Судьба вещей сродни людской
и тенью сумрачной порою
волнует нас ещё острей
историей и любовью.
Дар соучастья, в утешенье
лишь сердце больше опалял
той лавою, что изверженьем,
его хозяин пеплом стал....
Лишь в час последний расставанья
друзьями на руку надет-
чтоб в будущем, любви признанья,
не затерялся её след!
...........................
ИЗ ИНТЕРНЕТА
...............
На акварели П. Ф. Соколова
Дата рождения:
14 (26) сентября 1805
Место рождения:
Москва, Российская империя
Дата смерти:
15 (27) марта 1827 (21 год)
Место смерти:
Санкт-Петербург, Российская импер
"Дмитрий Веневитов - поэт, был обладателем кольц а из чугуна. Это бесхитростное кольц о было найдено в 1706 г. во время раскопок засыпанного вулканическим пеплом римского города Геркуланума. Владелицей кольца стала княгиня Зинаида Волконская, которая по- случаю приобрела его в Италии. Очаровательная женщина и блистательная актриса, княгиня подарила его безнадёжно влюблённому в неё поэту как "залог сострадания", но не любви. Вскоре после получения подарка поэт скончался. Безвременная, таинственная смерть Веневитова до сих пор остаётся загадкой для исследователей.
Стихотворение оказалось пророческим. Весной 1827 года, в Петербурге, Дмитрий Веневитинов сильно простудился. Перед смертью друг надел ему на палец перстень... А в 1930 году в связи со строительством дома культуры Симоново кладбище, где был похоронен поэт, уничтожили. При перезахоронении перстень изъяли и отдали в Бахрушинский музей.
Сейчас данная реликвия находится в фондах Литературного музея в Москве."
К МОЕМУ ПЕРСТНЮ
Дмитрий Веневитов
Ты был отрыт в могиле пыльной,
Любви глашатай вековой,
И снова пыли ты могильной
Завещан будешь, перстень мой.
Но не любовь теперь тобой
Благословила пламень вечный
И над тобой, в тоске сердечной,
Святой обет произнесла...
Нет! дружба в горький час прощанья
Любви рыдающей дала
Тебя залогом состраданья.
О, будь мой верный талисман!
Храни меня от тяжких ран,
И света, и толпы ничтожной,
От едкой жажды славы ложной,
От обольстительной мечты
И от душевной пустоты.
В часы холодного сомненья
Надеждой сердце оживи,
И если в скорбях заточенья,
Вдали от ангела любви,
Оно замыслит преступленье,–
Ты дивной силой укроти
Порывы страсти безнадежной
И от груди моей мятежной
Свинец безумства отврати.
Когда же я в час смерти буду
Прощаться с тем, что здесь люблю,
Тебя в прощанье не забуду:
Тогда я друга умолю,
Чтоб он с руки моей холодной
Тебя, мой перстень, не снимал,
Чтоб нас и гроб не разлучал.
И просьба будет не бесплодна:
Он подтвердит обет мне свой
Словами клятвы роковой.
Века промчатся, и быть может,
Что кто-нибудь мой прах встревожит
И в нём тебя отроет вновь;
И снова робкая любовь
Тебе прошепчет суеверно
Слова мучительных страстей,
И вновь ты другом будешь ей,
Как был и мне, мой перстень верный.
1826 или 1827
Творчество[править | править вики-текст]
В своей литературной деятельности Веневитинов проявил разносторонние дарования и интересы. Он был не только поэтом, но и прозаиком, писал литературно-программные и критические статьи (известна его полемика с Н. А. Полевым по поводу 1 главы пушкинского «Евгения Онегина»), переводил прозаические произведения немецких авторов, в том числе Гёте и Гофмана (Е. А. Маймин. «Дмитрий Веневитинов и его литературное наследие». 1980).
..................
"Веневитиновым было написано всего около 50 стихотворений. Многие из них, особенно поздние, наполнены глубоким философским смыслом, что составляет отличительную черту лирики поэта.
