Владимир Лапин. РЕФОРМА ПОСТОЙНОЙ ПОВИННОСТИ В РЯДУ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ ЭПОХИ АЛЕКСАНДРА II 8 июня 1874 г. Александр II утвердил мнение Государственного совета «О преобразовании воинской квартирной повинности». В действие новый закон вводился с 1 января 1875 г. на всей территории

Государственные повинности крестьян разделялись на систематические и эпизодические, а систематические состояли из обежной дани (оброка) и волостелина корма. Оброк шел в казну, волостелин корм - на пропитание наместников (чиновников, по-современному). Эпизодические повинности - поставка ратных людей, подвод, различные работы - в конце 15 - начале 16 века были необременительны. Но позднее станут весьма суровыми.

В новгородский период все крестьяне Заонежья сидели в основном на натуральном оброке - в основном беличьем: беличьими шкурками бояре торговали с заграницей. Одна волость Вытегорского погоста платила оброк Борецким одними белками - на круг по 10 штук со двора. Бояре оптом продавали их заморским купцам. Крестьянам это было выгодно, ибо белки не снижали доход от полеводства.

По свирским погостам белки составляли 79% стоимости оброка, хлеб (рожь и овес) - 8%, мелкий доход (бараны, овчины, масло, сыр и прочее) - 2% и деньги 11%. Причем денежная часть оброка в течение 15 века постепенно увеличивалась. Так что торговать крестьянину все-таки приходилось.

В южных пятинах господствовало издолье: крестьянин отдавал часть урожая - от1/4 до 1/2. Был еще посп - фиксированный хлебный оброк. Это была более тяжелая повинность - она не снижалась в неурожайные годы.

Иван 3, присоединив Новгород к Москве, в корне реформировал и крестьянские повинности. Белок в повинностях не стало. На первое место вышли деньги - до 3/4 обежной дани. Волостелин натуральный корм был заменен наместническим денежным кормом, который взимали с оброчных и дворцовых крестьян. Он составил с одной семьи 4-4,5 новгородской деньги. Это была тяжелая повинность.Обежной дани одна крестьянская семья платила в южных пятинах в среднем 1,7 новгородской деньги, в северных погостах Обонежской пятины - 1,2 деньги, а в южных, присвирских, самых бедных - 0,8.

Денежная часть оброка в результате реформы Ивана 3 выросла почти в 10 раз. И это толкало крестьян на рынок. Раньше торговали бояре, теперь этим занялись крестьяне. Роль денег в крестьянском хозяйстве возросла.

Реформа Ивана 3 не была жестокой по отношению к крестьянам. Он был мудрый человек. Увеличив в 10 раз денежную часть оброка, он в то же время снизил крестьянам повинности в среднем на 30%, а в присвирских погостах от 60 до 80%.

Цены тоже не остались на месте. В течение десяти лет после присоединения к Москве цены на рожь, овес и пшеницу в новгородских пятинах вздорожали в среднем на 40%. Вот как стали стоить разные продукты на Северо-Западе в новгородских деньгах. По 1 деньге стоили каравай хлеба и калач. Пуд овса тоже стоил 1 деньгу, пуд ячменя - 1,1, ржи и гречихи - 1,6, пуд пшеницы - 2 деньги. Воз сена стоил 6 денег. Яловица - 42 деньги, свинья - 20 денег, баран - 4 деньги. Белка стоила столько же, сколько и баран. Пуд коровьего масла стоил 20 денег (как свинья), пуд меда - 21 деньгу, 100 штук яиц - 3 деньги, 100 штук сушеной рыбы - 1,4 деньги (как пуд ржи). Дешево стоила домашняя птица: кура 1 деньгу, гусь 1,5. А вот лебедь стоил 14 денег - это еда для господского стола.

В целом в результате реформ Ивана 3 жизненный уровень новгородских крестьян не понизился. А для крестьян, попавших в разряд государевых, оброчных (в Обонежье), положение оказалось даже более выгодным, чем при боярах.

Положение крестьян

Для 15 - начала 16 века можно говорить о благополучном положении крестьянского хозяйства на северо-западе России. Дифференциация крестьянства была слабой, слабее всего на севере, где земель и угодий было меньше. Мало было разорившихся крестьян и пустующих земель. Много было зажиточных крестьян, но наем в крестьянском хозяйстве был явлением редким.

В обществе действовала великая сила, нивелирующая крестьянские хозяйства. Крестьянин мог уйти от землевладельца - вот в чем была эта сила. Феодально зависимый крестьянин не был крепостным, прикрепленным к земле - он был лично свободен. Если владелец его угнетал, он уходил от него, оставляя землю, а пустая земля не приносила помещику дохода. Поэтому помещик не мог драть с крестьян три шкуры, Он, наоборот, помогал

крестьянам и в случае надобности даже кредитовал их. Условия крестьянской жизни были вполне сносными, и крестьяне прочно сидели на земле. Земли не пустовали. А так как крестьянин не уходил, у господствующего класса не было надобности удерживать их силой закона - закрепощать, прикреплять к земле, превращать в рабов.

Работал хорошо отрегулированный социальный механизм, всё было в равновесии: крестьянин и владелец, доход и расход. Эта спокойная жизнь будет продолжаться еще 70 лет, а в 16-м, грозном веке механизм сломается.

На рубеже 15-16 веков проявились две тенденции, два пути развития феодального сельского хозяйства в России.

Первый путь наметился на государевых, оброчных землях. Здесь не было помещика, не было мелочной регламентации жизни и быта крестьян. Уровень эксплуатации крестьян позволял им жить нормально, без перенапряжения. Здесь господствовала крестьянская хозяйственная инициатива, большую роль играли деньги. Здесь крестьянство больше расслаивалось. Это был путь быстрого и естественного перехода к капитализму.

Второй путь наметился на помещичьих землях. Постепенно увеличивались размеры повинностей. Крестьянская жизнь становилась тяжелее. Крестьянин терял инициативу. Барщина задерживала темпы экономического развития. Крестьянину оставалось одно - бросить землю и податься в другие места, где эксплуатация была не столь высокой: ведь он был свободным арендатором земли. Но тогда и помещику оставалось только одно - закрепостить крестьянина, прикрепить его к земле законодательным путем. Это был путь к крепостному праву.

Пойди Россия по первому пути - история ее была бы совсем другой. Но путь ей предстоял второй, и начался этот путь еще при Иване 3.

Как ни был хорош экономический механизм, созданный Великим Грозным, государем всея Руси, но все-таки подстраховался государь: в свой Судебник 1497 года вставил статью о знаменитом Юрьеве дне.

Юрьев день - церковный праздник святого Георгия, 26 ноября старого стиля. Иван 3 ограничил переход крестьян от одного феодала к другому двумя неделями в году - за неделю до Юрьева дня и в течение недели после него. Когда закончены все сельхозработы.

Первый шаг в сторону закрепощения крестиьян был сделан. Оставалось отменить вообще переход крестьян. Это произойдет через 96 лет.

Расцвет и разгром (16 век)

Ситуация

16 век перевернул всю Европу. Началось победное шествие капитализма с Англии и Нидерландов, которые вступили в мануфактурный период. На континенте в 1517 году выступил Мартин Лютер с 95 тезисами против продажи индульгенций. Началась Реформация в Германии, Швейцарии, Франции, Англии. Религиозные войны в Англии и Франции привели к сотням тысяч жертв. Золотой поток из Америки породил революцию цен. Разразилась крестьянская война в Германии (1524-1526), а за ней Нидерландская буржуазная революция (1566-1579). Испания теряла свое влияние. Сперва она уступила в Нидерландах гёзам, а потом на море английским морякам, которые в 1588 году сокрушили ее "Непобедимую армаду".

Занятые столь достойными делами европейцы узнали, наконец, совершенно точно, что их Земля круглая: Федерико Магеллан доказал это практически своим кругосветным плаванием в 1519-1521 годах, которое стоило ему жизни. Кстати, почему-то именно после его плавания в Европе началось временное потепление, которое длилось почти полвека (1525-1569), облегчая европейцам перемены.

Россия была в стороне от европейских событий. И европейцы очень смутно представляли себе Восточную Европу. В начале 16 века на различных европейских картах изображали две Руси: Moskoviae pars (страна Московия) и

Russia Alba (Белая Русь). Белая Русь - это западная Русь в составе Литовского государства. Ее изображали к северу от Черного моря и к западу от Дона. Ингерманландия почему-то входила в Белую Русь. Белые руссы (russi albi) посещали Финляндию и Восточную Швецию. Возможно, это были не белые руссы, а московиты.

В центре Московии изображалось болото, из которого вытекали три важнейшие реки Восточной Европы: Западная Двина (в Балтийское море), Днепр (в Черное море) и Волга (в Каспийское море).

В 1516 году на карте Вальдзеемюллера впервые изображено Белое озеро - Lacus Albus. А на карте Валовского оно соединяется с Северным Ледовитым океаном, который тогда и ранее назывался Oceanus Scithicus - Океанус Скификус, Скифский океан. У картографа смешались сведения о Белом озере и Белом море - всё белое. В 1532 году на карте Циглера Белое озеро уже на месте Ладожского озера и из него вытекают Днепр и Дон. Теперь перепутаны два озера. Восточную Европу западные европейцы знали хуже, чем недавно открытую Америку. Впрочем, они еще не знали, что это Америка, и считали ее Индией.

Русские купцы Северную Европу знали лучше, чем европейцы. В конце 15 века они освоили морской путь вокруг Норвегии, а в 1520-х годах русские послы побывали в Англии.

