Парки Царского Села Еще одним пригородным парком, основанным при Петре I в первой четверти XVIII века, был Екатерининский парк Царского Села. Об основании этого знаменитого пригорода рассказывают легенды. В начале XVIII века единственная дорога из Петербурга в будущее

Даниил Хармс (Даниил Иванович Ювачев) родился 30 (по старому стилю – 17) декабря 1905 г. Его отец – Иван Павлович Ювачев был человеком исключительной судьбы. За участие в народовольческом терроре он (тогда морской офицер) был в 1883 г. судим и провел четыре года в одиночной камере, а затем – более десяти лет на каторге. Мать Хармса заведовала в приютом для бывших каторжанок в Петербурге.
Хармс учился в санкт-петербургской немецкой школе (Петершуле), где приобрел основательное знание немецкого и английского языков. В 1924 г. он поступает в Ленинградский электротехникум, откуда через год был исключен за «слабую посещаемость» и «неактивность в общественных работах». Таким образом, ни высшего, ни среднего специального образования писатель получить не смог. Но он интенсивно занимался самообразованием, особенно увлекался философией и психологией. Жил исключительно литературным заработком. С 1924 года он начинает называть себя Хармсом. Это был основной из его многочисленных псевдонимов; происходивший, может быть, и от французского «charm» (шарм, обаяние), и от английского «harm» (вред, напасть); он достаточно точно отражал сущность отношения писателя к жизни и творчеству: Хармс умел травестировать самые серьезные веши и находить весьма невеселые моменты в самом, казалось бы, смешном. Такая же амбивалентность была характерна и для его личности: ориентация на игру, на веселый розыгрыш сочетались с подчас болезненной мнительностью, с уверенностью в том, что он приносит несчастье тем, кого любит.
В 1925 г. Хармс знакомится с юной Эстер Русаковой и вскоре женится на ней. Роман и брак были сложными и мучительными для обеих сторон – вплоть до развода в 1932 г. Однако всю свою жизнь он будет помнить об Эстер и сравнивать с ней всех женщин, с которыми его сведет судьба.
В 1925 г. Хармс вошел в небольшую группу ленинградских поэтов, которую возглавлял Александр Туфанов, они называли себя «заумниками». Здесь происходит знакомство и возникает дружба с Александром Введенским. В 1926 г. они вместе с молодыми философами Леонидом Липавским и Яковом Друскиным образуют объединение «чинари». Примерно в это же время Хармс и Введенский были приняты в ленинградское отделение Всероссийского Союза поэтов. В сборниках Союза они печатают по два своих стихотворения, оставшиеся единственными «взрослыми» произведениями, которые им суждено будет увидеть напечатанными. Главная форма деятельности «чинарей» – выступления с чтением своих стихов в клубах, ВУЗах, литературных кружках; заканчивались они обычно скандалами.
Хармс участвует в различных левых объединениях, инициирует их создание. В 1927 г. возникает Объединение реального искусства (ОБЭРИУ), куда, кроме Хармса и Введенского, входили Николай Заболоцкий, Константин Вагинов, Игорь Бахтерев, к ним примыкал также Николай Олейников, ставший близким другом Хармса.
Единственный вечер ОБЭРИУ 24 января 1928 г. стал некоторым бенефисом Хармса: в первом отделении он читал стихи, а во втором была поставлена его пьеса «Елизавета Бам» (она во многом предвосхищает открытия европейского театра абсурда). Резко отрицательные отзывы в прессе определили невозможность подобных вечеров, теперь обэриуты могли лишь выступать с небольшими программами. Наконец, одно из их выступлений в общежитии ЛГУ вызвало новые обвинения в контреволюционности. В 1930 г. ОБЭРИУ прекратило свое существование, а в конце 1931 г. Хармса и Введенского арестовали. Приговор, впрочем, был сравнительно мягким – ссылка в Курск, а хлопоты друзей привели к тому, что уже осенью 1932 г. поэты смогли вернуться в Ленинград.
Еще в конце 1927 г. Олейников и Борис Житков организуют «Ассоциацию писателей детской литературы» и приглашают в нее Хармса. С 1928 по 1941 г. он постоянно сотрудничает в детских журналах «Еж», «Чиж», «Сверчок», «Октябрята», у него выходит около 20 детских книг. Стихи и проза для детей и дают своеобразный выход его игровой стихии, но писались они исключительно для заработка и особого значения автор им не придавал. Отношение же к ним официальной партийной критики было однозначно отрицательным.
После ссылки ни о каких публикациях, ни о каких выступлениях речи уже быть не могло. Более того, необходимо было скрывать свое творчество от посторонних. Поэтому общение бывших обэриутов и близких им людей проходило теперь на квартирах. Хармс, Введенский, Липавский, Друскин, Заболоцкий, Олейников, вели беседы на литературные, философские и другие темы. Деятельность этого кружка продолжалась несколько лет. Но в 1936 г. женился на харьковчанке и уехал к ней Введенский, в 1937 г. был арестован и вскоре расстрелян Олейников.
«Взрослые» произведения Хармса пишутся теперь исключительно «в стол». Поэзию сменяет проза, ведущим прозаическим жанром становится рассказ. В 30-х гг. возникает стремление к крупной форме. Первым ее образцом можно считать цикл «Случаи» – тридцать небольших рассказов и сценок, которые Хармс расположил в определенном порядке, переписал в отдельную тетрадь и посвятил своей второй жене Марине Малич (на которой он женился в 1935 г.). В 1939 г. появляется вторая большая вещь – повесть «Старуха». Известны около десятка рассказов, написанных в 1940–1941 гг.
К концу 30-х кольцо вокруг Хармса сжимается. Все меньше возможностей печататься в детских журналах. Следствием этого стал совершенно реальный голод. Трагизм произведений писателя в этот период усиливается до ощущения полной безнадежности, полной бессмысленности существования. Аналогичную эволюцию проходит также и хармсовский юмор: от легкого, слегка ироничного – к черному.
Начало войны и первые бомбардировки Ленинграда усилили у Хармса чувство приближающейся собственной гибели. В августе 1941 г. он был арестован за «пораженческие высказывания». Длительное время никто ничего не знал о его дальнейшей судьбе, лишь в феврале 1942 г. Марине Малич сообщили о смерти мужа. Мнение о его последних днях разноречивы. Некоторые считают, что Хармс, которому угрожал расстрел, симулировал психическое расстройство и был направлен в тюремную психиатрическую больницу, где и скончался в первую блокадную ленинградскую зиму. Есть также информация, что у Хармса незадолго до ареста действительно диагностировали шизофрению, поэтому он был помещен больницу для принудительного лечения. Неизвестно точно и где он умер – в Ленинграде или Новосибирске. Дата смерти – 2 февраля 1942 г.
Рукописи Хармса были сохранены его другом Иосифом Друскиным; он забрал их зимой 1942 г. из опустевшей комнаты писателя. Не расставался с этим чемоданчиком ни в эвакуации, ни по возвращению в Ленинград, около двадцати лет не прикасался к его содержимому, сохраняя надежду на чудо – возвращение хозяина. И лишь когда надежды не стало, начал разбирать бумаги покойного друга.
У Даниила Хармса есть стихи, которые многие называют пророческими:

Из дома вышел человек
С веревкой и мешком
И в дальний путь, и в дальний путь
Отправился пешком.
Он шел, и все глядел вперед,
И все вперед глядел,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил, не ел.
И вот однажды поутру
Вошел он в темный лес
И с той поры, и с той поры,
И с той поры исчез…
И если где-нибудь его
Придется встретить вам,
Тогда скорей, тогда скорей,
Скорей скажите нам.

Через двадцать пять лет после его смерти Хармса оценил широкий читатель. Началось его второе рождение, которое продолжается и сегодня.

Количество написанного о Хармсе в последние десятилетия лишь умножает число вопросов как о разнообразных источниках и свойствах его творчества, так и о многих эпизодах его биографии. Хармс был и остаётся совершенно необъяснимым явлением в истории отечественной литературы. И по сей день даже весьма уважаемые учёные – филологи, историки, литературоведы, считающие себя специалистами по Хармсу - не берутся создать сколько-нибудь подробное жизнеописание этого писателя. Для написания его «официальной» литературной биографии, в которой реальные моменты жизни были бы увязаны и согласованы с основными этапами творчества, на сегодняшний момент недостаёт не столько фактов, сколько их мотивировок. А без этого биография творческой личности, как считает исследователь текстов Д. Хармса филолог В. Сажин, «если не превращается в плод фантазии биографа, то остается лишь конспектом или хронографом.» К сожалению, пока исследователи не располагают достаточными данными для выхода за эти рамки. Поэтому в данной статье приведён лишь конспект биографии Даниила Хармса, с указанием общеизвестных фактов и тех обстоятельств, которые нуждаются ещё в более глубоком изучении и разъяснении.

Семья и предки

Биография отца Хармса, Ивана Павловича Ювачёва (1860-1940), хорошо известна историкам так называемого «освободительного движения» в России. Он был сыном полотёра Зимнего дворца, получил штурманское образование в техническом училище морского ведомства в Кронштадте, несколько лет прослужил на Чёрном море. Неизвестно, кто или что повлияло на его политические взгляды, но в начале 1880-х годов он оказался единомышленником народовольцев и по знаменитому «процессу 14-и». 28 сентября 1884 года И.П. Ювачёв был приговорен к смертной казни через повешение, но вскоре приговор был заменен 15-летней каторгой. Из этого срока первые 4 года осуждённый должен был провести в одиночном заключении в Петропавловской, а затем Шлиссельбургской крепости.

Здесь он из воинствующего атеиста превратился в столь же ревностного поборника христианства с сильной долей мистицизма. На сахалинской каторге И.П. Ювачёв два года проработал в ножных кандалах, а затем, видимо, используя его штурманское образование, начальство определило его заведовать метеостанцией.

Не отбыв всего срока, И. П. Ювачёв в 1895 году был освобождён, жил во Владивостоке, совершил кругосветное плавание. Совершенно неизвестны обстоятельства, вследствие которых в 1899 году он вернулся в Петербург. Известно лишь, что служить Ювачёв-старший определился в инспекцию Управления сберегательными кассами на должность, связанную с постоянными инспекционными поездками по России. В течение нескольких лет он выпускает одну за другой биографические книги «Восемь лет на Сахалине» (СПб., 1901) и «Шлиссельбургская крепость» (М., 1907). Из-под пера бывшего народовольца вышло также немалое количество проповеднических брошюр (под псевдонимом И. П. Миролюбов), в которых автор толкует Священное Писание, пропагандирует благонравие и почитание церковных уставов.

Между тем, занятия И.П. Ювачёва метеорологией и астрономией были высоко оценены. В 1903 году он стал членом-корреспондентом Главной физической обсерватории Академии наук (в связи с этим стоит вспомнить часто появляющегося в текстах Хармса астронома).

В апреле того же 1903 года И. П. Ювачёв женился на дворянке Надежде Ивановне Колюбакиной (1876-1928). В то время она заведовала прачечной в убежище принцессы Ольденбургской, а с годами стала начальницей всего заведения - места, где женщины, освободившиеся из тюрьмы, получали приют и работу. Как произошло знакомство родителей Даниила Хармса - неизвестно. В январе следующего, 1904 года, Надежда Ивановна родила сына, названного Павлом, но уже в феврале он умер.

17 (30) декабря 1905 года родился второй сын. В этот день Иван Павлович сделал в записной книжке следующую запись:

3-й пункт этой записи «тёмен» и связан, скорее всего, с личным отказом бывшего народовольца от прежних убеждений. Что же касается до библейского пророка Даниила, то он станет «самым дорогим» и для Хармса.