Центральная тема последних стихотворений Веневитинова - судьба поэта. В них заметен культ романтического поэта-избранника, высоко вознесенного над толпой и обыденностью:
…Но в чистой жажде наслажденья
Не каждой арфе слух вверяй
Не много истинных пророков
С печатью тайны на челе,
С дарами выспренних уроков,
С глаголом неба на земле.
Ряд стихотворений Веневитинова 1826-1827 гг., написанных за несколько месяцев до смерти поэта («Завещание», «К моему перстню», «Поэт и друг») можно с полным правом назвать пророческими. В них автор словно предвидел свою раннюю кончину:
…Душа сказала мне давно:
Ты в мире молнией промчишься!
Тебе всё чувствовать дано,
Но жизнью ты не насладишься.
Веневитинов был также известен как одарённый художник, музыкант, музыкальный критик. Когда готовилось посмертное издание, Владимир Одоевский предлагал включить в него не только стихотворения, но и рисунки, и музыкальные произведения: «Мне бы хотелось издать их вместе с сочинениями моего друга, чудно соединявшего в себе все три искусства».
Дмитрий Владимирович Веневитинов
Дмитрий Владимирович родился в 1805 году 14 сентября (по старому стилю) в Москве. Он был сыном Анны Николаевны Оболенской и Владимира Петровича Веневитинова. Через свою мать он приходился четвероюродным братом А.С. Пушкину.
Свое образование он получил дома. Рано обнаружились в нем необыкновенные способности к живописи и музыке, но другие занятия не позволиил ему предаться им совершенно. Прилежно изучив многие древние и новейшие языки, он с жадностью перечитывал творения классиков, переводил в стихах отрывки. Писал Дмитрий и критичес-кие статьи. Но в первую очередь он был поэтом.
В сентябре 1822 года Дмитрий поступил в Московский универси-тет на словесный факультет, через два года он без труда выдержал выпускной экзамен. За эти два года вокруг Веневитинова образовал-ся кружок замечательных друзей: Иван Киреевский (сын А.П. Елаги-ной), Александр Кошелев, князь Владимир Одоевский, историк Михаил Петрович Погодин, Степан Шевырев, Сергей Соболевский. В 1824 году все они (исключая Одоевского и Погодина) одновременно поступили на службу в Московский архив Коллегии иностранных дел. Архив прослыл сборищем блестящей молодежи, впоследствии даже попавшей в "Евгения Онегина" Пушкина под названием "архивные юноши". Самого же Веневитинова некоторые считают прототипом Ленского (очень уж напрашиваются параллели).
Юноши организовались в "Общество любомудрия". Оно было тай-ным и включало семь человек: Одоевский, Веневитинов, Киреевский, Кошелев, Рожалин, Мельгунов и Шевырев. Погодин посещал, но членом себя не считал. В связи с восстанием декабристов был уничтожен устав общества и его протоколы.
Летом 1826 года в ожидании коронационных торжеств Веневити-нов с друзьями проводили время в Москве. От нечего делать они оз-накомились со всеми московскими окрестностями. Вероятно, следс-твием этих прогулок был рассказ И. Киреевского "Царицынская ночь".
8 сетября 1826 года в Москву приехал Пушкин, и почти в один день с ним друг Веневитинова Алексей Хомяков из Парижа, также че-ловек незаурядных способностей.
10 сентября в доме Соболевского на Собачьей площадке Пушкин первый раз читал "Бориса Годунова" Петру Чаадаеву, Веневитинову, Киреевскому. В следующие дни Веневитинов познакомил Поэта со сво-ими друзьями. Дмитрий предложил Пушкину публичное чтение для изб-ранных лиц.
Еще в 1825 году Веневитинов выступил с разбором 1 главы "Онегина". Его статьи привлекли внимание Пушкина, он говорил, что статью он прочел "с любовью и вниманием. Все остальное - или брань, или переслащенная дичь". Их знакомство возобновилось в сентябре 1826 года. 12 октября 1826 года в доме Веневитиновых в Кривоколенном переулке Пушкин читал "Бориса Годунова", это собы-тие отмечено памятной доской, а 13 октября известный поэт при-сутствовал при чтении "Ермака" А.С. Хомякова.