В 1539 году появляется карта Северной Европы шведа в изгнании Олауса Магнуса. Это первая европейская карта, на которой Гренландия и Скандинавия не соединяются. Россия по-прежнему называется Moscoviae pars. На карте впервые изображен крайний русский Север, но с ошибками. Кольский полуостров показан как перешеек, на востоке соединяющийся с материком. Белое море показано как озеро (Lacus Albus), которое не соединяется со Скифским океаном. В Швеции хорошо знали юго-западный берег Белого моря и считали его озером, потому что знали его со стороны суши: жители Северной Ботнии посещали эти места для охоты и рыбной ловли.

Но ловили здесь рыбу в основном московиты - новгородцы. На карте указаны их поселения. На Белом море и в Восточной Ботнии новгородские купцы вели обширную меховую торговлю с лопарями. А ушкуйники и шведы грабили пограничные карельские земли.

После того как была издана карта Олауса Магнуса и в Европе узнали. что в Китай можно доплыть по Скифскому океану, осталось ждать смельчаков. Ими оказались англичане. В 1554 году английская экспедиция, обойдя Скандинавию и Кольский полуостров, достигла устья Северной Двины и посуху добралась до Москвы. В следующем, 1555 году была основана Московская компания. Начинается английская односторонняя торговля с Россией через Белое море, каждый год 3-4 английских корабля.

Архангельска еще не было, путь от Белого моря до Москвы по рекам Двине и Сухоне лежал через Вологду. Из нее же шел путь в Сибирь. Началось возвышение Вологды. Город становится крупнейшим центром внешней торговли России

События

В истории России 16 век разделился пополам: тихая половина до Ивана Грозного и кровавая половина с Иваном Грозным. Климат обычный: за 100 лет 26 дождливых и 16 засушливых. Но 4 общерусские засухи пришлись на тихую половину: 1508, 1525, 1533 и 1534 годы.

Василий 3 княжил 28 лет, с 1505 по 1533 год. Расширение государства продолжалось. В 1510 году великий князь присоединил Псков, вывел оттуда 300 семей посадников, бояр и купцов, их земли конфисковал, а на их места посадил московских служилых людей.

Затем он присоединил к Москве Смоленск, Брянск, Рязань, Гомель, Чернигов, Путивль, верховья Северского Донца. В основном эти земли принадлежали Литве, которая слабела. К концу княжения Василия 3 все русские земли были поделены между Московским государством и Великим княжеством Литовским. Москва возвеличивалась, а Литва теряла свое величие, но у нее еще оставались Киев, Витебск, Полоцк, она по-прежнему была державой от моря до моря.

Когда Василий 3 умер в 1533 году, его сыну, будущему Ивану 4 Грозному было всего 3 года. Он был провозглашен великим князем всея Руси, но 14 лет, до 1547 года, Россией правили опекуны. Опекунский совет во главе с матерью будущего царя Еленой Глинской в историю вошел под именем "семибоярщина" . Войн опекуны не вели, но казанские татары ежегодно, с 1534 по 1545 год, совершали набеги на восточные окраины России. Остро стоял вопрос о русских пленных.

В правление Елены Глинской была проведена денежная реформа: старая, московская деньга была заменена на новую, новгородскую.

Старая, московская деньга называлась "сабляница": на ней чеканился всадник с саблей. Это была серебряная легкая разновесная монета. Товарооборот в Московском государстве расширялся, а денежный запас за ним не успевал, ибо запас драгоценных металлов в России был ничтожно мал. Это вызвало массовую фальсификацию московской серебряной монеты. Фальшивомонетчиков наказывали строго: секли руки, заливали олово в горло (за то, что оловом заменяли серебро) - ничто не помогало.

Реформа состояла в том, что старую монету власти изъяли из обращения и перечеканили по единому образцу. Новая, новгородская серебряная деньга была более тяжелая, унифицированная. Она стала называться сперва "новгородка", а потом "копейка", потому что на ней чеканили всадника с копьем.

Но Россия отставала от Европы. Ремесла развивались медленно. Была недостаточной роль городов в экономике и горожан в социальной жизни. В огромной России в середине века было 160 городов, а в маленьких Нидерландах 300. Государство расширялось, а товарно-денежные отношения нет. И происходил отток населения на окраины. А всего населения было в России 6,5 миллиона человек. При огромной территории плотность очень низкая - 2 человека на квадратный километр. В Москве жило 100 тысяч человек, в Новгороде - 25-30 тысяч. А южные и восточные земли пустовали из-за угрозы татарских набегов. И, может быть, главный показатель: урожаи по России сам-3-4. Такие урожаи в Европе были 2-3 столетия назад. Всё ещё господствовала соха. Плуг и удобрения были редкостью.

Монархия не была абсолютной (как и в Европе). Монарх делил власть с аристократией, с Боярской думой. Тогдашняя формула принятия законов: "Царь указал, а бояре приговорили". Господствующий класс имел строгую иерархию. Наверху - бояре, крупные землевладельцы: земля в их полном распоряжении. Посередке - вотчинники, дети боярские. Внизу - дворяне, у которых земля была в поместном владении (пока службу несли). В 16 веке поместье стало господствующей формой феодального землевладения. Но дворяне не имели представителей в Боярской думе.

В таких условиях 16 января 1547 года венчался на царство Иван 4 , первый русский царь. Спокойная половина века закончилась. 37 лет правил Россией грозный царь, из них 31 год ушел на войны.

А началось всё с пожаров. Летом 1547 года Москва горела трижды, самый большой пожар случился 21 июня: Москва горела 10 часов, выгорело 25 тысяч дворов, погибло от 1700 до 3700 человек. 26 июня в Москве случилось восстание.

Затем в 1549 году собирается неофициальное правительство - "Избранная рада" - и первый земский собор. В 1550 году Избранная рада проводит реформы: составляет новый Судебник, где повторяется положение о Юрьеве дне, создает приказы (прообразы министерств), организует стрелецкое войско. Дней Ивановых прекрасное начало.

Иван 4 задался целью разрубить сразу два узла - южный и северо-западный: выйти к Черному морю и расширить выход к Балтийскому.

На юге Большая орда развалилась еще в 1502 году, но остались агрессивные ханства на Волге и в Крыму. За первую половину века крымские татары предприняли 43 похода на Русь, а казанские около 40. Иван 4 начал с южной проблемы.

В 1548-1550 годах русская армия дважды ходила на Казань, но безуспешно В 1551 году была мирно присоединена Правобережная, Горная сторона Казанского ханства. В 1552 году русские войска пошли третьим походом и

штурмом овладели Казанью - была присоединена Левобережная, Луговая сторона ханства. Затем последовали пять лет татарских мятежей, но они уже ничего не изменили. Тогда же, в 1553 году во время болезни государя произошли первые казни измеников и еретиков. До массовых казней осталось 14 лет.

В 1556 году наступила очередь Астраханского ханства. Россия вышла к Каспийскому морю, граница ее отошла к Тереку. Дальше был Кавказ.

Оставалось сильное Крымское ханство. В 1556-1561 годах русские войска предприняли поход в Крым, дошли до Бахчисарая и Керчи, научились жарить шашлыки на костре и отодвинули русскую границу до Азова. Полная победа

лежала на ладони. Но Иван 4 не закончил эту войну: в разгар Крымского похода, в 1558 году он ввязался в легкую, как ему, видимо, казалось, Ливонскую войну и увяз в ней на 25 лет. Все силы были брошены на Северо-Запад - Крымское ханство уцелело, а потом с турецкой помощью усилилось. Черное море осталось для России закрытым, не открыл его даже Петр 1 150 лет спустя

Это была серьезная военно-политическая ошибка Грозного - первая ошибка. Следующие ошибки превратились в преступления против народа. Война переместилась на Север, а крымские татары продолжали грабить южную Русь. Из 25 лет Ливонской войны 21 год отмечен татарскими набегами. В 1571 году татары даже подожгли Москву.

А ведь за первые восемь лет правления Ивана 4 территория России увеличилась с 2,8 до 4 миллионов квадратных километров. И великороссы составляли в ней уже только 1/2 населения. Запахло Российской империей.

Появились первые недовольные. В 1554 году случилось первое бегство из России: князь Лобанов-Ростовский бежал в Литву, но неудачно. Был сослан на Белоозеро. В 1554-1555 годах произошли массовые казни посадских людей. Но прозвище Грозный Иван 4 еще не получил.

На Северо-Западе в середине 16 века российские границы были спокойными. Росссия имела выход к Балтийскому морю по берегам Финского залива - от реки Нарвы до реки Сестры (как в 1939 году). Господство Ганзы на Балтике кончалось, усиливалась Дания и ее флот. Для России складывались неплохие условия для торговли с бурной Европой.

В 1525 году остаток Тевтонского ордена был провозглашен герцогством Пруссией. В теле Восточной Европы осталась милитаристская заноза, которая еще не раз нарвет, пока ее не удалят в 1945 году.

Пограничный с Россией Ливонский орден одряхлел и особой опасности не представлял.

Швеция была занята внутренними делами. В 1521-1523 годах там восстали крестьяне и рудокопы. Восстание возглавил дворянин Густав Ваза. Восставшие победили, и Густав Ваза был избран шведским королем. Первым делом он расторг Кальмарскую унию с Данией 1397 года. Швеция обрела независимость. В 1524 году новый шведский король начинает в Швеции Реформацию, которая, кроме всего прочего, включала упразднение монастырей, секуляризацию церковных земель и конфискацию церковных сокровищ, накопленных за пять столетий. (Чем не большевик?). Для сравнения: в 16 веке, после реформ Ивана 3, Кирилло-Белозерский монастырь имел во владении 20 тысяч десятин земли (200 квадратных километров) и 923 села и деревни.