5 (18) января 1906 года мальчик был крещён в церкви собора Пресвятой Богородицы при убежище принцессы Ольденбургской (ныне - Константиноградская ул., на территории Котлотурбинного института). Крестными были, видимо, брат Ивана Павловича - Пётр Павлович Ювачёв и «дочь губернского секретаря девица Наталия Иванова Колюбакина». Последняя - старшая сестра Надежды Ивановны (1868-1942), преподаватель словесности и директор Царскосельской Мариинской женской гимназии. Там же, в Царском Селе, жила и младшая сестра матери - Мария Ивановна Колюбакина (1882? - 1943?), кажется, как и старшая, не имевшая семьи. Эти три женщины и воспитывали Даниила. Отец по долгу службы постоянно находился в разъездах и руководил воспитанием по переписке с женой. Причём тон его писем и указаний был тем суровее, чем мягче и трепетнее относилась к сыну мать. Отсутствие отца компенсировалось его обычаем писать письма с завидной частотой и регулярностью, и таким образом его голос постоянно был слышен в семье. Для маленького Даниила это создавало достаточно фантастический эффект зримого отсутствия при постоянном ощущении участия отца в его реальной жизни. Отец стал для Хармса неким высшим существом, уважение к которому, как свидетельствуют легенды, воплощалось, например, в том, что сын, до конца жизни отца, вставал в его присутствии и разговаривал с отцом только стоя. Можно предположить, что «седой старик» в очках и с книгой, являющийся в нескольких текстах Хармса, навеян именно обликом отца. Поразительно, что мать не только никак (за исключением, может быть, одного стихотворения) не воплотилась в текстах Хармса, но даже её кончина в 1928 году не зафиксирована в его записных книжках.

Ранние годы

В 1915 году Даниил Ювачёв поступает в первый класс реального училища, входившего в состав Главного немецкого училища святого Петра в Петрограде (Петершуле). Причины выбора родителями именно этой школы неизвестны. Во всяком случае, здесь юноша получил хорошее знание немецкого и английского языков. Здесь уже проявилась и его склонность к разнообразным мистификациям (в этом возрасте они воспринимались как забавные детские игры). Будущий писатель играл на валторне во время уроков (неизвестно, откуда он её взял), уговаривал учителя не ставить ему двойку – «не обижать сироту» - и т.п.

В голодные годы Гражданской войны Даниил вместе с матерью уехал к её родным в Поволжье. По возвращении в Петроград мать поступила на работу кастеляншей в Барачную больницу им. С. П. Боткина, и здесь, на Миргородской, д. 3/4, семья жила до переезда в 1925 году на Надеждинскую. В этой больнице заработал свой первый трудовой стаж и Хармс - с 13 августа 1920 по 15 августа 1921 года он служил «в должности подручного монтёра». Период с 1917 по 1922 годы является, пожалуй, самым недокументированным, а потому исследователям и по сей день не удаётся заполнить множество «белых пятен» в биографии Даниила Хармса.

Известно, что в сентябре 1922 года родители почему-то сочли пребывание сына в Петрограде неудобным и отправили его к тётке - Н. И. Колюбакиной. Она по-прежнему директорствовала, только теперь её бывшая гимназия называлась 2-й Детскосельской советской единой трудовой школой. Здесь Даниил в два года завершил свое среднее образование и летом 1924 года поступил в Ленинградский электротехникум. Отец, служивший по финансовой части в «Волховстрое», содействовал тому, чтобы за сына походатайствовал Рабочий комитет, иначе бы юношу «непролетарского» происхождения в техникум не приняли. Но обучение в техникуме было юному Хармсу в тягость, и уже 13 февраля 1926 года он был оттуда отчислен.

Склонность к фантазиям, мистификациям, сочинительству, как говорилось, отмечены ещё в раннем детстве будущего писателя. В 14-летнем возрасте Даня Ювачёв составил тетрадь из 7 рисунков (пером, тушью), содержание которых до сих пор ещё остается загадкой для исследователей творчества Хармса. Но в них очевидны уже те мотивы, которые будут позднее присутствовать в его основном творчестве: астроном, чудо, колесо и т.д. Уже в юном возрасте заметна склонность к шифровке, вуалированию прямых значений предметов и явлений, присущая Хармсу на протяжении всей его литературной жизни.

Псевдоним

Первый известный литературный текст Хармса написан в 1922 году и имеет подпись ДСН. Из этого очевидно, что в то время Даниил Ювачёв уже избрал себе не только судьбу писателя, но и псевдоним: Даниил Хармс. В дальнейшем он станет его на разные лады варьировать и вводить новые псевдонимы, доведя их общее число почти до двадцати.

О значении литературного имени Хармс существует несколько версий. По мнению А. Александрова, в основе лежит французское слово charmе - обаяние, чары. Но отец Даниила, судя по сохранившимся сведениям, знал о провоцирующем негативном значении этого имени: «Вчера папа сказал мне, что пока я буду Хармс, меня будут преследовать нужды» (запись в записной книжке Хармса от 23 декабря 1936 года). Действительно, по воспоминаниям художницы А. Порет, Хармс объяснял ей, что по-английски это слово означает несчастье (буквально «harm» – «напасти»). Однако Хармсу всегда было свойственно вуалировать (или размывать) прямые значения слов, действий, поступков, поэтому искать расшифровки его псевдонима можно и в других языках.

Прежде всего, это санскритское Dharma – «религиозный долг» и его исполнение, «праведность», «благочестие». Хармс мог знать от отца, что псевдоним Миролюбов, под которым выходили его проповеднические книги и статьи, тот изображал двумя написанными по-древнееврейски словами «мир» и «любовь». По аналогии с этим (да и из собственных занятий ивритом) Хармс мог ассоциировать свой псевдоним со словом hrm (herem), что означает отлучение (от синагоги), запрещение, уничтожение. Ввиду таких значений вполне логично выглядит приведённое выше предупреждение (предостережение) отца сыну.