Пушкин и "архивные юноши" в то время посещали салон знамени-той Зинаиды Волконской. Все были влюблены в хозяйку, а сильнее всех увлекся ею Дмитрий. Княгиня была намного старше его и отно-силась к нему снисходительно, причиняя юноше страдания.
В 1706 году при раскопках Геркуланума (древний город в Ита-лии, погибший при извержении Везувия) нашли перстень, он попал в лавку антиквара, а затем к Волконской. Этот перстень и подарила Зинаида Дмитрию. Этот факт впоследствии оброс легендами и мифами. По словам же племянника Веневитинова, она подарила его просто как древность, не вкладывая в него никакой смысл. Молодой поэт решил надеть его только на свадьбу или перед смертью.
Ему Веневитинов посвятил стихотворение "Завещание":
Вот глас последнего страданья!
Внимайте: воля мертвеца
Внимайте: чтоб сего кольца
С руки холодной не снимали; -
Пусть с ним умрут мои печали
И будут с ним схоронены...
и "К моему перстню":
Когда жея в чассмерти буду
Прощаться с тем, что здесь люблю,
Тебя в прощаньи и забуду:
Тогда я друга умолю,
Чтоб он с моей руки холодной
Тебя, мой перстень, не снимал,
Чтоб нас и гроб не разлучал.
И просьба будет не бесплодна:
Он подтвердит обет мне свой
Словами клятвы роковой.
Века промчатся, и быть может,
Что кто-нибудь мой прах встревожит
И в нем тебя отроет вновь;
И снова робкая любовь
Тебе прошепчет суеверно
Слова мучительных страстей,
И вновь ты другом будешь ей,
Как был и мне, мой перстень верной.
Интересно заметить, что и Ленский перед смертью писал, по словам Пушкина, стихи, которые "полны любовной чепухи". Стихи эти, может быть, и остались бы таковыми, если бы не смерть поэта.
В конце октября 1826 года Веневитинов уехал в Петербург. Волконская попросила Веневитинова принять в экипаж библиотекаря графа Лаваля француза Воше (он сопровождал дочь графа Трубецкую в Сибирь). Замеченный в связях с декабристами, на заставе Воше был задержан, а с ним вместе и Дмитрий. Веневитинова арестовали и продержали 2-3 суток в сыром помещении. Это сильно повлияло на на него, после этого удара юноша так и не смог оправиться. Арест сильно расстроил его и без того уже подорванное здоровье.
В Петербурге поселился юный поэт с Ф.С. Хомяковым, в январе к ним приехал его брат Алексей Хомяков. В начале марта 1827 года Ланские, хозяева дома, давали бал, разгоряченный танцами Веневи-тинов в одном фраке пробежал по двору до своей квартиры. Он прос-тудился и помер 15 марта на руках у Ф.С. Хомякова, его брата А.С. Хомякова, А.И. Кошелева, В.Ф. Одоевского. Алексей Хомяков, испол-няя волю его, надел ему перстень. "Разве я женюсь?" - спросил Дмитрий.
Друзья отпели его у Николы Мокрого и отправили в Москву. По-хоронили его 2 апреля в Симонове монастыре. На памятнике высекли эпитафию из стихотворения "Поэт и друг": "Как знал он жизнь! как мало жил!" Николай Полевой писал: "Веневитинову, казалось, все дала природа, жизнь обещала ему радости, счастье, и - могила была уделом его, уносившаго во гроб надежды отечества, радость родной семьи и всех знавших его. Пушкин и Мицкевич провожали гроб Вене-витинова, и плакали об нем, как о друге. Природа оживала тогда новою весною, день был прекрасный вессенний, и - никогда не забу-ду я этого дня..." По воспоминаниям А.П. Керн, Пушкин воскликнул ей однажды: "Почему вы допустили его умереть?".
После смерти Дмитрия его друзьями был создан культ его памя-ти. М.П. Погодин писал: "Двадцать пять лет собирались мы осталь-ные в этот роковой день, 15 марта в Симонов монастырь, служили панихиду, и потом обедали вместе, оставляя один прибор для отбыв-шего друга. А потом круг наш стал редеть. Сначала Иван Киреевс-кий, Хомяков, Шевырев".