Густав Ваза поощрял развитие промышленности, торговли и судоходства. Швеция вскоре вышла на первое место в Европе, а значит и в мире, по производству и вывозу железа и меди.

В это время все скандинавские страны провели реформу своих церквей, в Швеции и Финляндии - в 1539-1540 годах. Королевская власть подчинила себе духовную и тем самым усилилась. В 1544 году Швеция сделалсь наследственной монархией, у нее появился военный аппетит, и со второй половины века она возобновила завоевательную политику, прерванную в 14 веке.

Финляндия в 1556 году (за два года до Ливонской войны) становится герцогством в составе Швеции, а в 1581 году (за два года до окончания Ливонской войны) провозглашается великим княжеством со столицей в Турку. Будущая столица Гельсингфорс (Хельсинки) основана шведами в 1550 году, но пока что пребывает в захолустном виде. У финнов появляется письменный язык. Финляндский епископ-просветитель Микаэль Агрикола (1510-1557) в середине века составил финский букварь, перевел на финский язык Библию и издал на финском языке первые духовные книги. Но еще 200 лет официальным языком Финляндии будет оставаться шведский.

Такова была ситуация в Восточной Прибалтике и Северной Европе, когда Иван 4, еще не закончив дела с крымским ханом, начал Ливонскую войну. Его просчет заключался в том. что он не мог предвидеть дружного выступления соседних стран против России.

У Ивана 4 было и другое решение: для связей и торговли с Европой он мог основать порт в устье Невы, на полтора века опередив Петра. Но он позарился на готовые порты, через которые торговали русские купцы, - Нарву, Ревель (Таллин) и Ригу. Они принадлежили дряхлому Ливонскому ордену, и основным источником доходов этих городов была транзитная российская торговля с Европой. А английское и голландское купечество не имело прямой торговли с Россией. Ливонские города входили в Ганзу, и их сюзереном считался немецкий император. Вот во что ввязался Иван 4.

Процветала еще колоссальная торговля России через Выборг. Но противоречия между Швецией и Россией в пограничных вопросах мешали этой торговле. Случилась даже небольшая война: в сентябре 1555 года шведы пошли в наступление и по морю и по суше, осадили Орешек. Но были разбиты русскими войсками на Вуоксе и под Выборгом. Потеряли много пленными и в июне 1556 года заключили мир в Москве. Наверное, этот успех воодушевил Ивана 4.

Ливонская война началась в январе 1558 года - началась успешно. Был предлог: ливонская сторона нарушила условия очередного перемирия. Русские войска внезапно пересекли границу с Ливонией, которая проходила по реке Нарове, Чудскому озеру и западнее реки Великой, и быстро заняли Нарву и Юрьев. Ливонский орден затрещал по всем швам. Но тут возникли проблемы на юге, и для похода на Крым Иван 4 в 1559 году заключает перемирией с Ливонией. Крымские улусы он разгромил, но когда вернулся в Прибалтику, получил совершенно другое соотношение сил.

Видя неизбежность поражения, ливонская знать решила подчиниться кому угодно, только не русским. Епископ острова Эзель в 1559 году первым принял покровительство датского короля. А Ревель в 1561 году при подходе русских войск присягнул на верность новому шведскому королю Эрику 4. Шведы, опередив русских, захватывают Эстляндию (Северную Эстонию), и дворянство Северной Эстонии тоже присягает на верность Эрику. Вмешалась и Польша, под ее протекторат перешли рижский архиепископ и сам Ливонский орден.

Итог 1561 года: Ливонский орден распался, Россия успела захватить половину Ливонии, но теперь у России четыре новых противника - Швеция, Дания, Польша и Литва. Со Швецией Иван 4 заключает перемирие на 20 лет, с Польшей отношения враждебные. Швеция и Дания увязли в Восьмилетней войне. Иван 4 в 1562 году заключает договор с Данией против Швеции. Для России началась 16-летняя дипломатическая война.

Пока на Балтике идет война, английская торговля с Россией через Белое море процветает. В 1563-1567 годах уже 10-14 кораблей ежегодно приплывают к русским берегам.

В 1563 году Иван 4 отвоевывает у Литвы Полоцк и в следующем году получает наступление литовских войск и бегство в Литву князя Курбского. Но зато заключает семилетний мир со Швецией. Появились кризисные явления в российской экономике. Тяжелые подати приводят к запустению новгородских земель, в Бежецкой пятине 12% земель пустуют. В Обонежской пятине оброк с государевых крестьян за 30 лет, с 1533 по 1563 год, вырос в 4-6 раз.

5 января 1565 года Иван Грозный провозглашает опричнину . Начинается семилетний террор. Вообще-то историки считают началом террора 1560 год, когда была ликвидирована Избранная рада, тогдашнее правительство.

Страшное слово "опричнина" - это существительное, произведенное от прилагательного "опричный", которое означает всего лишь "особый". Опричнина - особый воинский корпус для защиты "богохранимой" личности монарха и укрепления его власти. Опричники - это особисты 16 века. Сперва их было 570 человек, затем опричное войско достигло 5000. На его содержание и на царские расходы передавались территории, которые составили особое владение царя - опричнину. Это уже второе значение слова. Опричниной историки называют и политику царя в 1565-1572 годах. Это уже третье значение.

Вся московская земля была разделена на две части - опричнину (государев удел) и земщину. Но земщина "за подъем" (за выезд царя из Москвы) должна была платить контрибуцию в 100 тысяч рублей - это стоимость 2 миллионов четвертей ржи.

Север опричнины занимала полоса земли, расширявшаяся к Белому морю. Новгородцам был отрезан путь на север и на Волгу. Из Оштинского погоста для дворцовых нужд доставлялось железо. А Вологда стала северной резиденцией царя, как бы второй столицей. В 1565 году в ней началось строительство нового, опричного кремля.

Пошли казни князей и бояр и насильственные переселения. Иван 4 стал Грозным. И очень подозрительным. В 1567 году ему мерещится заговор против него, он пишет послание к английской королеве с просьбой о политическом убежище. С этого года историки отсчитывают начало массового террора. Здесь материал для психиатров.

В 1567 Иван Грозный предпринимает новый поход на Ливонию. Но ситуация опять меняется. В 1569 году 1 июля происходит историческое событие - Литва и Польша подписывают Люблинскую унию и объединяются в одно государство - Речь Посполитую, которая просуществует 226 лет, до 1795 года. А в 1570 году по почину Ивана 4 и под его покровительством создается эфемерное Ливонское королевство. Как будто всё улаживается. Но это был пик военных и дипломатических достижений царя. Дальше начался спад.

1568 и 1569 годы в России - неурожайные. В 1570 году цены на хлеб подскочили в 5-10 раз.

В том же 1570 году заканчивается 8-летняя датско-шведская война: Дания смирилась с независимостью Швеции. А русско-датский договор становится пустышкой. Перед Россией маячит осложнение ливонских дел. Но будущие противники дают Ивану 4 восемь лет передышки. Он получил возможность закрепить успех и подготовить северо-западные русские земли к серьезной войне со Швецией и Речью Посполитой.

Вместо этого он решил покончить с остатками новгородской и псковской вольницы и начал внутреннюю войну за укрепление московской государственной власти. Причиной послужила безымянная "подметная" челобитная. Новгородцы якобы хотели царя извести, на государство посадить князя Владимира Старицкого, Новгород и Псков отдать польскому королю. Донос возник не на пустом месте: в 1569 году была измена в Изборске, и поляки ненадолго захватили крепость. Подозрения Ивана 4 пали на Псков и Новгород. Для начала он переселил 500 семей из Пскова и 150 семей из Новгорода - до 3000 знатных горожан.

А тут еще шведского короля Эрика 4 свергли с престола, и король просит царских послов взять его на Русь (как царь у английской королевы за два года до этого).

В конце декабря 1569 года 15-тысячное опричное войско под командой Малюты Скуратова отправилось походом против Новгорода и Пскова. Сперва были заняты Клин, Торжок и Тверь. За пять дней несколько тысяч убитых. 6 января царь с основным войском въехал в Новгород. Опричники ежедневно топили в Волхове, спускали под лед, по 1000-1500 человек. Сокровища Новгорода стали достоянием царя. Опустошенный и обескровленный город перестал быть соперником Москвы. 13 февраля царь в Пскове. Здесь обошлось малыми казнями. Псковская казна перешла в руки царя. Еще были карательные экспедиции в Нарву и Ивангород.

Опричники опустошали не только города, но и все земли в радиусе 200-300 километров: хлеб сжигался, скот уничтожался.

За зиму 1569-1570 годов опричники вырезали несколько десятков тысяч человек. Всё следующее лето уцелевшие новгородцы свозили в кучи убитых и утопленных и хоронили их в общих могилах.

Уже летом, 25 июля 1570 года состоялась казнь бояр с детьми в Москве. На "Поганой луже" (позднейших Чистых прудах) было казнено 116 человек. Царь сам убивал тоже - пикой и саблей. Это было Московское дело, царь устранял старое опричное руководство, прежде всего Басмановых. Это уже была паранойя, но некому было поставить диагноз - психиатрия не существовала. Новое опричное руководство - Малюта Скуратов и Василий Грязной - отличились в сыске и казнях. Малюта не успеет сделать карьеру - погибнет в 1572 году при штурме замка Пайда в шведской Ливонии.

Для сравнения. Полубезумный шведский король Эрик 3 казнил не меньше Ивана 4. Французский король Карл 9 участвовал в резне протестантов в Варфоломеевскую ночь 24 августа 1572 года, когда была уничтожена половина родовитой французской знати. По жестокости европейские монархи были достойны друг друга.