Следует учесть и то, что Хармс с юного возраста увлекался мифологией, историей и литературой Древнего Египта. Следы этого интереса потом во множестве и своеобразно проявятся в его произведениях, а самые ранние свидетельства заметны уже в названных рисунках 1919 года и в особенности в рисунке 1924 года, изображающем некое лицо с подписью: «Тот». Это один из главных египетских богов, бог мудрости и письма, которого греки отождествляли впоследствии с Гермесом Трисмегистом, носителем сокровенного знания всех поколений магов. Трансформации, которые придавал с самого начала творчества своему псевдониму Хармс, напоминают магические манипуляции, которые, по канонам магии, необходимы, чтобы подлинное значение имени оставалось в тайне от непосвященных. Тем самым оно было защищено от неблагоприятных воздействий.

«Чинарь взиральник»

Вскоре к литературному имени Даниил Хармс добавилась не менее загадочная часть: «чинарь взиральник» или просто – «чинарь».

В начале 1925 года Хармс познакомился (неизвестно, при каких именно обстоятельствах) с поэтом А. В. Туфановым (1877-1941), почитателем и продолжателем В.В. Хлебникова, автора книги «К зауми» (1924). Туфанов в марте 1925 года основал «Орден заумников DSO», в ядро которого входил и Хармс, взявший себе титул «Взирь зауми».

Через Туфанова Хармс сблизился с А.И. Введенским (1907-1941), учеником более ортодоксального поэта-«хлебниковца» И.Г.Терентьева (1892–1937), создателя ряда агитпьес, в том числе «актуализующей» сценической обработки «Ревизора», спародированной в «Двенадцати стульях» И.Ильфа и Е.Петрова.

Идеи Туфанова об особом «восприятии пространства и времени» и вследствие этого - особом языке, которым должна говорить современная литература, были с самого начала близки Хармсу и оказали на него сильнейшее влияние. В течение этого года у Хармса образовались две тетради стихотворений, которые он 9 октября 1925 года представил вместе с заявлением о приёме в Ленинградское отделение Всероссийского союза поэтов. 26 марта 1926 года поэт Даниил Хармс (Ювачёв) был в него принят. Среди этих стихотворений часто встречается подпись: чинарь.

Это слово было придумано Введенским, который в 1922 году основал дружеский союз «чинарей» вместе со своими бывшими соучениками по гимназии Л. Лентовской (Петроградской 10-й трудовой школе) Я. С. Друскиным (1902-1980) и Л.С. Липавским (1904-1941). И им, получившим прекрасное образование, склонным к мистическому философствованию и литературному творчеству, было свойственно избегать прямых и односмысленных формулировок и наименований. Никогда никто из них не дал расшифровки значения слова «чинарь». Поэтому можно лишь гадать: значит ли это слово духовный ранг, восходит ли к славянскому корню «творить» и т.п. и т.д. Важнее всего то, что Хармс, познакомившись с этими людьми в середине 1925 года, обрёл друзей, которые до конца жизни остались его ближайшими интеллектуальными и творческими единомышленниками. Л. Липавский (под псевдонимом Л.Савельев) и А. Введенский будут вместе с Хармсом работать в детских журналах. Я. Друскин в 1930-е годы останется последним собеседником и духовно близким для Хармса человеком. Он же сохранит от уничтожения архив писателя.

Хармс как незаурядная творческая личность стал быстро тяготиться ученичеством у Туфанова: ему хотелось деятельности более широкой как в творческом, так и в общественном плане. Именно этим исследователи объясняют его уход от Туфанова, организацию Фланга левых, названного затем - Левый Фланг, и, наконец, основание «Академии левых классиков». Всякий раз это была такая организация, в которой непременно участвовали люди разных творческих интересов: художники, музыканты, драматические артисты, кинематографисты, танцоры и, разумеется, писатели.

В 1926 году в Ленинграде образуется театр «Радикс». Для постановки избирается пьеса «Моя мама вся в часах», составленная из произведений Хармса и Введенского. Это должно было быть синтетическое представление с элементами драмы, цирка, танца, живописи. Но дальше репетиций спектакля дело не пошло. Помещение для репетиций труппы решено было просить в Институте художественной культуры (ИНХУК), у его заведующего – знаменитого художника К. Малевича. Так в октябре 1926 года произошло знакомство Хармса с К. Малевичем, а в декабре того же года художник согласился вступить в очередной союз левых сил, задуманный Хармсом. Свидетельством приязненных чувств Малевича осталась его дарственная надпись Хармсу на своей книге «Бог не скинут» (Витебск, 1922): «Идите и останавливайте прогресс».

Впервые в скандальном контексте имя Хармcа попало на страницы печати после его выступления 28 марта 1927 года на собрании литературного кружка Высших курсов искусствоведения при Государственном институте истории искусств. 3 апреля появился отклик на это выступление: «...третьего дня собрание литературного кружка... носило буйный характер. Пришли «чинари» - читали стихи. Все шло хорошо. И только изредка собравшиеся студенты смеялись или вполголоса острили. Кое-кто даже хлопая в ладоши. Покажи дураку палец - он и засмеется. «Чинари» решили, что успех обеспечен. «Чинарь» Хармс, прочитав несколько своих стихов, решил осведомиться, какое действие они производят на аудиторию.

«Чинари» обиделись и потребовали удаления Берлина с собрания. Собрание единодушно запротестовало.

Тогда, взобравшись на стул, «чинарь» Хармс, член Союза поэтов, «великолепным» жестом подняв вверх руку, вооруженную палкой, заявил:

Я в конюшнях и публичных домах не читаю!

Студенты категорически запротестовали против подобных хулиганских выпадов лиц, являющихся в качестве официальных представителей литературной организации на студенческие собрания. Они требуют от Союза поэтов исключения Хармса, считая, что в легальной советской организации не место тем, кто на многолюдном собрании осмеливается сравнить советский ВУЗ с публичным домом и конюшнями».