Смерть поэта произвела сильное впечатление не только на его друзей. На его смерть были написаны стихотворения А. Дельвигом, З. Волконской, М. Лермонтовым, Н. Языковым, А. Одоевским, И. Дмитриевым, А. Хомяковым и другими.
Дмитриев И.И. писал:
Природа вновь цветет, и роза негой дышит!
Где ж юный наш певец? - увы! под сей доской,
А старость дряхлая дрожащею рукою
Ему надгробье пишет
В.В. Пассек писал: "<...> венок из свежих цветов с начала весны до глубокой осени сменяется другим венком, - и я никогда не видел его надгробного камня без этого поэтического украшения".
М.П. Погодин сделал Веневитинова героем своей автобиографи-ческой повести "Адель", посвященной Ольге Семеновне Аксаковой. "Несчастный Дмитрий похоронен на...ом кладбище <..> Там <...> под тению развесистой березы, летом, при последних лучах заходя-щего солнца, часто сидим мы, оставшиеся друзья его, воспоминаем о незабвенном или - в молчании - сладко размышляем о таинстве люб-ви." - завершается повесть.
Была расстроена смертью молодого поэта и Зинаида Волконская. В Риме на своей вилле она создала своеобрзный музей под открытым небом, где поставила памятники Пушкину, Веневитинову (он не сох-ранился). В 1839 году виллу посетил Погодин: "Там, под сению ки-парис стоит урна в память о нашем незабвенном Дмитрие Веневитино-ве, близ него камень с именем Николая Рожалина. Прошло 10 лет, и до сих пор не могу я вспомнить о тебе без скорби глубокой. Что было бы из этого юноши, если бы судьба даровала ему должайшую жизнь!"
В настоящее время можно найти статью с названием "Была ли ведьмой княгиня Волконская?", в которой говорится, что все, кто посещал ее салон, имели потом неприятности, а друзья Веневитинова сами хлопоталиь о переводе его в Петербург, так как боялись, что он покончит жизнь самоубийством из-за любви. Однако племяник поэ-та писал, что его дядя кроме Зинаиды имел и другие увлечения.
Исполнилось пророчество Веневитинова. В 1930 г., когда мо-настырь взорвали, а прах Веневитинова переносили на Новодевичье клабдище, будущей женою реставратора П.Д. Барановского Марией Юрьевной был найден и знаменитый перстень (она шутила позже, что перстень этот связал ее с Петром Дмитриевичем), который хранится ныне в Литературном музее.
Надгробия Веневитинова, С.Т. Аксакова, А.С. Хомякова нахо-дятся теперь на Старом Новодевичьем кладбище, на 2-м участке, ря-дом, друг возле друга.
Сколько раз удостоверялся я в справедливости этого афоризма великой русской актрисы! Опишу очередной такой случай.Казахстан. Лето далекого 1952 года. На берегу стремительно сбегающей с гор речки Алма-Атинки расположилась группа геологов - участников геологической экскурсии. Общее внимание приковано к мужчине средних лет с открытым лбом и зачесанными назад слегка вьющимися волосами. Он увлеченно рассказывает о глобальных тектонических процессах, меняющих облик и строение нашей планеты. Это было как бы продолжением его доклада, зачитанного накануне на Казахстанском геологическом совещании. Совещание собрало тогда в Алма-Ате представителей «всех родов геологических войск» - стратиграфов, тектонистов, рудников, геологов-съемщиков, поисковиков и разведчиков. Это было одно из первых столь представительных послевоенных собраний геологов. В профессиональном отношении много полезного приобрел там и я, недавно окончивший Московский геологоразведочный институт и работающий в Карагандинском угольном бассейне.