Опричный геноцид северо-западных русских земель не закончился в 1570 году. Он продолжался все 1570-е годы. Опричники нападали на соседей, жгли деревни, силой уводили к себе крестьян. Люди разбегались, многие уходили подальше на север. Северо-западные русские земли были разграблены, а это были тылы русской армии.

В 1570 году после двух неурожайных лет в Россию с Запада пришла моровая язва - чума. В Москве умирало ежедневно до 600-1000 человек. Новгородцы похоронили осенью 10 тысяч умерших, на Устюге умерло 12 тысяч. Всего чума унесла 300 тысяч жизней. И вдобавок крымский хан Девлет-Гирей совершил набег на Москву - Москва сгорела дотла. Поход хана стоил России еще 300 тысяч жизней. В 1572 году Девлет-Гирей опять под Москвой, но на этот раз разбит.

И в том же году опричнина закончилась. Царь выпустил указ о запрещении употреблять слово "опричнина". Историки гордо констатируют, что опричнина выполнила свою главную задачу - ликвидацию удельно-княжеского сепаратизма. Уделов больше не было. (А крестьян-то за что?). Россия, как и все европейские государства, дорого заплатила за свою консолидацию.

Иван 3 просто переселял бояр. Карл 9 резал французскую знать. Зачем крестьян-то? Какой у них сепаратизм?

Последняя вспышка массовых казней при Иване 4 была в 1575 году. К этому времени войны грозного царя надоели даже дворянам. С середины 1570-х годов неявки дворян на службу и дезертирство из армии приняло массовый характер. В новгородских землях тысячи нищих бродят по дорогам.

1575-1577 - годы некоторого успеха: русские войска одерживают победы в Ливонии, на южных границах тишина, крымцы переключаются на Речь Посполитую: совершают набег на Киевщину, Волынь и Подолье. Но 1 мая 1576 года происходит коронация на польском престоле трансильванского (венгерского) князя Стефана Батория. Ситуация опять круто меняется.

Баторий заключает мир с крымским ханом и совершает три похода на западные русские земли. В первом походе (1579) он берет Полоцк,

потерянный Литвой, во втором походе (1580) - Великие Луки. В этом же, 1580 году татары возобновляют нападения на южные границы России, а шведы в ноябре вторгаются в Карелию и захватывают Корелу. В третьем походе (1581) Баторий берет Изборск, но пять месяцев безуспешно осаждает Псков. Еще целый год польские войска хозяйничают на псковской земле.

В это же время (1581) шведы берут Нарву, Ивангород, Ям и Копорье, доходят с севера до устья Невы, оккупируют западный и северный берега Ладоги и останавливаются в 40 километрах от Олонца, но отдельные шведские отряды проникают далеко в глубь территории Росссии. Командует шведскими войсками на севере Понтус Делагарди.

Разгромлен Александро-Свирский монастырь. Побывали шведы и в Важинском погосте . Впервые война пришла на Согинскую землю. Закончилась спокойная жизнь и на важинских берегах. В новгородской писцовой книге за 1583 год сообщается, что в Важинском погосте "церкви пожгли немецкие люди". В 16 веке в Важинах уже было две церкви - Воскресения и Ильи. Там же записано, что церковь Воскресения уже восстановлена. Церковь Ильи была восстановлена позднее. Как же много людей жило в устье Важинки, если там стояло две церкви и, значит, было два прихода, то есть два погоста на одну волость.

Вторжение шведов в Приладожье и в Прионежье означало, что Россия не может себя защитить, война проиграна. Осталось заключить позорный мир.

5 января 1582 года был подписан в Яме Запольском договор о 10-летнем перемирии между Россией и Речью Посполитой. Россия получила назад захваченные Стефаном Баторием псковские земли, но потеряла Полоцк и Южную Ливонию. В тексте грамоты Иван 4 был назван великим князем, а не царем.

Война со Швецией еще продолжается. В тылу у Ивана 4 восстают народы Поволжья. Шведский король Юхан 3 принимает план военного разгрома и расчленения России. Армия Делагарди в сентябюре 1582 года неудачно штурмует Орешек. Наконец 10 августа 1583 года в Плюссе заключается

перемирие и со Швецией - трехлетнее. Швеции отходят Северная Ливония (Северная Эстония), южный берег Финского залива с крепостями Ям, Копорье и Ивангород и Западная Карелия до Олонца. За Россией остался только узкий выход к Финскому заливу между реками Невой и Сестрой. От Согиниц до шведской границы 60 километров. Согинский край стал приграничным. .

Ливонская война закончена. В России разруха, хозяйственное запустение. В Московском уезде не засевается 80% пашни, в новгородских землях - 90%. То есть в новгородских землях пустуют 9 деревень из 10.

За два года до окончания войны царь в приступе гнева убивает своего старшего сына. Символично.

Тогда же проводится перепись населения, а чтобы переписать крестьян, устанавливаются "заповедные лета", запрещающие переход крестьян.

То есть отмененяются статьи Судебников 1497 и 1550 годов о Юрьеве дне.

И вот, после 37 лет правления 18 марта 1584 года Иван Грозный умирает. Ему 54 года, перед смертью он глубокий старик: морщины на лице, мешки под глазами, лицо и тело асимметричны.

И было у него три сына. Старшего он убил, средний, Федор, болезненный и слабоумный, 27-и лет в год смерти отца, младший, Дмитрий, 2-х лет. И кто из них царь?

31 мая 1584 года слабоумный Федор Иванович короновался на царство. Но царствовать, править он не мог. И это тоже символично. Но тут России повезло. У слабоумного царя все-таки была жена. Это он мог. А у жены, царицы Ирины, был брат - Борис Годунов, человек умный, хитрый и властолюбивый. Последнее качество - самое главное. Он и стал править.

Страна ему досталась разоренная с расстроенными финансами. Первым делом была объявлена общая амнистия пострадавших при опричнине. На свободу вышли люди, просидевшие в тюрьмах, монастырях и просто в ссылке по 20 лет. (Ну как в 1956 году при Хрущеве после Сталина.)

В 1586 году в Москве беспорядки, чернь нападает на двор Годуновых, в польском сейме обсуждаются планы вторжения в Россию, но тут умирает король Стефан Баторий. Королем Польши становится Сигизмунд 3 Ваза. Он еще и наследник шведского престола.

Затем в России следуют друг за другом два неурожайных года (1587-1588) и, конечно, голод. А после голода в России учреждается патриаршество, выбирается первый патриарх - Иов, ставленник Бориса Годунова. И придумывается доктрина "Москва - третий Рим". При слабоумном царе и голодном населении. Это по-русски!

А трехлетнее перемирие со Швецией давно закончено. Начинаются новые шведские набеги, а за ними в 1590 году полноценная война. Русские войска взяли Ям и дошли до Нарвы, а шведы разорили Лопские погосты на севере Карелии и островной Коневецкий монастырь на Ладоге. Летописец отмечает, что в 1590 году "свейские немцы" (то есть шведы) ходили на Двину и на Онегу. Вроде поровну повоевали, но победила русская дипломатия. В 1595 году по Тявзинскому русско-шведскому мирному договору - "вечному миру" (то есть не перемирию) - Швеция вернула России земли, захваченные ею в Ливонской войне: южный берег Финского залива до реки Наровы и часть Западной Карелии с крепостью Корелой. Взамен Россия уступила Швеции свои земли в Финляндии. Если раньше русская граница от Ладожского озера шла к северной оконечности Ботнического залива, то теперь она пошла прямо на север к Баренцеву морю почти по меридиану.

Так уже без Ивана Грозного закончился его конфликт с Европой. Территориальный результат оказался нулевым. Россия доведена до истощения. Она настолько ослабела, что в начале следующего века оказалась на грани нового чужеземного завоевания.

А пока шла война со шведами, в Угличе 15 мая 1591 года погиб 9-летний царевич Дмитрий, младший сын Грозного, страдавший эпилепсией. Упал на ножичек во время игры. И это символично. И разве народ в такое поверит? Годунову уже никогда не отмыться.

Повинности крестьян и выкуп

За свои урезанные наделы крестьяне обязаны были по- прежнему платить помещику оброк или отбывать барщину. Кроме того, была установлена так называемая «градация» оброка, по которой на первую десятину крестьянского надела падала половина всего оброка. Поэтому, чем меньше крестьяне получали земли, тем дороже она им обходилась. Крестьяне, оставшиеся на барщине, ежегодно отрабатывали помещику за каждый душевой надел 40 дней мужских и 30 женских. При этом они были обязаны являться на работу со своим инвентарем. За исправное отбывание повинностей крестьяне отвечали «круговой порукой», то есть всем обществом. Повинности крестьян после реформы мало чем отличались от повинностей крепостных и по-прежнему носили феодальный характер.

Освободиться от повинностей крестьяне могли путем заключения выкупной сделки с помещиком. До перехода на выкуп они считались «временнообязанными». Выкупные сделки заключались только с согласия помещиков. Лишь через 20 лет после реформы, в конце 1881 года, был издан закон о прекращении с 1883 года «временнообязанных» отношений и переходе на выкуп всех крестьян.

С 1863 года было издано особое «Положение», которое распространяло реформу на удельных и дворцовых крестьян, эксплуатировавшихся непосредственно царской фамилией.

В 1866 году реформа была распространена на государственных крестьян. Они сразу же зачислялись в разряд крестьян-собственников. За наделы они платили в казну не выкуп, а оброчную подать, размеры которой повышались. Таким образом, в результате реформы были ограблены все крестьяне.

Характер и историческое значение реформы

Падение крепостного права в России было эпизодом смены феодально-крепостнического строя капиталистическим. Историческое значение реформы состояло в том, что она ускорила вступление России в эпоху промышленного капитализма. Наиболее буржуазную сторону реформы составляло личное освобождение крестьян. Крестьянин попал в экономическую зависимость от своего помещика.