Хармс не отказался от своих слов в написанном им вместе с Введенским заявлении в Союз поэтов. Он пояснил, что своё выступление считает соответствующим оказанному им приёму, а данную им публике характеристику - меткой.

Если судить по известным выступлениям Хармса, ему доставляла удовольствие бурная деятельность на сцене, не пугала, а скорее подзадоривала реакция публики на его экстравагантные тексты и часто шокирующую форму выступлений. Конечно, элемент провокации был умышленно заложен Хармсом в своё поведение. Но в те годы это считалось нормой художественной жизни. Манеру выступлений имажинистов, вчерашних футуристов и даже Маяковского сегодня бы назвали модным словечком «стёб», и тогда она имела целью привлечь к себе внимание публики, «переплюнуть» литературных конкурентов, создать себе скандальную славу.

ОБЭРИУты

В 1927 году директор Дома печати В. П. Баскаков предложил Академии левых классиков стать секцией Дома и выступить с большим вечером, поставив условие: снять из наименования слово «левый». Судя по всему, Хармс и Введенский не очень стояли за какое-то определённое наименование, поэтому тут же было придумано «Объединение реального искусства», которое при сокращении (в соответствии с хармсовской установкой на игру с прямым узнаванием и наименованием) трансформировалось в ОБЭРИУ. Причём буква «у» была добавлена в аббревиатуру, как принято сейчас выражаться, «для прикола», что как нельзя нагляднее демонстрирует суть творческого мировоззрения участников группы.

Датой образования ОБЭРИУ считается 24 января 1928 года, когда в Ленинградском Доме печати состоялся вечер «Три левых часа». Именно на нём обэриуты впервые заявили об образовании группы, представляющей «отряд левого искусства». В литературную секцию ОБЭРИУ вошли И. Бахтерев, А. Введенский, Д.Хармс (Ювачёв), К. Вагинов (Вагенгейм), Н.Заболоцкий, писатель Б.Левин. Потом состав группы менялся: после ухода Вагинова к ней присоединились Ю. Владимиров и Н. Тювелев. К обэриутам были близки Н.Олейников, Е.Шварц, а также художники К.Малевич и П.Филонов.

Тогда же увидел свет первый (и последний) манифест нового литературного объединения, в котором декларировался отказ от традиционных форм поэзии, излагались взгляды обэриутов на различные виды искусства. Там же было заявлено, что эстетические предпочтения членов группы находятся в сфере авангардного искусства.

В конце 1920-х годов обэриуты попытались заново вернуться к некоторым традициям русского модернизма, в частности футуризма, обогатив их гротескностью и алогизмом. В пику насаждаемому в искусстве «соцреализму», они культивировали поэтику абсурда, предвосхитив европейскую литературу абсурда, по крайней мере, на два десятилетия.

Не случайно поэтика обэриутов основывалась на понимании ими слова «реальность». В Декларации ОБЭРИУ говорилось: «Может быть, вы будете утверждать, что наши сюжеты „не-реальны“ и „не-логичны“? А кто сказал, что „житейская“ логика обязательна для искусства? Мы поражаемся красотой нарисованной женщины, несмотря на то, что, вопреки анатомической логике, художник вывернул лопатку своей героине и отвел ее в сторону. У искусства своя логика, и она не разрушает предмет, но помогает его познать».

«Истинное искусство,- писал Хармс,- стоит в ряду первой реальности, оно создает мир и является его первым отражением». В таком понимании искусства обэриуты являлись «наследниками» футуристов, которые также утверждали, что искусство существует вне быта и пользы. С футуризмом соотносится обэриутская эксцентричность и парадоксальность, а также антиэстетический эпатаж, который в полной мере проявлялся во время публичных выступлений.

Вечер «Три левых часа», по которому отсчитывается история ОБЭРИУ (весьма и весьма короткая) был, пожалуй, бенефисом Хармса. В первом отделении он читал стихи, стоя на крышке огромного лакированного шкафа, а во втором была поставлена его пьеса «Елизавета Бам». Разгромная статья Л. Лесной осталась памяткой об этом событии, помогающей немного представить атмосферу вечера.

В 1928-29 годах выступления обэриутов проходили повсеместно: в Кружке друзей камерной музыки, в студенческих общежитиях, в воинских частях, в клубах, в театрах и даже в тюрьме. В зале развешивались плакаты с абсурдистскими надписями: «Искусство - это шкап», «Мы не пироги», «2х2=5», а в концертах почему-то участвовали фокусник и балерина.

Известный кинодраматург и режиссёр К.Б. Минц, который недолго сотрудничал в кинематографической секции ОБЭРИУ, так вспоминал о некоторых эпатажных акциях «Обьединения»:

Произведения для детей

В конце 1927 года Н. Олейников и Б.Житков организовали «Ассоциацию писателей детской литературы» и пригласили в неё своих приятелей обэриутов, в том числе и Хармса. С 1928 по 1941 год Д.Хармс постоянно сотрудничает в детских журналах «Еж» (ежемесячный журнал), «Чиж» (чрезвычайно интересный журнал), «Сверчок» и «Октябрята». За это время у него выходит около 20 детских книг.

Во многих публикациях о Хармсе говорится, что детские произведения являлись для писателя чем-то вроде "отхожего промысла" и писались исключительно ради заработка (с середины 1930-х годов более чем скудного). О том, что сам Хармс придавал очень малое значение своим детским произведениям, свидетельствуют его дневники и письма. Но нельзя не признать и то, что стихи для детей являются естественным ответвлением творчества писателя и дают своеобразный выход его любимой игровой стихии. Разве ребёнок придаёт особое значение игре? Несмотря на свою малочисленность, детские стихи Хармса до сих пор имеют статус особой, неповторимой страницы в истории детской русскоязычной литературы. Печатались они стараниями С.Я.Маршака и Н. Олейникова. Отношение к ним руководящей критики, начиная со статьи в «Правде» (1929) «Против халтуры в детской литературе», было однозначным. Вероятно, поэтому приходилось постоянно варьировать и изменять псевдоним.