А заинтересовавший нас геолог оказался Николаем Александровичем Штрейсом - известным московским тектонистом. Меня поразила его внешность. Очень уж мало он был похож на геолога. Изысканно одетый, ухоженный, с манерами утонченными, неспешными, он скорее походил на артиста или поэта. Спустя много лет я узнал, что Штрейс был автором отличных стихов. Более того, в юности его «заметил» великий вахтанговец Борис Васильевич Щукин, стал заниматься с ним актерским мастерством. Но геология взяла верх, хотя в своем Геологическом институте Штрейс нередко с неизменным успехом участвовал в любительских спектаклях. Многие годы он был активным участником ежегодных тектонических совещаний, проводимых у нас на геологическом факультете МГУ или в академическом Геологическом институте.
Читатель вправе спросить: а при чем здесь Веневитинов?
A при том, что многие годы Штрейсу не давала покоя история любви и смерти этого замечательного поэта, современника Пушкина. Талантливый и красивый юноша был широко образован, читал в подлиннике Горация, Софокла и Эсхила, активно занимался не только поэзией, но и музыкой и живописью. По красоте и благородству лица его сравнивали с Байроном.
В конце 1826 года Веневитинов, по настоянию родителей, покинул Москву и поступил в Петербурге на службу в Коллегию иностранных дел, где в те годы трудились Пушкин, Тютчев, Грибоедов и другие выдающиеся россияне. А настойчивость родителей была связана с их желанием спасти сына от губительной страсти к знаменитой московской красавице Зинаиде Александровне Волконской. Знаменитый салон в ее наследственном доме на Тверской у Пушкинской площади (где ныне находится музей Николая Островского) собирал известных литераторов, художников, актеров и музыкантов. Волконская обладала многими талантами, прекрасным голосом, выступала в операх Россини в Париже и Риме. Пушкин и Вяземский, Мицкевич и Баратынский посвятили ей немало вдохновенных строк, Брюллов и другие художники писали ее портреты.
Но любовь Веневитинова была безответной. Причиной тому была, видимо, не только большая разница в возрасте (у Волконской был пятнадцатилетний сын). Чтобы как-то утешить влюбленного юношу, она при расставании сняла с руки и подарила ему перстень, купленный ею в Италии, найденный при раскопках Геркуланума. Веневитинов надел прощальный дар любимой женщины на безымянный палец и пообещал никогда с ним не расставаться. Вскоре родилось стихотворение «К моему перстню»:
Ты был отрыт в могиле пыльной,
Любви глашатай вековой,
И снова пыли ты могильной
Завещан будешь, перстень мой
О, будь мой верный талисман!
Храни меня от тяжких ран
И света, и толпы ничтожной,
От едкой жажды славы ложной,
От обольстительной мечты
И от душевной пустоты
Века промчатся, и быть может,
Что кто-нибудь мой прах встревожит
И в нем тебя откроет вновь:
И снова робкая любовь
Тебе прошепчет суеверно
Слова мучительных страстей,
И вновь ты другом будешь ей,
Как был и мне, мой перстень верный.
И без того слабый здоровьем, Веневитинов морозной и туманной зимой 1927 года простудился и скончался, не дожив до 22 лет. Его отпевали в Петербурге у Николы Морского, а похоронили в Москве у бывшего Симонова монастыря. Миновал век, как и предсказывал Веневитинов, его прах потревожили - кладбище мешало новому строительству. Когда вскрыли цинковый гроб, на безымянном пальце поэта обнаружили перстень. Он потемнел, дал трещины. Как историческую ценность, его передали в Литературный музей, а прах Веневитинова перезахоронили на Новодевичьем кладбище.
Эта история вдохновила Александра Штрейса на создание еще одного стихотворения о геркулановском перстне.
Перстень Веневитинова
Ты дважды воскресал из праха,
Помпейца смуглая рука
С тобой одним, в объятьях страха
Застыла в кружеве платка.
Залог любви, какая тайна
Хранится в тайне роковой?
Твоя судьба необычайна,
Кому теперь владеть тобой?
На пальце хрупкого скелета
Века дышала эта страсть,
Чтоб сердце юного поэта
Могло взлететь, сгореть, упасть.
Безмолвный перстень, дар богини,
В минуты скорби и тоски
Он взял как память о святыне
Носить до гробовой доски.