Реформа была вынужденной уступкой со стороны царизма и явилась побочным продуктом революционной борьбы, которую вели крестьянские массы и русская революционная демократия. Царизм и помещики смогли добиться обезземеливания крестьян, сохранить многочисленные остатки крепостничества - крупное феодальное землевладение, полуфеодальные методы эксплуатации, царскую монархию, униженность и сословное неполноправие крестьянских масс. Поэтому отмена крепостного права не решила исхода борьбы за тот или иной путь развития капитализма в сельском хозяйстве России.

Оставалось не так уж и много. На земле работали преимущественно зависимые люди. Понятное дело, что среди них были потомки римских рабов. Но каким образом германские крестьяне утратили свободу?

Известно, что во времена ранних варварских королевств в германских племенах существовал обычай давать хлеб и все необходимое тем родственникам, которые шли на войну. Так начали зарождаться налоги и другие повинности (то есть принудительные обязательства) крестьян в пользу воинов – членов рода.

Когда возникали войны между племенами, крестьяне искали защиту у какого-то могущественного соседа или монастыря. В обмен на защиту от грабителей и чужеземных захватчиков крестьянин должен был отказаться от права на владение землей, то есть тем самым признавал себя зависимым. Крестьянин чувствовал себя в безопасности на территории, подвластной сильному человеку, а в средние века таким был тот человек, который имел много земли.

Зависимым ставал и тот Крестьянин , который не имел собственного надела, а получил его, к примеру, от воина, которому король за службу дал большой земельный надел. До зависимости крестьянина доводили так же его долги, а нередко даже откровенное насилие со стороны богатого соседа.

До начала 11 ст. крестьяне в европейских странах утратили почти всю пригодную для обработки землю. Она перешла во владение королей, графов, рыцарей , а так же церквей и монастырей. Крестьяне только пользовались землей, за что должны были выполнять различные повинности, размер и количество которых регулировалось обычаем. В повинность в пользу землевладельца могла входить и работа на его поле (от нескольких дней в год до нескольких дней в неделю), продуктовый (натуральный) или денежный налог, а так же обязанность молоть зерно на мельнице господина за определенную им плату, выпекать для него хлеб и т.д. Крестьяне были обязаны выполнять “общественные работы” (ремонтировать мосты и гребли, предоставлять в случае надобности свои повозки), а в случае конфликтов между ними и соседями судил их сам господин.

Уровень зависимости Крестьян был неодинаков. Одни только давали своим хозяевам небольшой натуральный налог, другим приходилось работать на них почти половину лета. Крестьян, которые выполняли много повинностей, во Франции называли сервами, в Англии – виланами.

Но ни сервов, ни виланов нельзя было назвать крепостными. Крепостничество как полная форма крестьянской зависимости распространилась в Восточной Германии, Польше, Австрии только в 18 ст. Английского вилана или Французского серва нельзя так же сравнивать с крепостным крестьянином Российской империи 18-19 ст. Ни вилана, ни серва нельзя было без последствий казнить, продать или обменять без земли или отдельно от семьи; не разрешалось даже лишить его земли, если он исполнял все повинности. Взаимоотношения между крестьянином и господином регулировались не желаниями господина , а давно установленными обычаями. В некоторых странах в случае их нарушения со стороны господина крестьянин мог обратиться в суд и требовать возмещения ущерба.

Долгое время зависимость крестьян не была очень тяжелой: землевладелец забирал у крестьянина столько продуктов, сколько нужно было для его семьи и дворовой челяди. Больше он не вымогал, поскольку это не имело смысла. Ведь люди еще не умели сохранять долго продукты питания, да и торговли практически не было. В 13-14 ст., когда набрала оборотов торговля, повинности крестьян значительно выросли.

Чрезмерные требования землевладельцев вызвали сопротивление со стороны крестьян . Оно считалось вполне справедливым, поскольку нарушал нормы обычаев, своеобразная договоренность между крестьянами и владельцами земли, установленная очень долгое время назад. Крестьяне убегали от своих господинов, уничтожали их поместья, иногда убивали. Ясли жить становилось тяжело всем крестьянам, то можно было ждать и крестьянского бунта, восстания. В таких случаях восстания либо придушивались со всей жестокостью, либо владельцу приходилось идти на некоторые уступки. Тогда устанавливался такой объем повинностей, который не разрушал крестьянское хозяйство и устраивал землевладельца.

О социально-экономическом устройстве Российской империи написано немало ученых работ. Благодаря дотошности исследователей наука обогатилась полезными знаниями о хозяйственной жизни того времени, такими, например, как размеры средней крестьянской запашки и особенности севооборота в разных губерниях. Но множество этих и других хозяйственных подробностей не в состоянии передать духа эпохи, без чего все отдельные и даже самые важные данные делаются бессмысленным набором цифр.

О том, что же представляла собой Россия XVIII - середины XIX века, что было целью тяжелых жертв, принесенных народом «на алтарь отечества», - без устали спорят профессионалы и дилетанты, почвенники и западники. Тем примечательнее объективное свидетельство современника. В своей книге, посвященной истории рязанского дворянства, председатель губернской археографической комиссии А.Д. Повалишин замечательно точно характеризует период господства крепостного права: «Все в сущности клонилось к тому, чтобы дать помещику средства для жизни, приличной благородному дворянину».

Несколько сотен тысяч «благородных» российских помещиков по воле правительства стали олицетворять собой и государство, и нацию. В то же время миллионы ревизских душ в России именовались не иначе как «хамами» и «хамками», «подлыми людьми». А понятие «народ» в его действительном возвышенном смысле встречалось только в поэтических сочинениях, обращенных к далекому прошлому.

Исключительное положение господ окончательно было закреплено в «Жалованной грамоте дворянству», данной Екатериной II в 1785 году. Текст «грамоты» полон перечислением дворянских привилегий и прав. Но более всего этот документ примечателен своими умолчаниями. И главное из них - совершенное неупоминание в тексте о крепостных людях. Это умолчание несло в себе страшное значение - оно окончательно превращало живых русских крестьян в простую материальную часть помещичьей собственности. Как и следует в рабовладельческом обществе, весь смысл жизни крепостного человека, его предназначение состояли теперь исключительно в обеспечении своего господина и удовлетворении любых его потребностей.

Подневольное население обычной помещичьей усадьбы оказывалось довольно пестрым, и каждый имел в ней свои обязанности. Но наиболее многочисленными обитателями любого поместья были, конечно, крестьяне. Круг крестьянских повинностей был чрезвычайно широк и никогда не ограничивался работой на пашне. По приказу из господской конторы крепостные должны были выполнять любые строительные работы, вносить подати натуральными продуктами, трудиться на заводах и фабриках, устроенных их помещиком, или вовсе навсегда покидать родные края и отправляться в дальний путь, если господин решил заселить благоприобретенные им земли в других губерниях.

По словам Ивана Посошкова, автора одного из первых русских экономических трактатов «Книги о скудости и богатстве», помещики в своей хозяйственной деятельности руководствовались простым правилом: «Крестьянину-де не давай обрасти, но стриги его яко овцу догола».

Одним из основных способов извлечения прибыли из крестьянского труда было обложение оброком. На первый взгляд эта повинность может показаться не слишком обременительной. Оброчный крестьянин ежегодно выплачивал господину определенную денежную сумму и во всем остальном имел возможность трудиться и жить относительно самостоятельно. Помещикам оброчная система была также удобна. Она обеспечивала регулярный доход с имения и одновременно избавляла от необходимости вникать в хозяйственные дела. И все же, как правило, на оброк переводили поместья, расположенные в нечерноземных губерниях и там, где земледелие не приносило необходимого дохода. В условиях натурального хозяйства «живые» деньги были редкостью. Чтобы расплатиться с помещиком, крестьяне отправлялись на заработки в города. Там они нанимались на фабрики, зарабатывали каким-нибудь ремеслом или становились извозчиками. Часто целые деревни и села специализировались на том или ином промысле. Так, село Павлово на Оке, вотчина графов Шереметевых, славилось мастерами-замочниками и кузнецами, среди которых было немало зажиточных.

Но в большинстве случаев оброчные крестьяне оказывались в крайне тяжелом положении. Господа кроме денег требовали доставки натуральных припасов - продовольствия, дров, сена, холста, пеньки и льна. Примером натуральных господских поборов может служить перечень из поместья полковника Аврама Лопухина в селе Гуслицах: деньгами 3270 руб., сена 11000 пудов, овса, дров трехаршинных, 100 баранов, 40000 огурцов, рубленной капусты 250 ведер, 200 куриц, 5000 яиц, также ягод, грибов, овощей и прочего - «сколько потребуется для домашнего обиходу».

Иностранный путешественник был потрясен, став однажды свидетелем выполнения натуральной повинности в дворянском поместье: «Подобно пчелам, крестьяне сносят на двор господский муки, крупы, овса и прочих жит мешки великие, стяги говяжьи, туши свиные, бараны жирные, дворовых и диких птиц множество, коровья масла, яиц лукошки, сотов или медов чистых кадки, концы холстов, свертки сукон домашних».

Кроме этого крестьяне были обязаны каждый год на мирской счет выставлять плотников для строительства жилых и хозяйственных зданий в разных вотчинах, рыть пруды и проч. Они содержали на свой счет управителя и его семью. По требованию помещика крестьяне на собственных подводах и лошадях отправлялись в дорогу по разным господским надобностям.