На наш взгляд,такая характеристика детских произведений Хармса абсолютно несправедлива. Его стихами "Из дома вышел человек", "Иван Иваныч Самовар", "Игра" и др. зачитывалось не одно поколение юных читателей. Да и сам Хармс никогда бы не допустил "халтуры" в литературе для детей. Детские произведения были его "визитной карточкой". На каком-то этапе они фактически создали его литературное имя: ведь при жизни Даниила Хармса никто не знал, что в 1927-1930 годы им было написано гораздо больше «взрослых» вещей, но, кроме двух мимолётных публикаций в коллективных сборниках, ничего серьёзного напечатать так и не удалось.

Эстер

Впрочем, гораздо больше, чем отсутствие публикаций, Хармса в те годы волновали его взаимоотношения с женой. Здесь тоже многое остается непрояснённым для биографов.

Первой женой Хармса стала Эстер Александровна Русакова (1909-1943). Она была дочерью Александра Ивановича Иоселевича (1872-1934), эмигрировавшего в 1905 году во время еврейских погромов из Таганрога в Аргентину, а затем перебравшегося во Францию, в Марсель (здесь и родилась Эстер). Анархо-коммунист А. И. Русаков участвовал в демонстрации протеста против интервенции в 1918 году в Советскую Россию. За это был выслан на родину и в 1919 году прибыл в Петроград.

Семья Русаковых водила дружбу со многими писателями: А. Н. Толстым, К. А. Фединым, Н. А. Клюевым, Н. Н. Никитиным. Мужем одной из дочерей Русаковых, Любови, был известный троцкист, член Коминтерна В. Л. Кибальчич (Виктор Серж; 1890-1947). В 1936 году Эстер будет арестована именно за сотрудничество с Виктором Сержем и осуждена на 5 лет лагерей; 27 мая 1937 года отправлена этапом в бухту Нагаево в СЕВВОСТОКЛАГ.

Хармс познакомился с Эстер в 1925 году. В это время она, несмотря на юный возраст, уже была замужем (из дневниковых записей Хармса и стихотворных произведений можно судить, что имя первого мужа Эстер было Михаил). Разведясь с первым мужем, Эстер в 1925 году вышла замуж за Хармса и переехала к нему, но то и дело «сбегала» к родителям, и вплоть до официального развода в 1932 году. Это был мучительный для обоих роман.

Для Хармса, во всяком случае, мучения начались почти тотчас же после женитьбы, а в июле 1928 года, когда к нему приходит, пусть отчасти скандальная, слава и успех в детской литературе, он пишет в записной книжке:

Вместе с тем (или в силу этого?) Эстер Русакова останется на всю жизнь самым ярким женским впечатлением Хармса, и он будет мерить всех остальных женщин, с которыми его сведёт судьба, только по Эстер.

В марте 1929 года Хармс за неуплату членских взносов был исключен из Союза поэтов, но в 1934 году он будет без проблем принят в Союз советских писателей (чл. билет № 2330).

Конец ОБЭРИУ и первый арест

Настоящая катастрофа для ОБЭРИУ настала весной 1930 года. Она была связана с выступлением Хармса с друзьями в общежитии студентов Ленинградского университета. На это выступление отозвалась ленинградская молодёжная газета «Смена», в которой появилась статья Л. Нильвича с хлёстким заглавием: «Реакционное жонглёрство (об одной вылазке литературных хулиганов)»:

После таких агрессивных нападок ОБЭРИУ долго существовать не могло. На какое-то время самые активные участники группы – Хармс, Введенский, Левин – ушли в область детской литературы. Здесь большую роль сыграл Н.Олейников, который, формально не являясь членом ОБЕРИУ, творчески был близок объединению. С началом идеологической травли 1930-х годов тексты для детей стали единственными публикуемыми произведениями Хармса и других обэриутов.

Однако и в этой нише они продержались недолго. Свободное художественное мироощущение абсурдистов, их неумещаемость в контролируемые рамки не могли не вызвать недовольства властей. Вслед за резкими откликами на их публичные выступления в печати прошла «дискуссия о детской литературе», где подверглись жестокой критике К.Чуковский, С. Маршак и другие «идеологически невыдержанные» писатели, в том числе молодые авторы детской редакции Ленгиза. После этого группа обэриутов перестала существовать как объединение.

10 декабря 1931 года Хармс, Введенский и некоторые другие сотрудники редакции были арестованы.

То, что говорил Хармс по поводу своих произведений на следствии, он мог бы сказать и в кругу друзей. Фантастичными тут были лишь обстоятельства места да та предельная искренность, с которой характеризовал свое «антисоветское» творчество писатель.

Его приговорили к трём годам лагерей, но срок заменили короткой ссылкой. Хармс избрал местом пребывания Курск и пробыл там (вместе с точно так же осужденным А. Введенским) вторую половину 1932 года.

1930-е годы

В конце 1932 года Хармсу удалось вернуться в Ленинград. Характер его творчества меняется: поэзия отходит на задний план и стихов пишется всё меньше (последние законченные стихотворения относятся к началу 1938 года), прозаические же сочинения (за исключением повести «Старуха», творения малого жанра) множатся и циклизуются («Случаи», «Сцены» и т.д.). На месте лирического героя – затейника, заводилы, визионера и чудодея – появляется нарочито наивный рассказчик-наблюдатель, беспристрастный до цинизма. Фантастика и бытовой гротеск выявляют жестокую и бредовую несуразицу «непривлекательной действительности» (из дневников), причём эффект ужасающей достоверности создаётся автором, благодаря скрупулёзной точности деталей, жестов, речевой мимики персонажей. В унисон с дневниковыми записями («пришли дни моей гибели» и т.п.) звучат последние рассказы («Рыцари», «Упадание», «Помеха», «Реабилитация»). Они проникнуты ощущением полной безысходности, всевластия полоумного произвола, жестокости и пошлости.