Прикосновение металла
Могильной страстью обожгло,
Оно опять затрепетало,
И, неживое, ожило.
С мольбой, без ропота, без гнева
Он нес свой жребий до конца
И словом мощного напева
Взрывал упорные сердца.
И он умолк … его не стало,
Зарыли перстень с неживым,
И снова медленно дышала
В земле земная страсть над ним.
Прошло сто лет. Седые плиты
Разрушил дерзкий гражданин,
Но только язвами покрытый
Под ними перстень был один.
И вот просторный зал музея
Теперь теснит его, как бронь.
Он, тусклым блеском пламенея,
Теряет царственный огонь…
Спустя много лет одна молодая дама, прочитав это стихотворение, подарила Штрейсу копию перстня. И «Перстень Веневитинова» получил новое завершение:
И я смотрю завороженный,
Венчаться с тайной буду злой,
Чтоб тоже перстень воскрешенный
Носить с безумством и борьбой.
Геолог и поэт Николай Александрович Штрейс скончался в 1990 году и был похоронен на старом Новодевичье кладбище, неподалеку от могилы поэта Дмитрия Веневитинова.
Послесловие.
Об этой истории я узнал из книги коллеги и друга Н.А. Штрейса академика Юрия Михайловича Пущаровского («Среди геологов. Очерки об ученых», М.: ГЕОС, 1999). Он поместил в ней рассказ Татьяны Соловьевой (перепечатанный из журнала «С.-Петербургская панорама», 1992, № 12. С. 37–38), к которой по наследству перешла копия перстня Веневитинова. Моя попытка узнать у академика о личности и судьбе Татьяны Соловьевой не увенчалась успехом, как и аналогичная попытка, предпринятая ранее Ю.М. Пущаровским.
Михаил Владимирович Голицын,
профессор геологического факультета МГУ
поэта пушкинской поры
Игорь Фунт
Сбылись пророчества поэта
Вечен мир высоких истин…
Нет! Снов небесных кистью смелой
Одушевить я не успел…
Когда пророк свободы смелый
Тоской измученный поэт,
Покинул мир осиротелый,
Оставя славы жаркий свет.
И тень всемирные печали,
Хвалебным громом прозвучали
Твои стихи ему вослед…
– пророчески обращается двадцатилетний Веневитинов «К Пушкину» в 1926-м. А на приход нового – 1827-го – напишет, прощаясь со старым, последним в его жизни годом:
Но слушай ты, беглец жестокий!
Клянусь тебе в прощальный миг:
Ты не умчался без возврату;
Я за тобою полечу
И наступающему брату
Весь тяжкий долг свой доплачу.
Весной, к великому сожалению, не станет автора этих строк. Через 10 лет уйдёт в небытие и сам «наставник» Пушкин.
Его имя облечено легендами…
Как, к примеру, сбылось следующее поэтическое предсказание:
Века промчатся, и, быть может,
Что кто-нибудь мой прах встревожит
И в нём тебя откроет вновь…
«К моему перстню»
В 1930 году могила Веневитинова перенесена на Новодевичье кладбище – при эксгумации праха перстень, подаренный княгиней Волконской, был снят с безымянного пальца правой руки поэта и помещён как реликвия в московский Государственный Литературный музей.
Наследие Дмитрия Владимировича невелико – около 40 лирических стихотворений, примерно столько же писем, начало ненаписанного романа, несколько статей, отрывки из переводов. При жизни опубликовано менее 10 стихотворений, 5 философских и критических текстов. Но интерес к его личности и творчеству не угасает.
Скажем, до сих пор ведутся филологические битвы по поводу литературоведческих компетенций, вольных интерпретаций и издания якобы неопубликованных ранее писем Веневитинова. На самом деле вполне знакомых специалистам. (А. Рейтблат. «Неизвестное известное». НЛО, № 126, 2014).
«Обозрение русской словесности 1829 года» И. В. Киреевского, друга Д.В. по кружку любомудров, – первая попытка нарисовать литературный портрет Веневитинова. Где дана высокая оценка дарованию молодого ещё совсем поэта и где «созвучие ума и сердца» отмечено как отличительный характер духа полёта, независимости и смелости изображения сущего. А самая фантазия его была более музыкою мыслей и чувств, нежели игрою воображения: «Это доказывает, что он был рождён ещё более для философии, нежели поэзии».