С.Т. Аксаков так начинает свою «Семейную хронику»: «Тесно стало моему дедушке жить в Симбирской губернии, в родовой отчине своей, жалованной предкам его от царей московских…» Следствием этой «тесноты» стало переселение дедушки в соседнюю губернию вместе с пожитками, слугами, чадами и домочадцами. Конечно, переселяемых крестьян никто не спрашивал о том, тесно ли было им и хотят ли они расставаться с родными местами. Но более значимым было то, что все расходы по переселению ложились на самих крестьян. С.Т. Аксаков не углубляется в хозяйственные подробности, поэтому придется обратиться к данным по имению упоминавшегося А. Лопухина. Когда он задумал перевести несколько крестьянских семей из подмосковной в свою орловскую вотчину, для них были куплены шубы, сани и множество других вещей, необходимых для обзаведения хозяйством на новом месте. Эта отеческая забота помещика легла дополнительным бременем на оставшихся на месте крестьян, поскольку все было куплено за их счет. Но, кроме того, остающиеся должны были платить за переселенных оброк и выполнять прочие повинности вплоть до новой ревизии. Расходов и обязанностей было слишком много, и число их постоянно увеличивалось, в результате чего лопухинские крестьяне, в челобитной на имя императрицы, жаловались, что под властью своего господина они «пришли в крайнее разорение и скудость».

Правда, встречались помещики, старавшиеся не слишком обременять своих крестьян. Они если и требовали наряду с оброчными деньгами некоторых натуральных повинностей, в том числе и доставки продуктов, то делали это не сверх установленных платежей, а включали их в сумму оброка. Но такие щепетильные господа были настоящей редкостью, исключением из общего правила.

Вообще все в поместье, в том числе и судьба крестьян, их благополучие или разорение, целиком зависели от воли владельца. Ни закон, ни обычай не определяли никакой другой меры во взаимоотношениях господ и крепостных людей. Добрый и состоятельный, или просто легкомысленный помещик мог назначить необременительный оброк и много лет вообще не показываться в имении. Но чаще всего бывало иначе, и крестьяне, кроме денег и натуральных повинностей, должны были еще и обрабатывать господскую землю. Так, например, крестьяне одного помещика московского уезда, кроме оброка в 4 тысячи рублей, пахали для господина по 40 десятинярового хлеба и по 30 десятин ржи. В течение года они возили в столичный дом помещика дрова, сено и столовые припасы, для чего потребовалось несколько сотен подвод; отстроили новый дом в одной из вотчин, на что, кроме своего труда и леса, израсходовали около одной тысячи рублей из личных средств. Крестьяне обер-провиантмейстера Алонкина в прошении на имя императора Павла жаловались, что господин наложил на них оброк по 6 рублей с души, а притом принуждает обрабатывать помещичью землю в размере 600 десятин. Кроме того, Алонкин «на работу посылает ежедневно как мужчин так и женщин для копания прудов, и на работе безщадно и безчеловечно мучил побоями. Некоторые от оных побоев померли, а другие женщины, беременные, от безщадного телесного наказания выкинули мертвых младенцев, и так чрез самое его безчеловечие пришли все в нищее братство»…

Не легче было крестьянам и в том случае, если господа не заставляли исполнять лишних работ, но предпочитали просто повышать сумму оброка. Нередко такие платежи были столь высоки, что вконец разоряли крестьянское хозяйство. Крестьяне генерал-аншефа Леонтьева оказались доведены поборами помещика до такой крайности, что были вынуждены в конце концов питаться подаянием. Тщетно умоляя своего господина уменьшить бремя выплат, они обратились с отчаянной челобитной к императрице, в которой признавались, что и продав «последние из домишков своих», не смогут выплатить и трети возложенного на них оброка. При этом управитель, по приказу Леонтьева, их «бьет и мучит нещадно» с женами и детьми.

Крестьянин Н. Шипов вспоминал: «Странные бывали у нашего помещика причины для того, чтобы увеличивать оброк. Однажды помещик с супругою приехал в нашу слободу. По обыкновению, богатые крестьяне, одетые по-праздничному, явились к нему с поклоном и различными дарами; тут же были женщины и девицы, все разряженные и украшенные жемчугом. Барыня с любопытством всех рассматривала и потом, обратясь к своему мужу, сказала: "У наших крестьян такие нарядные платья и украшения; должно быть, они очень богаты и им ничего не стоит платить нам оброк". Недолго думая, помещик тут же увеличил сумму оброка».

Примеров подобного произвола множество, они были обыкновенны, и именно потому, что крестьяне рассматривались просто как одушевленное средство для обеспечения своему господину необходимых условий для жизни, «приличной благородному дворянину». Об одном из таких «благородных» помещиков рассказывает Повалишин. Некто Л., промотавшийся офицер, после долгого отсутствия вдруг нагрянул в свою деревню и сразу значительно увеличил и без того немалый оброк. «Что будешь делать, - жаловались крестьяне, - барину надо платить, а платить нечем. Недавно он был здесь сам и собирал оброк. Сек тех, которые не платят. Вы мои мужики, говорил он нам, должны выручать меня; у меня кроме этой шинели нет ничего… Один было сказал, что негде взять, он его сек, - сек как собаку; велел продавать скот, да никто не купил. Кто же купит голодную скотину - кости да кожа? Сорвал с тех, которые побогаче, 1000 рублей и уехал. Остальные велел прислать к нему».

Такое посещение дворянином своей вотчины больше похоже на разбойничий налет. Но еще тяжелее приходилось крестьянам, если руку на их пожитки накладывал барин дельный, да еще и ласковый, каким запомнился его господин бывшему крепостному Савве Пурлевскому.

Помещик приехал в село с супругой и сразу прошелся по улице, внимательно все оглядывая, заходя в дома, распрашивая мужиков о житье-бытье. Держал себя с крестьянами просто, умел расположить к себе. На приветствие мирского схода отвечал степенно, с видимым уважением к собравшимся старикам. Бурмистр от имени села кланялся барину, говорил, что всем миром Бога молят о здравии господина и чтят память недавно почившего папеньки его. Барин улыбнулся, отвечал: «И это, старики, не худо. Спасибо за память». Но потом как-то так вдруг перешел к делу, что никто и опомниться не успел: «Но не забывайте, что нам нужны теперь деньги. Мы не хотим увеличивать оброк, а вот что сделаем. Соберите нам единовременно двести тысяч рублей. Как вы люди все зажиточные, исполнить наше желание вам не трудно. А? Что скажете?»

Поскольку крестьяне молчали в растерянности от услышанного, господин воспринял их молчание за положительный ответ: «Смотрите же, мужички, чтобы внесено было исправно!» Но тут сходка взорвалась криками: «Нет, батюшка, не можем!» «Шутка ли собрать двести тысяч!» «Где мы их возьмем?»

А дома-то смотри какие настроили, - возразил, усмехнувшись, барин.

Но сход не унимался: «Питаемся промыслом, платим оброк бездоимочно. Чего еще?»

Пурлевский продолжает: «Услышав такой решительный отказ, барин посмотрел на нас, опять улыбнулся, повернулся, взял барыню под ручку, приказал бурмистру подавать лошадей и тотчас уехал… Через два месяца вновь собрали сходку, и тогда уж без околичности был прочитан господский указ, в котором начистоту сказано: "По случаю займа в Опекунском совете325 тысяч на двадцать пять лет, процентов и погашения долга требуется около 30 тысяч в год, которые поставляется в непременную обязанность вотчинного правления ежегодно собирать с крестьян, кроме прежнего оброка в 20 тысяч; и весь годичный сбор в 50 тысяч разложить по усмотрению нарочно выбранных людей, с тем, чтобы недоимок ни за кем не числилось, в противном случае под ответственностью бурмистра неплательщики будут, молодые - без очереди сданы в солдаты, а негодные на службу - отосланы на работу в сибирские железные заводы".

В безмолвной тишине, прерываемой вздохами, окончилось чтение грозного приказа. В этот момент в первый раз в жизни почувствовал я прискорбность своего крепостного состояния… Такой огромный налог всех устрашил до крайности. Казался он нам и незаконным. Но что же было делать? В то время подавать жалобы на господ крестьянам строго воспрещалось…»

Оброк часто бывал индивидуальной повинностью, когда им облагали не все население поместья, а отдельных людей, приносивших господину доход своим ремеслом или искусством. Хозяйственные помещики, как правило, тщательно отбирали среди крестьянских детей способных к той или иной деятельности и отдавали в обучение. Повзрослев, такие крепостные мастера и ремесленники исправно выплачивали барину большую часть заработанных денег.

Особенно ценились талантливые музыканты, художники, артисты. Они, кроме того, что приносили значительный доход, способствовали росту престижа своего господина. Но личная судьба таких людей была трагичной. Получив, по прихоти барина, блестящее образование, пожив нередко за границей и в Петербурге, где многие, не догадываясь об их происхождении, обращались с ними как с равными, достигнув мастерства в своем искусстве, крепостные артисты забывали, что они - всего лишь дорогая игрушка в руках хозяина. В любое мгновение их мнимое благополучие могло быть разбито по мимолетному капризу помещика.

Крепостной человек помещика Б., Поляков, окончил Академию живописи, получил множество наград и отличий. Ему заказывали портреты представители известнейших аристократических фамилий, и за каждую работу художник получал значительные гонорары. Но его господину захотелось, чтобы художник прислуживал ему в качестве форейтора. Напрасно учителя и покровители Полякова хлопотали о смягчении его участи. Помещик был неумолим, и закон целиком оказывался на его стороне. Судьба Полякова сложилась трагически. Современник передает в своих воспоминаниях, что он был выдан хозяину и «по настойчивому приказанию своего господина сопровождал его на запятках кареты по Петербургу, и ему случалось выкидывать подножки экипажа перед теми домами… где он сам прежде пользовался почетом, как даровитый художник. Поляков вскоре спился с кругу и пропал без вести». После этого на совете Академии постановили только, что отныне, во избежание подобных досадных случаев, не принимать в ученики крепостных людей без отпускной от помещика.