По возвращении в Ленинград Хармс возобновляет дружеское общение с бывшими обэриутами. «Встречались мы регулярно - три-пять раз в месяц, - вспоминал Я. Друскин, - большей частью у Липавских, либо у меня». Их встречи - намеренно культивировавшаяся форма бесконечного философско-эстетического и этического диалога. Здесь категорически отвергались спор и отстаивание своей точки зрения как единственно верной. Это определялось даже не столько этикой, сколько онтологией: по мнению собеседников, в земном мире нет последней истины, не может быть безусловной правоты одного по отношению к другому: всё подвижно, изменчиво и многовариантно. Отсюда их скепсис по отношению к претендующей на безусловную истину науке, особенно точным наукам. Отголоски этой позиции, как и сам жанр диалога, во множестве встречаются в произведениях Хармса и содержат названные установки. В 1933-1934 годах беседы бывших обэриутов были записаны литератором Л. Липавским и составили не опубликованную при жизни Хармса книгу «Разговоры». Так же не был издан при жизни авторов коллективный сборник обэриутов «Ванна Архимеда».

В 1934 году умер К. Вагинов. В 1936 году А. Введенский женился на харьковчанке и уехал жить к ней. 3 июля 1937 года, по следам дела об убийстве Кирова, был арестован, а 24 ноября расстрелян Н. Олейников. 1938 год – арестован и сослан в ГУЛАГ Н.Заболоцкий. Друзья исчезали один за другим.

Между тем, в атмосфере всеобщего страха второй половины 1930-х годов Хармс продолжает не менее интенсивно, чем прежде, работать в детских журналах, умножая и свои псевдонимы под остававшимися неопубликованными «взрослыми» произведениями. Детские произведения он подписывал псевдонимами Чармс, Шардам, Иван Топорышкин и др., никогда не используя свою настоящую фамилию.

Невозможно не заметить, что и остальные друзья Хармса, точно так же как и он, интенсивно работавшие в самых разных жанрах: поэзии, прозе, драме, эссе, философского трактата, - ничего из написанного ими в печати не увидели. Но ни у одного из них не найти и ноты рефлексии по этому поводу. Не то чтобы они не желали увидеть свои произведения напечатанными. Просто целью писания было оно само, собственно акт высказывания и в лучшем случае - реакция на него ближайшего же дружеского круга. Бесцельность творчества - быть может, наилучшее определение для того, что делал Хармс (и его единомышленники) в литературе 1930-х.

В эти же годы Хармс составляет несколько сборников из написанных ранее произведений. Помимо тех, которые опубликованы в посмертном собрании сочинений Хармса, в его архиве сохранилось ещё два сборника, составленных из прежде написанных текстов. Они в чём-то похожи своим составом, но всё же и отличаются друг от друга. Самым интересным в этих сборниках является то, что над заглавием многих из них (и в некоторых отдельных автографах) имеется значок с цифрой. В общей сложности таких пронумерованных текстов 38, а среди значков самый старший - 43; некоторые номера не обнаружены. По мнению современных литературоведов - исследователей творчества Хармса, объяснение этим странным цифрам со значком «т» следует искать в оккультных увлечениях Хармса. Дело в том, что словесные интерпретации значений карт Таро часто складывались в разнообразные книги (и Хармс их изучал, как явствует из библиографических записей в его записных книжках). Вероятно, Хармс, по известным ему образцам, применял к тому или иному из своих текстов возможное толкование в соответствии с той или иной картой Таро и таким образом как бы раскладывал из своих произведений своеобразный карточный пасьянс.

«Зажечь беду вокруг себя»

В конце 1930-х годов, по воспоминаниям его последнего друга Я.С. Друскина, Хармс часто повторял слова из книги «Искатель непрестанной молитвы, или Сборник изречений и примеров из книг Священного Писания» (М., 1904): «Зажечь беду вокруг себя». Его темпераменту и психическому складу были близки эти слова. Порывистая искренность и презрение к мнению окружающих людей руководили им всегда. Жертвенность была, по его понятиям, одним из основополагающих принципов творения искусства. Он не стеснялся в оценках надвигающейся войны и, кажется, предвидел свою судьбу. «Зажечь беду» стало словно бы самоцелью писателя, способом сознательного самоубийства.

23 августа 1941 года Хармс был арестован за «пораженческие высказывания». Документов о втором аресте и «деле» Хармса 1941-42 годов не сохранилось. По одной из версий, писатель был признан невменяемым и помещён в психиатрическую больницу, где скончался от истощения 2 февраля 1942 года.

Вторая жена Хармса М. В. Малич, на которой он женился в 1935 году, после ареста мужа бросила архив (на последнем обыске изъяли только переписку и несколько записных книжек, а большее число рукописей уцелело) и перебралась в «писательский» дом на набережной канала Грибоедова, д. 9. Узнав от неё об этом, Я. Друскин отправился с Петроградской стороны на улицу Маяковского в брошенную квартиру друга. Здесь он собрал все бумаги, которые удалось найти, сложил рукописи Хармса в чемоданчик и провёз его через все перипетии эвакуации. В 1944 году сестра Хармса Е. Грицына передала Друскину ещё часть архива Хармса, найденного ею на их квартире. Так сохранилось от уничтожения литературное наследие писателя.

Сочинения Хармса, даже напечатанные, пребывали в полном забвении вплоть до начала 1960-х годов, когда был издан сборник его тщательно отобранных детских стихотворений «Игра» (1962). После этого ему около 20 лет пытались присвоить облик весёлого чудака, массовика-затейника по детской части, совершенно не согласующийся с его основными «взрослыми» сочинениями. Даже вторая жена писателя, Марина Малич (Дурново) в своих воспоминаниях искренне удивлялась тому, сколько великолепных произведений успел написать Хармс в 1930-е годы. Она считала своего мужа не самым удачливым, "средненьким" детским писателем. Ей, как и всем, были знакомы только детские стихи, опубликованные в журналах.