За разгадку творческой персоны Веневитинова брались многие: М. Погодин (один из членов «общества любомудрия»), П. Полевой, Н. Котляровский, у которого Д.В. – проводник шеллингианства на русскую почву; также племянник поэта М. Веневитинов. Брались Белинский, Чернышевский, Герцен, который считал, мол, Д.В. полон «мечтаний и идей 1825 года».
Далее – Д. Благой, Л. Гинзбург, Л. Тартаковская. Обилие попыток разгадать тайну личности безвременно ушедшего сочинителя объясняется равным образом и скудностью биографического материала о жизни этого и в самом деле замечательного, дивного юноши. Речи которого своей философской отвлечённостью «приводили нас в восторг» (А. Кошелев).
Природа одарила Дмитрия Владимировича Веневитинова самыми разнообразными талантами: он знал латинский, греческий, французский, немецкий и английский языки. Учился живописи у художника Лаперша. Музыке – у композитора Геништы. Увлекался поэзией, философией, переводами, критической работой.
Завершив образование в Московском университете, Веневитинов ежедневно и ежечасно стремится расширить свои познания: становится членом «Общества любомудрия». В котором его участники (В. Одоевский, И. Киреевский, А. Кошелев и другие) изучали философию Шеллинга, интересовались вопросами эстетики и искусства. Переводит произведения Окена, Платона («К Платону начинаю привыкать…»). Вергилия, Гёте, Гофмана. Размышляет о роли просвещения в России.
Правда, над мудрствованиями любомудров подтрунивали и издевались многие. В том числе Пушкин с Кюхлей: «…Вырвись, ради бога, из этой гнилой, вонючей Москвы, где ты душою и телом раскиснешь! Твоё ли дело служить предметом удивления современным невеждам – Полевому и подобным филинам?» – злонравно писал Кюхельбекер Одоевскому.
Александр Сергеевич же называл любомудров «архивными юношами». Возможно, имея в виду следующие строки Веневитинова:
…иногда пороешься в пыли,
И, право, отрывать случалось
Такой столбец, что сам ты на земли,
А будто небо открывалось.
Издевательства над любомудрами, думаю, суть другой статьи – в основе же поддёвок и подтруниваний находится, конечно, вечная пушкинская погоня за недостижимым совершенством собственным. А также друзей, его окружавших…
В век гениев, трагический и великий, которого даже и лёгкие упрёки звучат неестественно глупо, все они – творцы, поэты, – будучи необычайными самородками, тянулись естественно и вне сомнения за Пушкиным. Подражая либо противопоставляя себя ему.
К тому же Пушкин с Веневитиновым были в родстве, что играло большую роль в отношениях. Сближая поэтов по-человечески и творчески. Вообще родственные связи в светском обществе значили довольно много.
Пара строф для сравнения:
Но когда коварны очи Очаруют вдруг тебя, Иль уста во мраке ночи Поцелуют не любя –
Милый друг! от преступленья,
От сердечных новых ран,
От измены, от забвенья
Сохранит мой талисман!
Пушкин. «Талисман»
*
…Но не любовь теперь тобой
Благословила пламень вечный
И над тобой, в тоске сердечной,
Святой обет произнесла…
Нет! дружба в горький час прощанья
Любви рыдающей дала
Тебя залогом состраданья.
О, будь мой верный талисман!
Веневитинов. «К моему перстню»
Да и пылкие взгляды обоих к «царице московского света» княгине Зинаиде Волконской подливали масла в огонь касаемо дружеских подколов. Правда, в отличие от всеядного, быстро воспламеняющегося и влюбчивого Пушкина страсть Дмитрия к Волконской прямо-таки растерзала душу несчастного философа. Лишила его покоя и, может статься, «ускорила раннюю смерть» (биограф Пятковский). Что лирически запечатлено в стихах «К моей богине», «Элегия», «Италия», «К моему перстню» и др.