Свидетельства о таких судьбах встречаются у многих мемуаристов, русских и иностранцев. Француз де Пассенанс рассказывает историю о крепостном музыканте. После обучения своему искусству в Италии у лучших мастеров музыки молодой человек вернулся на родину по требованию помещика. Барин остался доволен его успехами и заставил играть перед многолюдным обществом, собравшимся в тот вечер в господском доме. Желая удивить им своих гостей как редкой диковиной, барин велел играть без перерыва много часов кряду. Когда скрипач попросил позволения отдохнуть, господин вспылил: «Играй! А если будешь капризничать, то вспомни, что ты мой раб; вспомни о палках!» Отвыкший от нравов, заведенных в родном отечестве, доведенный до отчаяния усталостью и безвыходностью своего положения, униженный человек выбежал из залы в людскую и топором отрубил себе палец на левой руке. Пассенанс приводит его слова: «Будь проклят талант, если он не смог избавить меня от рабства!»

Этот поступок, в духе древних римлян, не был оценен по достоинству в дворянском доме. Своим следствием он мог иметь только жестокое наказание на конюшне и вечную ссылку в глухую деревню, где бывший музыкант до конца дней должен был ухаживать за скотом или исполнять другую черную работу.

Осознание полного бесправия и беспомощности приводило к тому, что крепостные люди, по разным обстоятельствам приобщившиеся на короткое время к иной жизни и снова ввергнутые в рабство, кончали самоубийством или спивались. Эти происшествия, иногда упоминавшиеся в «благородном» обществе в качестве забавного анекдота, приводили в изумление и ужас иностранных гостей. Они никак не могли понять, каким непостижимым образом в русских аристократах сочетаются внешний лоск цивилизованности и варварский деспотизм.

Но большая часть крепостных крестьян была предусмотрительно избавлена своими господами и попечением правительства от искушения славой и душевных терзаний.

Абсолютное большинство из них не только не учились в Италии у лучших живописцев и музыкантов, но никогда не выезжали из родного села в ближайший уездный город. Они всю жизнь трудились на барщине.

Причиной чрезвычайно тяжелого положения барщинных крестьян, которое признавалось всеми, от частных лиц до самой императрицы, была неопределенность размеров их повинностей помещику. На протяжении всего XVIII и до середины XIX века просвещенные вельможи подавали «на высочайшее имя» записки и доклады, в которых предлагали те или иные меры по изменению этого положения. Сама Екатерина и ее преемники неоднократно заявляли о необходимости юридическими нормами ограничить произвол - но за все время существования крепостного права правительство так и не решилось предпринять никаких практических мер, которые действительно могли бы облегчить участь крестьян.

Соборное Уложение 1649 года глухо оговаривается только о запрете принуждать к работам по воскресным и праздничным дням. За сто лет, прошедших со времени издания Уложения, землевладельцами повсеместно игнорировались и эти робкие законодательные ограничения. А вынужденное обстоятельствами постановление Павла I «о трехдневной барщине» носило исключительно рекомендательный характер и почти нигде не исполнялось. От произвола помещика зависело не только число барщинных дней, но и продолжительность работы в течение дня. Эта продолжительность нередко была такой, что захватывала и часть ночи, не оставляя крестьянам даже темного времени суток для работы на своем поле. В такой ситуации едва ли не верхом гуманности выглядела инициатива части дворян ораниенбаумского и ямбургского уездов Санкт-Петербургской губернии, определивших своим крестьянам четкие рабочие нормы: не более 16 часов/сутки в летние месяцы.

При отсутствии правил в одном и том же уезде у соседей-помещиков практиковались разные сроки барщины. Некоторые господа вводили у себя в имении вовсе разорительный для крестьянского хозяйства обычай, когда крепостные безотлучно трудились на пашне помещика до тех пор, пока не заканчивался весь круг сельских работ, и только после этого их отпускали на свои участки.

В таких обстоятельствах неудивительно, что у многих помещиков возникла мысль о совершенной ликвидации отдельных крестьянских наделов и включении их в господскую запашку. Крестьяне, лишенные какого бы то ни было личного хозяйства, теперь полностью превращались в сельских рабов. Это уродливое явление российской действительности времен империи, развившееся из неограниченной законом барщины, получило название «месячины».

Радищев дает подробное описание такой рабовладельческой плантации: «Сей дворянин Некто всех крестьян, жен их и детей заставил во все дни года работать на себя. А дабы они не умирали с голоду, то выдавал он им определенное количество хлеба, под именем месячины известное. Те, которые не имели семейств, месячины не получали, а по обыкновению лакедемонян пировали вместе на господском дворе, употребляя, для соблюдения желудка, в мясоед пустые шти, а в посты и постные дни хлеб с квасом. Истинные розговины бывали разве на Святой неделе.

Таковым урядникампроизводилася также приличная и соразмерная их состоянию одежда. Обувь для зимы, то есть лапти, делали они сами; онучи получали от господина своего; а летом ходили босы. Следственно, у таковых узников не было ни коровы, ни лошади, ни овцы, ни барана. Дозволение держать их господин у них не отымал, но способы к тому. Кто был позажиточнее, кто был умереннее в пище, тот держал несколько птиц, которых господин иногда бирал себе…

При таковом заведении неудивительно, что земледелие в деревне г. Некто было в цветущем состоянии. Когда у всех худой был урожай, у него родился хлеб сам-четверт; когда у других хороший был урожай, то у него приходил хлеб сам-десят и более. В недолгом времени к двумстам душам он еще купил двести жертв своему корыстолюбию; и, поступая с ними равно, как и с первыми, год от году умножал свое имение, усугубляя число стенящих на его нивах. Теперь он считает их уже тысячами и славится как знаменитый земледелец».

Описанная картина не была редкой для сельскохозяйственного ландшафта России не только в XVIII веке, но вплоть до самой отмены крепостного права. Но очевидно и то, что для создания такого концлагеря помещик должен был обладать определенно низкими моральными качествами. Радищев в негодовании так и обращается к этому дворянину Некто: «Варвар! Не достоин ты носить имя гражданина!»

Любопытно, что некоторые наши современники, причем из научной среды, смотрят на дело гораздо спокойнее. Так, один историк, в подтверждение своего взгляда, будто бы крепостное право и ко времени своей отмены далеко не исчерпало своего полезного для страны потенциала, утверждает, что «помещичьи крестьяне работали не только больше, но и качественнее, чем казенные». Важно, на чем уважаемый ученый основывает свое мнение. Он отмечает, что основным источником роста урожайности в помещичьих хозяйствах было «улучшение обработки полей за счет роста интенсивности труда»!

Надо ли уточнять, что за этой деликатно сформулированной фразой о «росте интенсивности труда» на барщине в действительности скрывается ничем не ограниченное насилие над крестьянами?! Может ли это обстоятельство быть оправдано чем-нибудь, и увеличением урожайности в том числе? Еще Радищев справедливо задавался вопросом: «Какая польза государству, что несколько тысяч четвертей в год более родится хлеба, если те, кои его производят, считаются наравне с волом, определенным тяжкую вздирати борозду?»

Как землевладельцы добивались роста интенсивности труда среди своих крепостных, можно себе представить хотя бы на основании воспоминаний А.И. Кошелева. Известный общественный деятель, Кошелев был, кроме всего прочего, крупным помещиком и одно время даже предводителем уездного дворянства. Поэтому описанные им случаи из помещичьей практики особенно ценны. Он пишет: «В соседстве моем жил помещик Ч., человек недурной, пользовавшийся общим уважением в дворянстве… При земляных работах, чтобы работники не могли ложиться для отдыха, Ч-ов надевал на них особого устройства рогатки, в которых они и работали. За неисправности сажал людей в башню и кормил их селедками, не давая им при этом пить… Брань, ругательства и сечение крестьян производились ежедневно».

Каждая жалоба из бессчетного числа крестьянских челобитных представляет крепостное право с новой стороны, удивляя примерами господского цинизма и часто бессмысленной жестокости. Так, например, крепостные генерала Гурко жаловались на притеснения со стороны управляющего и чрезвычайное обременение работами. Писали, что управляющий запрягает крестьян с женами и детьми «вместо лошадей в сохи и пашет ими, как скотиной…»

Не только дворяне, но и монахи синодской церкви, а монастыри до 1764 года имели право владеть населенными имениями, обходились с крепостными немилостиво. В Курской губернии исследователем Добротворским были собраны интересные свидетельства о том, как жилось крестьянам под властью монашеской обители: «Монастырская неволя была пуще панской… Рассказывают старики, что житье было тогда незавидное. Вместо лошадей у монахов служили они: на них и воду возили, и землю пахали».

Весьма примечательно, что образ крепостных крестьян, впряженных в соху или телегу вместо скота, - постоянно встречается в записках современников. Как тут не вспомнить горькое радищевское сравнение крестьян с волом, «определенным тяжкую вздирати борозду»?!

Нельзя не признать, вслед за историком XIX столетия, что все развитие помещичьего хозяйства «давало основание заключить о переходе крестьян в совершенное рабство». Среди прочего, наиболее ярко полное бесправие крепостных людей проявлялось в бесцеремонном вмешательстве господина в их личную жизнь, и в заключение браков в первую очередь.

