроити монастырь во имя Пречистеи Богородици и съставлю общее житие". И се рекъ, отиде. И тако скоро събравъ воя своя, и изиде противу агарян. И увидешя силу велику безбожных, устрашишяся. И тако в тъи чяс приспе борзоходець, нося послание от святого Сергиа сице: "Царю великии, да не устрашатся сердца вашя Безбожных множества, несть бо крепости в них, всяко побежени будут силою Христовою, поне же с вами есть". И абье великии в победе съ всем воиньством сиа слышавъ, велие дръзновение приашя, зело въскоре поидошя противу поганых, рекъ сие слово: "Боже великии крепкии, сътворивыи небо и землю, помощник нам буди на сьпротивящихся святому Ти имени". И тако въскоре съступишяся, и сражение бысть велие зело, и многа телеса падааху. И время немало бьющимся им, Богу помагающу крепкому на брани достохвалному великому князю Дмитрию, и тако конечне победившю ему поганых и пагубе предавшю. Видевше же супротивнии богопопущенныи гневъ на собе и Божие попущение, и абие на бежание устремишяся. Великии же в похвалах много гнаше сверепых, убиваа, от них же мнози безчислено избиени бышя, овии же множество язвени отбегошя, иных же живых изимашя. И бяше чюдно зрение и дива исполнено: иже преже блистающия оружиа, тогда же вся окровавлена зряхуся иноплеменных кровми, и вси православнии радовахуся, образъ победе нашааху. И исполнися пророческое слово: единъ женяше тысящу, а два двигнета тму. Святыи же, яко прозорливыи имея даръ, ведяаше вся тогда бываемая, подвизааше ученики своя непрестанно на молитву о воиньстве православных, аще бо и далече растояниемъ место и многым днемъ хожьдение име, но яко пред собою зря, таже и от ученикъ его чюднии мнози мужие, прозорливъ имеюще даръ, сему преславному видению сподобишяся, яко же и до конца погании побежени бышя. И тако в тъи чяс преподобныи мужь Сергии бывшюю победу и храборство вкликоименитого на безбожных все по ряду исповеда всем ученикомъ своимъ и убьеных христоименитых по имени изрекъ, всех ублажи и молитву о нихъ сътвори къ Господу. Братьям же сиа от святого слышящим и чудящимся зело о дарованнеи благодати святымъ Его угодником, и радовашася вси радостию великою о бывшеи победе на поганых. Храбрыи же повести достоины победоносныи великии царь Рускии Дмитрии победу светлую взем на сверепыя варвары, възвращается въ свое отечьство с радостию великою, въспевая пебедителныя прекрасныя песни Господеви, прославлешему пострадавших имени ради Его. И тако прииде победоносныи къ чюдному въ святыхъ отцю Сергию, благодать въздавая ему о добром съвещании, о чюдесех бываемых от него, и тако вкупе прославишя всесилнаго Бога, и милостыню велию вдасть святому.

О монастыри, иже на Дубенке

И по семь исполняеть еже вкупе обещяся съ блаженным, иде же обрящет место потребно устроити монастырь, и тако обретает место, именем река Дубенка, и ту създана бысть церкви, освящена во имя Пречистыя Богородица честнаго Ея Успениа, и вручи паству святыи единому от ученикъ своих мужю добродетелному Саве именемъ, и съставлено бысть общее житие. И тако събрашяся множество братии в мале времени, и бысть обитель въ обителех красна зело, полезна иноческому житью и донине.

Подведём краткие итоги.

В самом начале XV в. события Куликовской битвы нашли отражение в Краткой повести Троицкой летописи и в созданной на её основе Пространной летописной повести. Эпизод предполагаемого посещения перед битвой Дмитрием Донским Сергия Радонежского содержался, скорее всего, уже в Житии последнего, написанном Епифанием Премудрым. До нас он дошёл в составе Пахомиевых редакций Жития, составленных в первой половине XV века. Во второй половине того же столетия было составлено поэтическое произведение о Куликовской битве, вскоре после этого довольно неумело сокращённое -- "Задонщина". Она была частично переработана после 1475 года. Произведение это написано в духе государственной идеологии того времени. Наконец, в первой четверти XVI в. создаётся самое подробное и сюжетно увлекательное повествование о Куликовской битве -- "Сказание о Мамаевом побоище". Создававшееся изначально как "исторический роман", оно требует максимально осторожного подхода к содержащимся в нём сведениям. Это произведение оказалось впоследствии самым популярным. На протяжении XVI-XIX вв. было создано несколько его редакций, обраставших постепенно всё более фантастическими подробностями (см. , , ).