Теперь гонись за жизнью дивной
И каждый миг в ней воскрешай,
На каждый звук её призывной –
Отзывной песнью отвечай.
Он крайне высоко оценивает роль поэзии и литературы в жизни народа: «…читай, мечтай – пусть перед тобою завеса времени падёт», «прекрасному предела нет», «поэт – сын богов, любимец муз и вдохновенья», «завидней поэта удел на земли», «доступен гений для гласа искренних сердец», – читаем в стихах совсем ещё молодого человека.
Возвышенно пишет Веневитинов о скульптуре: «Живы священные памятники человеческих усилий – их не коснулась всё истребляющая коса времени». О живописи: «Чувства человека вполне вылились на мёртвый холст, и мысль о бесконечном сделалась для него понятною». О музыке: «Чувство жизни разлилось повсюду; всё огласилось звуками радости, и все звуки слились в общую волшебную гармонию».
Для полноценного понимания отношения Веневитинова к просвещению важны его критические статьи.
О романе «Евгений Онегин»: «Он есть новый прелестный цветок на поле нашей словесности». О трагедии «Борис Годунов» Пушкина: «Поразительная по своей простоте и энергии, может быть смело поставлена наряду со всем, что есть лучшего у Шекспира и Гёте». Важны вдумчивые разборы текстов Полевого, Мерзлякова, Погодина.
В 1826 году написана статья «О состоянии просвещения в России». Кстати, в том же году Пушкин разработал «Записки о народном воспитании», на которые Николай I отреагировал неоднозначно: «Просвещение, служащее основанием совершенству, есть правило, опасное для общественного спокойствия!» – будто бы погрозил пальцем Пушкину Император.
И тем не менее, именно о Культуре с большой буквы, без которой нет в России свободы и «истинной деятельности», идёт речь в статье Веневитинова.
Всякий человек, одарённый энтузиазмом, знакомый с «наслаждениями высокими», стремится к образованию, духовному росту: «Самопознание – вот цель и венец человека», – убеждён автор. Ради этого творит художник, одушевляя холст и мрамор. Пишет стихи поэт, провозглашающий торжество ума. Такую же цель преследует и человечество, стремящееся к просвещению. То есть к самопознанию той степени, на которой оно отдаёт себе отчёт о своих делах и определяет сферу своего действия.
Какой же степени достигла на сем поприще Россия? – задаётся он вопросом.
Увы, если у всех «народов самостоятельных» просвещение развивалось из истоков, так сказать, отечественных, местных. То Россия всё получила извне. Её просвещение, аки искусство, подражательно. В нём отсутствуют реальная свобода и истинная деятельность.
Россия приняла лишь наружную форму образованности. Воздвигла мнимое здание литературы безо всякого на то основания. Ядро нашего просветительства состоит из сбивчивых суждений французов о философии и искусстве. Которые почитаются законами: условные оковы (вроде триединства) и невежественная самоуверенность французов были предметом подражания, а правила неверные заменялись у нас отсутствием всяких правил.
Кое-кто из литераторов считал, что о развитии культуры в России говорит всеобщая страсть выражаться в стихах. Тут уж Веневитинов даёт волю своей язвительности: «…многочисленность стихотворцев во всяком народе есть вернейший признак его легкомыслия». Ведь истинные поэты всех народов, всех веков и времён были глубокими, глубочайшими мыслителями. Были философами, так сказать, венцом просвещения. А нередко поэтическое чувство у людей лишь освобождает от обязанности мыслить. Отвлекает от высокой цели усовершенствования. А посему надобно более «думать, чем производить»!
Как же всё-таки просвещать Россию? Веневитинов предлагает следующую программу.
Во-первых, опираясь на твёрдые корни новейшей философии, предоставить полную картину развития «ума человеческого». Этому должны помочь сочинения писателей. Журналы, рассказывающие о теоретических исследованиях, их приложении к истории общества и Мельпомены в частности: «Философия и применение оной ко всем эпохам наук и искусств – вот предмет, заслуживающий особенное наше внимание».