Действительно, в эпоху крепостничества у крестьян было два основных способа устроить свою брачную жизнь - «по жребию» и «по страсти». О последнем способе дает представление следующая история: одна эмансипированная молодая барыня, вернувшись вскоре после реформы 1861 года из заграничного путешествия в свое имение, собрала крестьянских женщин и устроила чаепитие. За чаем она и поинтересовалась - все ли они вышли замуж «по любви»? Крестьянки явно не поняли вопроса госпожи и недоуменно смотрели на нее.

Ах, ну как же вы не понимаете! - воскликнула барыня. - Ну, значит, по страсти!

По страсти, по страсти, - вдруг оживившись, закивали женщины. - Известно - кого назначит барин, или бурмистр, с тем и под венец! А если заупрямишься, так выпорют кучера на конюшне, прямо страсть!

А. Пушкин, сам однажды пересказывая подобный же случай, отметил при этом: «Таковые «страсти» обыкновенны. Неволя браков давнее зло». Но необходимо помнить, что история, сегодня имеющая значение едва ли не анекдота, в крестьянском быту XVIII–XIX веков оказывалась человеческой трагедией.

Один «благородный» душевладелец оставил для потомства свои соображения о наилучшем развитии помещичьего хозяйства: «Добрые экономы от скотины и птиц племя стараются разводить, - писал он, - а потому о размножении крестьян тем более печность (т. е. заботу) следует иметь». И рекомендовал отдавать крепостных «девок» замуж не позднее 18 лет. Любопытно, что здесь с ним полностью соглашался А. С. Пушкин, который был не только великим русским поэтом, но и обыкновенным российским помещиком. В одной из своих публицистических статей он писал: «Осмелюсь заметить одно: возраст, назначенный законным сроком для вступления в брак, мог бы для женского пола быть уменьшен. Пятнадцатилетняя девка и в нашем климате уже на выдании, а крестьянские семейства нуждаются в работницах…»

Впрочем, в работницах нуждались не только крестьяне, но в первую очередь их владельцы. И решение этого «хозяйственного» вопроса было для них тем проще, чем глубже в среде поместного дворянства утверждался взгляд на крепостных людей, как на рабочую скотину. Новгородский губернатор Сивере, один из немногих вельмож за всю российскую историю, сохранивших объективность и здравый взгляд на действительность, отмечал утилитарное отношение помещиков к своим крестьянам: «Землевладельцы в России обыкновенно принуждают к браку молодых людей и делают это для того, чтобы иметь лишнюю пару, т. е. новое тягло, на которое можно еще наложить работу или оброк».

Понятно, что чем населеннее были дворянские вотчины, тем сильнее ограничивалась возможность индивидуального подхода к женитьбе крестьян. Князь А. Голицын, ознакомившись со списками, представленными ему старостами, убедился, что в его имениях слишком возросло число незамужних девиц и неженатых парней. Видя в сложившемся положении прямой убыток для себя, князь велел немедленно расписать потенциальных женихов и невест по возрасту и венчать «по жребию».

Справедливости ради надо сказать, что со стороны князя это была только мера устрашения. Как тогда говорили - «под рукой» велели бурмистрам не спешить с исполнением сурового приказа. И действительно, господский намек крестьянами был понят верно. За одну неделю сыграли 400 свадеб, не дожидаясь «жребия».

Но душевладельцы редко соединяли в себе способность беречь собственные хозяйственные интересы без лишнего насилия над плотью и чувствами своих рабов. Один крестьянин, родившийся крепостным, так вспоминал об обстоятельствах женитьбы своих родителей и многих односельчан: «Назначили для этого время в году и по особому списку вызывали в контору женихов и невест. Там по личному указанию немца-управляющего составлялись пары, и под надзором конторских служителей прямо отправлялись в церковь, где и венчались по нескольку вдруг. Склонности и желания не спрашивалось. По долгом времени такой горести возникли письменные жалобы крестьян к самому помещику, который на беду не обратил на них внимания, а вверился управляющему и, не разобрав, дозволил ему «проучить» всех просителей домашним образом. И пошла потеха: каждодневная жестокая порка…»

Важной особенностью развития крепостного права, как оно сложилось во второй половине XVIII века является, с одной стороны, появление все новых законов, официально расширяющих права дворян в распоряжении крепостными людьми, а с другой - повсеместное нарушение прежних законов, хотя бы в малом ограничивающих помещичий произвол.

Так, например, при Петре I, в 1724 году выпущен был указ, запрещавший венчать по одному только изволению господ или родителей, «но непременно, чтобы при том и брачующиеся оба лица свободно явно и добровольно объявили свое желание». Очевидно, что это петровское распоряжение, никогда формально не отмененное, было неудобно помещикам, стесняя их полномочия, и попросту игнорировалось, а вскоре совсем было забыто. Большинство же крестьян о нем, вероятно, и вовсе никогда не слышало.

Забвение постигло и другой наказ Петра, дававший право солдатам брать в жены крепостных крестьянок, не спрашивая на то разрешения помещика. К середине века не только согласие душевладельца на брак своей «рабы» стало обязательным, но нередко иному солдату приходилось прикладывать огромные усилия, чтобы вырвать свою собственную жену из рук помещика, владеющего ею незаконно. В источниках сохранилось любопытное дело такого рода, от 1746 года. Оно имеет красноречивое название: «О присвоении профессором Тредьяковским жены гренадерской». В Военную коллегию была доставлена жалоба: «По донесению гренадера Невского гарнизонного полка Мадыма Беткова (из башкирцев) жена его Ентлавлета Однокулова, оставшись по сдаче его в рекруты на родине в Казанской губернии, попалась ему навстречу в Санкт-Петербурге и объявила, что она по взятии его, Беткова, в службу, чрез несколько времени не знает какими офицерами вывезена в Санкт-Петербург и, назад года три, отдана ими в подарок профессору Санкт-Петербургской Академии Наук Василию Кириллову сыну Тредьяковскому, где и живет в услужении. Поэтому гренадер Бетков и просит об отдаче ему означенной жены его».

Военная коллегия потребовала от канцелярии Академии наук сведений: действительно ли женка Ентлавлета находится у профессора Тредьяковского в услужении и по каким актам он ею владеет? На это Академия своей промеморией, подписанной президентом Кириллом Разумовским и членами Академии, препроводила в Коллегию собственноручный отзыв по этому делу Тредьяковского.

Поэт писал: «Башкирец Мадым Бетков доносит ложно… для того что я имею у себя с 1742 года жонку башкирскаго народа, которая мне дана в услуги жене моей тестем моим протоколистом Филипом Ивановым сыном Сибилевым… а ныне во Святом крещении с 1740 году именуется она Наталья Андреева дочь… Он же гранодер башкирец прелагаетслехка, говоря только просто, что она взята из Казанския губернии офицерами; но сие походит на то, что буттобы она была прямо украдена. Однако сие делалось не так… ибо помянутая жонка подлинно взята военными людьми, но в то время, когда в тех местах, и близ города Самары, бунтовали воры-башкирцы, и пойманная вместе с бунтовщиками, из которых многии там тогда и казнены, привезена потом, с оставшимися после вершенныхмужей бабами своего народа, в город Самару, где отдана помянутому мною тестю, так как и прочим многим бабы, девки и ребята бунтовщичьи розданы по указу, в наказание бунтовщикам…

А хотя бы помянутая жонка и подлинно была в Башкирии сего ныне гранадера жена, по магометанскому беззаконию; однако нет нигде у нас как правил, чтоб христианку признавать басурманскою женою, и отдавать за нечестивого безверника.

Но с другой стороны, хотяж бы ныне гранадер-башкирец и обешчался восприять святое крещение, чего я ему и желаю; однако, помянутая жонка также бы не могла быть его женою, для того что он бы сие учинил уже после, и может быть не больше для спасения души, сколько для получения себе жены, которую ему, как башкирцу, здесь сыскать трудно; а тесть мой, как законный ея по указу господин… не имеет ни малаго намерения отдать ея за помянутаго гранадера… ибо прежнее башкирское совокупление, хотя и действительно у них было, однако оно не законное… для того что у них можно иметь по три, по четыре, и по седми жен, или справедливее, незаконных наложниц. И потому, ежели бы он захотел… вклепаться здесь во всех седмь башкирок, то бы надлежало для него требовать от их господ всех седми. Подлинно, был бы он богат, не по солдатским животам, женами….

На подлинном написано: "Сие известие писал я Профессор Василей Тредиаковский своею рукою. Октября 13 дня, 1746 года"».

Военная коллегия требовала от Беткова доказательств, какие он имеет о том, что названная жена ему действительно принадлежит. На это требование от начальства Беткова были представлены показания свидетелей-сослуживцев «о принадлежности Беткову означенной жены его, названной по Святом крещении Натальей Андреевой».

В июне 1747 года обер-комендант Игнатьев докладывал в Военной коллегии, что «Тредьяковский при свидании ему лично объяснил, что когда гренадер примет веру греческого исповедания, то и жену ему отдаст; и что, по принятии гренадером этой веры, причем он назван Петром Петровым, об отдаче ему той жены его был послан от него, Игнатьева, к Тредьяковскому нарочный; но Тредьяковский посланному сказал: "Не отдам, ибо де она ему крепостная"».

Впрочем, эта история закончилась счастливо. Военная коллегия, несмотря на упорство Тредьяковского, определением от 29 июня 1747 года постановила: отобрать от него жену гренадера Петрова Наталью Андрееву «безо всяких отговорок» и возвратить ее мужу. О необходимости немедленного исполнения этого распоряжения уведомили Академию наук. Наконец 20 августа из Академии в Коллегию сообщили, что Андреева мужу отдана. Но пример того, как известный русский поэт В. Тредьяковский цепко держался за свою «крещенную собственность», не стесняясь разлучать мужа с женой, может дать представление, как могли себя вести в подобной ситуации другие, менее просвещенные помещики.