Даниил Ювачев родился 17 (30) декабря 1905 года в Санкт-Петербурге, в семье Ивана Ювачева, бывшего морского офицера, революционера-народовольца, сосланного на Сахалин и занявшегося там религиозной философией. Отец Хармса был знакомым Чехова, Толстого и Волошина.

Даниил учился в привилегированной петербургской немецкой школе Петришуле. В 1924 году поступил в Ленинградский электротехникум, но вскоре был вынужден его оставить. В 1925 году занялся сочинительством. В ранней юности подражал футуристической поэтике Хлебникова и Крученых. Затем, во второй половине 1920-х годов, отказался от преобладания «зауми» в стихосложении.

В 1925 году Ювачев познакомился с поэтическим и философским кружком чинарей, куда входили Александр Введенский, Леонид Липавский, Яков Друскин и другие. Он быстро приобрел скандальную известность в кругах литераторов-авангардистов под своим изобретённым ещё в 17 лет псевдонимом «Хармс». Псевдонимов у Ювачева было много, и он играючи менял их: Ххармс, Хаармсъ, Дандан, Чармс, Карл Иванович Шустерлинг и др.

Однако именно псевдоним «Хармс» с его амбивалентностью (от французского «charme» - «шарм, обаяние» и от английского «harm» - «вред») наиболее точно отражал сущность отношения писателя к жизни и творчеству. Псевдоним был закреплен и во вступительной анкете Всероссийского Союза поэтов, куда Хармса приняли в марте 1926 года на основании представленных стихотворных сочинений, два из которых («Случай на железной дороге» и «Стих Петра Яшкина - коммуниста») удалось напечатать в малотиражных сборниках Союза. Кроме них, до конца 1980-х годов в СССР было опубликовано только одно «взрослое» произведение Хармса - стихотворение «Выходит Мария, отвесив поклон» (сб. День поэзии, 1965).

Для раннего Хармса была характерна «заумь», он вступил в «Орден заумников DSO» во главе с Александром Туфановым. С 1926 года Хармс активно пытается организовать силы «левых» писателей и художников Ленинграда, создавая недолговечные организации «Радикс», «Левый фланг». С 1928 года Хармс пишет для детского журнала «Чиж» (его издатели были арестованы в 1931 году). Тогда же он становится одним из основателей авангардной поэтической и художественной группы «Объединение реального искусства» (ОБЭРИУ), в 1928 году проведшей знаменитый вечер «Три левых часа», где была представлена и абсурдистская «пиэсса» Хармса «Елизавета Бам». Позже в советской публицистике произведения ОБЭРИУ были объявлены «поэзией классового врага», и с 1932 года деятельность ОБЭРИУ в прежнем составе (некоторое время продолжавшаяся в неформальном общении) фактически прекращается.

Хармс был в декабре 1931 года вместе с рядом других обэриутов арестован, обвинен в антисоветской деятельности (при этом ему инкриминировались и тексты произведений) и приговорен 21 марта 1932 г. коллегией ОГПУ к трём годам исправительных лагерей (в тексте приговора употреблён термин «концлагерь»). В итоге приговор был 23 мая 1932 г. заменен высылкой («минус 12»), и поэт отправился в Курск, где уже находился высланный А. И. Введенский. Там Хармс прожил с весны до осени 1932 года.

По возвращении из ссылки Хармс продолжает общаться с единомышленниками и пишет ряд книг для детей, чтобы заработать себе средства на жизнь. После публикации в 1937 году в детском журнале стихотворения «Из дома вышел человек с верёвкой и мешком», который «с той поры исчез», некоторое время Хармса не печатают, что ставит его с женой на грань голодной смерти. Одновременно пишет множество коротких историй, театральных сценок и стихов для взрослых, которые при жизни не публиковались. В этот период создаются цикл миниатюр «Случаи», повесть «Старуха».

23 августа 1941 года арестован за пораженческие настроения (по доносу Антонины Оранжиреевой, знакомой Анны Ахматовой и многолетнего агента НКВД). В частности, Хармсу вменялись в вину его слова «Если же мне дадут мобилизационный листок, я дам в морду командиру, пусть меня расстреляют; но форму я не одену» и «Советский Союз проиграл войну в первый же день, Ленинград теперь либо будет осажден и мы умрем голодной смертью, либо разбомбят, не оставив камня на камне». Также Хармс утверждал, что город заминирован, а на фронт посылают безоружных солдат. Чтобы избежать расстрела, симулировал сумасшествие; военный трибунал определил «по тяжести совершённого преступления» содержать Хармса в психиатрической больнице. Умер во время блокады Ленинграда, в наиболее тяжёлый по количеству голодных смертей месяц, в отделении психиатрии больницы тюрьмы «Кресты» (Арсенальная набережная, 9).

Архив Хармса сохранил Яков Друскин.

Хармс был реабилитирован в 1956 году, однако долгое время официально его главные произведения в СССР не издавались. До времен перестройки его творчество ходило из рук в руки и в Самиздате, а также издавалось за рубежом (с большим числом искажений и сокращений).

Хармс широко известен как детский писатель («Иван Иваныч Самовар» и др.), а также как автор сатирической прозы. Хармсу ошибочно приписывают авторство серии исторических анекдотов «Весёлые ребята» («Однажды Пушкин переоделся Гоголем…»), созданных в 1970-х годах в редакции журнала «Пионер» в подражание Хармсу (ему действительно принадлежит ряд пародийных миниатюр о Пушкине и Гоголе). Кроме того, при издании стихов «Плих и Плюх» часто не указывается, что это сокращённый перевод произведения Вильгельма Буша с немецкого.

Абсурдистские произведения Хармса издаются в России с 1989 года.

(взято с Википедии)